Владимир Рекшан: «В СССР практиковался подход: кто не выпивает, тот подозрительный»

Истоки советского пьянства

Нужно понимать, откуда взялись в СССР проблемы с массовым употреблением алкоголя. К началу Великой Отечественной войны у нас выросло поколение практически непьющих: до 1923 года действовал сухой закон, сохранявшийся еще с царских времен, потом тоже было не до этого — строительство социализма, сталинский пресс не давали веселиться. А в 1945 году с фронта вернулось поколение молодых людей, привыкших пить наркомовские сто грамм, которые с началом войны были введены в ежедневный паек красноармейца. Мой отец отслужил во флоте, и в детстве я всегда видел, как взрослые постоянно выпивают: праздники, встречи родственников и друзей, юбилеи подразумевали присутствие бутылки на столе. А наше поколение, послевоенное, уже считало алкоголь привычной и нормальной частью повседневности. До середины 1960-х годов в алкогольной истории страны практически не были замешаны женщины. Они не пили. Потом появилась модная западная литература, выходившая огромными тиражами, — Ремарк, Хемингуэй. В ней описывались застолья с участием прекрасной половины человечества, и наши женщины, которые поначалу скромно прикасались к рюмочке, с годами присоединились к пиршествам по полной — со временем слабый пол стал почти догонять в увлечении алкоголем пол сильный.

Личный опыт

Наша классная руководительница в школе проводила литературные вечера, КВН, и на таких мероприятиях вино присутствовало совершенно официально. Я серьезно занимался легкой атлетикой, летом ездил на спортивные сборы в Абхазию, где в графинчиках на рынках мы покупали сухое вино — тогда я впервые перепил его. В 1968 году я отправился во Францию на соревнования юниоров, и после матча, который мы французам проиграли, был общий банкет на старинном постоялом дворе. Сопровождавшие команду комитетчики, которые значились врачами и массажистами, абсолютно нафигачились сами и позволили сделать это нам, так что с непривычки мы по дороге обратно заблевали весь автобус. В советские времена практиковался такой подход: кто не выпивает, тот подозрительный. От серьезных возлияний меня удерживали спортивная карьера и мечты об Олимпиадах, но в двадцать лет я перескочил со стадиона на рок-н-ролльную сцену, когда создал группу «Санкт-Петербург». В ресторанах мы не играли, находились в андеграунде и занимались чистым искусством на любительском уровне. Находиться в музыкантской среде и не соприкасаться с алкоголем было невозможно, но лет до тридцати я себя как-то контролировал. В 1981 году образовался Ленинградский рок-клуб в здании на Рубинштейна, 13, в котором я вел семинары рок-поэзии. Главными событиями в его жизни становились ежегодные фестивали, по итогам которых жюри вручало какие-то дипломы и грамоты, но фактически никакой советской заорганизованности не было. На­оборот, во время концертов основная движуха происходила за кулисами, где народа было едва ли не больше, чем в зале, — многочисленные друзья групп «Аквариум», «Зоопарк», «Алиса», «ДДТ», «Телевизор» керосинили в гримерках вместе с Борисом Гребенщиковым, Майком Науменко, Константином Кинчевым, Юрием Шевчуком, Михаилом Борзыкиным.

Места возлияний

В 1980-е люди пили в садике, во дворике, на лестничной площадке — это сейчас ни в один двор не зайдешь, а тогда все было открыто. В разливухах продавали коньяк, шампанское, иногда крепленое и конфеты. Вошел в моду формат коктейль-холла или коктейль-бара: туда было не попасть, обычно это делалось по знакомству. Иногда в валютный коктейль-холл при ресторане «Садко» в «Европейской» простых советских людей пускали за рубли. Но коктейли как-то не прижились: все обычно недовольно высматривали, сколько в этой смеси коньяка, а сколько бесполезного лимонада. Начали создавать пивные бары — власти пытались адаптировать к нашей реальности британские пабы. Так, рядом с кафе «Сайгон» на Владимирском проспекте располагались знаменитые «Жигули», в которые надо было выстоять очередь. В воскресенье мы шли в кафе «Эльф» на Стремянной, где сумку с вином ставили под стол и наливали из-под полы, общаясь с кучей знакомых. Со второй половины 1970-х возникла мода ходить в бани и выпивать там — процесс хорошо отражен в фильме «Ирония судьбы». Это были так называемые бани повышенной комфортности, и приходили в них не столько, чтобы мыться, сколько посидеть компанией.

