Уроженец дымного Манчестера ввел моду на рок-н-ролльные куртки, готические шрифты и принты с тату-узорами, а затем практически дискредитировал себя линией Richmond Denim, когда огромная надпись Rich украсила пятые точки всех поклонников стиля r’n’b. Но дизайнера продолжают любить за действительно высокое искусство кроя, которому он научился, работая в Armani.
Вы удачливый человек?
Конечно, ведь я оказался в нужное время в нужном месте. Работать я начал сразу после окончания университета в 1982 году. Моя девушка была сотрудницей известной лондонской сети магазинов и носила одежду, которую для нее шил я. Владелец заметил ее наряды, заинтересовался их происхождением… Вскоре я получил заказ на небольшую коллекцию для его флагманского магазина. Мне везло на встречи с людьми. Работа меня всегда находила сама. Одно дело, когда ты стучишься во все двери, совсем другое – когда к тебе приходят. Важно много трудиться, но без везения сложно выбрать правильный путь и удержаться на нем.
Ваше производство находится в Италии. Так вы итальянский или британский дизайнер?
Мне по душе определение «интернациональный». Я очень хочу, чтобы мое творчество воспринимали как квинтэссенцию моих мыслей, а не как выражение стиля отдельной страны. Лондон – мой дом, Милан – моя работа.
По-настоящему знаменитой ваша марка стала после выхода в 1987 году клипа Джорджа Майкла Faith, где он щеголяет в черной кожаной куртке Richmond. Ее же, кстати, он через три года сжег в компании топ-моделей, поющих Freedom. Это был способ рекламы или дружеская услуга?
У меня никогда не было цели рекламировать мои коллекции таким образом, но, с другой стороны, я всегда мечтал одевать ярких и неординарных личностей, героев своего времени. Самое удивительное – работать с теми, чьим творчеством восхищался в юности. Например, с Миком Джаггером – я создавал костюмы к его концертному туру в 1990-х. Он настоящий идол.
Кому вы адресуете коллекции: абстрактному или конкретному герою?
Почти всегда представляю себе определенных людей. Скажем, несколько сезонов назад это была рок-группа The Libertines. Я делал большую вечеринку в Лондоне, а они на ней играли последний концерт перед распадом команды. Тему для мужской линии лета-2008 мне подсказала фотография Дэвида Боуи 1976 года – неоденди с набриолиненной головой. Она подарила, разумеется, не идею, а лишь настроение коллекции.
У вас не возникало чувства, что вы устали от модной индустрии?
У каждого есть хорошие и плохие дни. На самом деле у меня прекрасная работа. Вдохновение меня не покидает, я провожу исследования, ищу свежие идеи повсюду. Многое мне дает современное искусство Англии. Оно сейчас на подъеме: появилось целое поколение художников улицы (самый яркий персонаж, конечно, граффитист Бэнкси), есть поражающие музейных работников звезды вроде Дэмиена Херста. Они ворвались на арт-сцену и перевернули ее.
Из-за эстетики марки вы в свое время были кумиром рок-н- ролльщиков. Сегодня вас обожает поколение r’n’b. Это метаморфозы стиля Richmond или вкусов публики?
Мода любит музыку, они взаимосвязаны. Если вернуться на двадцать лет назад, то мы увидим, что рок-н-ролл и ритм-н-блюз были довольно четко разделены. Сейчас же граница между этими направлениями практически исчезла, более того – они постоянно пересекаются: хип-хоп-композиция запросто включает в себя риффы из песен Led Zeppelin. Так и в моде сегодня правит эклектика, игра со стилями. Мне не кажется, что марка изменилась. А музыка действительно крайне важна для меня. Стараюсь слушать любые хорошие композиции, независимо от их стилевой принадлежности. Для показов я сам выбираю музыкальное сопровождение, ведь именно на нем построено все дефиле и именно благодаря ему коллекция воспринимается так, а
не иначе. Свести треки мне помогает друг, он диджей. К тому же я сам занимаюсь музыкой, играю на гитаре и иногда сочиняю мелодии.
Чем бы вы могли заниматься, помимо моды?
Если бы я умел петь, может, я и не стал бы дизайнером. А так приходится играть на гитаре молча… Кстати, мои дети тоже увлечены музыкой – из нас получилась неплохая группа. Я очень хочу, чтобы они нашли свой путь в жизни без моего влияния и сами решили, чем хотят заниматься. Моему сыну Харли Ди семнадцать, и он музыкант, причем он не просто хочет им быть, он им является на самом деле: у него вышло уже восемь дисков.
Как насчет скрытых талантов, о которых не подозревают ценители вашего творчества? Например, кулинарного?
Кулинарного? Вряд ли… (Обеспокоенно.) А что, я похож на человека, который любит готовить?
Вообще-то нет, но вы же знаете: не верь глазам своим.
Так получилось, что все мои увлечения связаны с искусством: рисование, оформление интерьеров, шелкография. Для дизайна нового – первого в мире – магазина аксессуаров, который мы открыли в Петербурге, я создал особенный принт на шелке. Часто именно благодаря изящному принту ручной работы одежда превращается в произведение искусства.
