Как Мария Волох провела первую в России успешную операцию по пересадке лица

Заведующая кафедрой пластической и реконструктивной хирургии Медицинского университета имени Мечникова Мария Волох совершила невозможное: собрала команду врачей, которые в течение пяти лет готовили и удачно провели первую в России операцию по пересадке лица. Молодой военный, получивший электроожог на службе, прошел реабилитацию и начал новую жизнь.

Прошло почти два года с тех пор, как вы провели беспрецедентную для нашей страны операцию. Как сейчас живет этот человек?

Сейчас я точно могу сказать, что операция прошла успешно, потому что главная наша задача — социальная и трудовая реабилитация — выполнена. Более того, мы превзошли себя и выполнили еще и любовную реабилитацию. У Николая есть отношения, не могу сказать, во что они выльются, но он развивается как личность — не односторонне, а многогранно.

Он учится в университете по специальности «экономист», успешно сдает третью сессию, ведет самостоятельную бытовую жизнь. Я часто вижу в социальных сетях фотографии, на которых он общается с людьми, ходит в гости. Это обычная жизнь, но, в отличие от многих, Николай понимает ее ценность и борется за то, чтобы то, чего мы достигли вместе, было сохранено и приумножено. На сегодняшний день он свободно передвигается, общается и не пользуется маскирующими средствами. Но надо понимать, что такие травмы сопряжены с тяжелыми изменениями психики, которые устранить невозможно. Эти переживания, так или иначе, в экстремальные моменты возвращаются. Задача человека в стабильном состоянии блокировать, уходить от них, и Николаю это удается. Постепенно тяжелые события, которые произошли в его жизни, начинают забываться. Он уже строит планы и согласует их со своим нынешним состоянием здоровья.

С ним работали психологи?

Он категорически отказался от помощи психологов еще даже до выполнения операции, и мы были вынуждены с этим согласиться, пациент свободен в принятии решений. У него были тяжелые, грубые дефекты лица, но он старался справляться сам, и у него получилось. У Николая был круг доверенных лиц, с которыми он обсуждал проблемы. Я, к счастью, в этот круг попала и тоже помогала ему.

То есть вам пришлось исполнять роль не только пластического хирурга, но и психотерапевта?

Это вообще функция врача. Чтобы подобрать каждому пациенту индивидуальное лечение, нужно относиться к нему как к личности. Разве можно было бы здесь действовать по стандарту? Не каждый мог бы пережить подобную операцию не сорвавшись, не наделав глупостей. Умные операции нужно делать мужественным и понимающим людям. Мы, выбрав Николая, оценивали и его мотивацию, и личные качества.

Как быстро он принял свое новое лицо?

Очень быстро. Когда раны уже почти зажили и можно было начать снимать повязки, я предупредила Николая, что с ним будут работать специалисты, которые помогут ему адаптироваться к новой внешности. Но он мне ответил, что уже давно видел себя в зеркало. Он тайно снимал повязки и, в общем, оказался результатом доволен. Больше ему никакой помощи в этом не потребовалось.

К вам, вероятно, обратилось много людей после операции?

Да, очень много. Какой-то части больных можно было помочь с помощью стандартных методов: использовать их собственные ткани. Но была категория, которой поможет только трансплантация. Здесь еще важный момент, чтобы не было слишком поздно. Психика перестраивается, она не может долго выдерживать такую серьезную травму, как обезличивание. Образуется пустота, к сожалению, она переходит в трещину, а потом в пропасть. И нужно успеть, пока вся система не рухнула. Иногда психологические проблемы настолько выражены, что выполнять сложную хирургию уже нельзя. Но несколько пациентов сейчас находятся в листе ожидания, и мы постараемся им помочь.

О каких-то сроках здесь можно говорить?

Мы не останавливаемся, но подготовка к таким операциям длится годы. Самое сложное — это поиск донора. Людям вообще тяжело жертвовать ткани или органы, а если это еще и лицо, то почти невозможно. Внешность донора с помощью искусственных материалов восстанавливается точно, но все равно психологически для родственников погибшего это крайне непростое решение. Здесь невозможно использовать методы давления на человека, который и так находится в стрессовой ситуации — он потерял близкого. И наверное, социальное сознание еще не достигло таких высот, чтобы многие могли принять решение о дарении жизни другому. На это способны единицы. Конечно, мы пытаемся объяснить, для кого нам нужны ткани, с чем это связано, как это решение может изменить жизнь другого человека. Но нужно обладать человеколюбием, которое бы не застилалось болью, — истинным гуманизмом. А это колоссальная редкость. Есть серьезное американское издание, посвященное трансплантации лица. Оно начинается с посвящения донорам и их близким. Не хирургам, не министерствам, а им. Потому что это ключевой момент. Если нет тканей, то все остальное не имеет значения. Мы очень признательны родственникам донора, благодаря которым спасли Николая. Они интересовались его дальнейшей судьбой и радовались за него.

В России ваша операция была первой подобной, но в мире — тридцать второй. Общались ли вы с зарубежными коллегами? Как они отнеслись к вашему успеху?

Конечно, мы много общались. Эти люди, как и мы, горят своей работой, такое невозможно делать за деньги. Они помогали нам и поддерживали, сейчас мы продолжаем обсуждать наш опыт. Наша операция вошла в международный реестр операций по трансплантации лица и повлияла на дальнейшее развитие этой отрасли во всем мире.

А как и почему вы стали врачом и конкретнее — занялись реконструктивной хирургией?

Интерес к медицине появился у меня еще в старших классах школы. И я нашла поддержку со стороны бабушки-педиатра и ее брата, крупного травматолога-ортопеда. В нашей семье я уже третье поколение врачей-хирургов. А увлечение именно реконструктивной хирургией появилось у меня с первого курса — в то время этим направлением занимались в основном травматологи-ортопеды. В 2009 году пластическая хирургия, включающая как реконструктивное, так и эстетическое направление (хотя деление это весьма условное), стала, наконец, отдельной специальностью.

Каково вам самой было идти на такой амбициозный проект?

С какого-то момента в практической работе надо философские вопросы оставлять на заднем плане. Должна быть внутренняя убежденность, что твои решения правильные и их нужно доводить до конца. В судьбоносные моменты нужно просто делать.

Почему, как вы думаете, из всей страны подобная операция удалась только вам?

Потому что шесть лет мы жили только этим. Если кто-то еще будет этим жить, я уверена, у него тоже все получится.

МЕСТО СЪЕМКИ Особняк Кельха ул. Чайковского, 28 Особняк для барона Александра Кельха, женившегося на единственной наследнице владельцев Ленских золотых приисков Варваре Базановой, был полностью перестроен в 1896–1897 годах под руководством архитекторов Василия Шене и Владимира Чагина в стиле французского ренессанса, а в 1903 году дворовый флигель в готическом стиле возвел Карл Шмидт. В 1919 году здесь разместилась Школа экранных искусств — первое в мире кинематографическое учебное заведение, в 1936-м — Дзержинский райком КПСС, в 1991-м — представительство ЮНЕСКО. Сейчас особняк, известный как Дом юриста, принадлежит Минюсту. Роскошные интерьеры находятся в прекрасном состоянии.

 Текст: Ксения Морозова 

Фото: Евгения Мурашова