Занявшись в 1980-е литературой, я смог проникать в элитные места: начинал день в очень хорошем пивном зале Дома журналистов, обедал в ресторане Дома писателей на Шпалерной, а ужинал в ресторане Дома актера на Невском, где малореально было встретить главного режиссера БДТ Георгия Товстоногова или оперного баса Бориса Штоколова, скорее там восседали никому не известные артисты второго и третьего плана. В этом золотом тре­угольнике я и существовал. Стать в советские времена членом Союза писателей было все равно что получить звание полковника. Литератор мог на законных основаниях выпивать в ресторане Дома писателей даже средь бела дня, и поначалу я не мог понять, как это возможно, но надо было заводить знакомства, дружить — а это и означало заниматься возлияниями. Но к этому быстро привыкаешь, и много писателей таким образом спилось и померло.

Руководителем секции прозы, в которой я состоял, был писатель Евгений Кутузов, превращавший все наши заседания в пирушки. Его друг переводчик Михаил Даниленко как-то вернулся из Кампучии с чемоданом денег, которые успели тут же обесцениться из-за государственного переворота в этой стране. Поздно вечером, когда магазины были закрыты, мы втроем поняли, что нам не хватило водки. Купить ее в такое время можно было у любого таксиста и мы поймали машину с «шашечками» — водитель случайно увидел валюту и с радостью согласился отдать нам бутылку за несколько заморских купюр, которые на самом деле уже ничего не стоили. После этого случая Даниленко неоднократно проводил подобную крайне выгодную для себя обменную операцию — настолько велико было почтение советского человека к любому зарубежному дензнаку. В ресторане смешивались компании начинающих, как я, и маститых авторов вроде поэта Вадима Шефнера, драматурга Александра Володина или прозаика Виктора Конецкого. Пожалуй, единственной невыпивающей категорией были участники семинара фантастики Бориса Стругацкого — они собирались в уголке как сектанты и грезили о светлом безалкогольном будущем на другой планете. Также отдельно от всех, но на виду, сидели сотрудники КГБ — буквально за углом от Союза писателей располагался Большой дом на Литейном, и в ресторан, обитый дубовыми панелями, они нередко заходили выпить и закусить.

Что пили

Все употребляли одно и то же, ассортимент был невелик: портвейны и крепленые вина, которые сегодня романтизируют, хотя они были довольно погаными; сухое вино, советское шампанское, водка. 1980-е делятся на два периода: до середины десятилетия царил застой, когда еще можно было найти выпивку, а после началась перестройка и был введен по сути полусухой закон. Горбачевская борьба за трезвость, начавшаяся сразу после его прихода к власти в 1985 году, объективно увеличила производительность труда. Но у нас же страна крайностей, все хотят перед начальством показать свою исполнительность: начали вырубать виноградники, устраивать безалкогольные свадьбы. В первые два года перестройки соберешься за винцом — бум, а там его нету, и тут нету. Приходилось идти на «пьяные углы», например в Фонарном переулке у знаменитых бань, где ханыги торговали алкоголем дороже, находясь в доле с магазинами.

Миллионы советских инженеров имели доступ к спирту, выписывали его для протирки всяких приборов — а потом приносили с работы и могли с ним делать что угодно. Водка в конце 1980-х стала очень дорогой, ее цена выросла до 10 рублей за пол-литра, и поставить кому-то бутылку — это был серьезный мужской поступок, который запоминался надолго. При этом перестроечное пьянство носило уже эйфористический характер: свобода, партократы отступают, наши побеждают. В целом 1980-е прошли для меня на веселом алкогольном фоне: активно выпивали и писатели, и рок-музыканты, и художники «Митьки», с которыми жизнь свела меня ближе в период, когда они, как и я, завязали — это произошло уже в 1990-х.

Текст: Евгений Лазаренко