Приезд Джона Ричмонда в Петербург был приурочен к открытию Il Palazzo Mania Grandiosa, где расположился первый в мире монобрендовый бутик John Richmond Accessories.
Вы удачливый человек?
Конечно, ведь я оказался в нужное время в нужном месте. Работать я начал сразу после окончания университета в 1982 году. Моя девушка была сотрудницей известной лондонской сети магазинов и носила одежду, которую для нее шил я. Владелец заметил ее наряды, заинтересовался их происхождением… Вскоре я получил заказ на небольшую коллекцию для его флагманского магазина. Мне везло на встречи с людьми. Работа меня всегда находила сама. Одно дело, когда ты стучишься во все двери, совсем другое – когда к тебе приходят. Важно много трудиться, но без везения сложно выбрать правильный путь и удержаться на нем.
Ваше производство находится в Италии. Так вы итальянский или британский дизайнер?
Мне по душе определение «интернациональный». Я очень хочу, чтобы мое творчество воспринимали как квинтэссенцию моих мыслей, а не как выражение стиля отдельной страны. Лондон – мой дом, Милан – моя работа.
По-настоящему знаменитой ваша марка стала после выхода в 1987 году клипа Джорджа Майкла Faith, где он щеголяет в черной кожаной куртке Richmond. Ее же, кстати, он через три года сжег в компании топ-моделей, поющих Freedom. Это был способ рекламы или дружеская услуга?
У меня никогда не было цели рекламировать мои коллекции таким образом, но, с другой стороны, я всегда мечтал одевать ярких и неординарных личностей, героев своего времени. Самое удивительное – работать с теми, чьим творчеством восхищался в юности. Например, с Миком Джаггером – я создавал костюмы к его концертному туру в 1990-х. Он настоящий идол.
Кому вы адресуете коллекции: абстрактному или конкретному герою?
Почти всегда представляю себе определенных людей. Скажем, несколько сезонов назад это была рок-группа The Libertines. Я делал большую вечеринку в Лондоне, а они на ней играли последний концерт перед распадом команды. Тему для мужской линии лета-2008 мне подсказала фотография Дэвида Боуи 1976 года – неоденди с набриолиненной головой. Она подарила, разумеется, не идею, а лишь настроение коллекции.
У вас не возникало чувства, что вы устали от модной индустрии?
У каждого есть хорошие и плохие дни. На самом деле у меня прекрасная работа. Вдохновение меня не покидает, я провожу исследования, ищу свежие идеи повсюду. Многое мне дает современное искусство Англии. Оно сейчас на подъеме: появилось целое поколение художников улицы (самый яркий персонаж, конечно, граффитист Бэнкси), есть поражающие музейных работников звезды вроде Дэмиена Херста. Они ворвались на арт-сцену и перевернули ее.
Из-за эстетики марки вы в свое время были кумиром рок-н- ролльщиков. Сегодня вас обожает поколение r’n’b. Это метаморфозы стиля Richmond или вкусов публики?
Мода любит музыку, они взаимосвязаны. Если вернуться на двадцать лет назад, то мы увидим, что рок-н-ролл и ритм-н-блюз были довольно четко разделены. Сейчас же граница между этими направлениями практически исчезла, более того – они постоянно пересекаются: хип-хоп-композиция запросто включает в себя риффы из песен Led Zeppelin. Так и в моде сегодня правит эклектика, игра со стилями. Мне не кажется, что марка изменилась. А музыка действительно крайне важна для меня. Стараюсь слушать любые хорошие композиции, независимо от их стилевой принадлежности. Для показов я сам выбираю музыкальное сопровождение, ведь именно на нем построено все дефиле и именно благодаря ему коллекция воспринимается так, а
не иначе. Свести треки мне помогает друг, он диджей. К тому же я сам занимаюсь музыкой, играю на гитаре и иногда сочиняю мелодии.
Чем бы вы могли заниматься, помимо моды?
Если бы я умел петь, может, я и не стал бы дизайнером. А так приходится играть на гитаре молча… Кстати, мои дети тоже увлечены музыкой – из нас получилась неплохая группа. Я очень хочу, чтобы они нашли свой путь в жизни без моего влияния и сами решили, чем хотят заниматься. Моему сыну Харли Ди семнадцать, и он музыкант, причем он не просто хочет им быть, он им является на самом деле: у него вышло уже восемь дисков.
Как насчет скрытых талантов, о которых не подозревают ценители вашего творчества? Например, кулинарного?
Кулинарного? Вряд ли… (Обеспокоенно.) А что, я похож на человека, который любит готовить?
Вообще-то нет, но вы же знаете: не верь глазам своим.
Так получилось, что все мои увлечения связаны с искусством: рисование, оформление интерьеров, шелкография. Для дизайна нового – первого в мире – магазина аксессуаров, который мы открыли в Петербурге, я создал особенный принт на шелке. Часто именно благодаря изящному принту ручной работы одежда превращается в произведение искусства.
Приезд Джона Ричмонда в Петербург был приурочен к открытию Il Palazzo Mania Grandiosa, где расположился первый в мире монобрендовый бутик John Richmond Accessories.
Комментарии (0)