Мария Элькина о сносе пятиэтажек: «Нас ждет больше пробок и меньше зелени»

Много лет подряд каждый год 25-го декабря я хожу в гости к своим хорошим знакомым по случаю католического Рождества. Там я встречаюсь со своими бывшими школьными учителями и бывшими же соучениками: такая вот почти что семейная традиция. Мои знакомые живут в одной из тех самых пятиэтажек, которые не покидают новостные ленты последние несколько недель. Каждый год в конце декабря я прохожу мимо типового советского торгового центра, потом по просторному зеленому двору, поднимаюсь пешком на пятый этаж и захожу в тесную комнату, где, однако же, умещаются книжные шкафы, елка, большой стол и еще полка со всякими безделушками. Теснота не то что никогда не портила праздник, а в некотором смысле и создавала его, делала простым и домашним.

О том, что снос пятиэтажек производится постольку, поскольку он выгоден компаниям-застройщикам, которые собираются соорудить на их месте, где уже подведена вся необходимая инфраструктура, дома этажей так в двадцать пять, уже неоднократно написали. И даже подсчитали, что реконструкция пяти этажей может быть дешевле их же строительства, и что результат её может быть во всех отношениях замечательный.

В конце концов, кто там и из чего извлек прибыль и насколько это было честно – быстро забудется. Важны, во-первых, люди, которые могут не хотеть переезжать. Принудительное переселение при том, что в нем нет настоящей острой необходимости – всегда насилие со стороны государства, знак неуважения к гражданам. Во-вторых, принципиально, что мы получим взамен. Собственно, эту картину многие уже видели на московском примере: классические башни-муравейники путинского времени.

Пятиэтажки для России явление особое. По большому счету, их строительство в качестве совершенного Никитой Хрущевым гуманистического жеста идут сразу следом за развенчанием культа Сталина. Вместо гигантских, роскошных, дорогих домов, квартиры в которых должны были стать или собственностью избранных, или коммуналками, стали строить скромный угол для каждой советской семьи. Тоталитарная машина вдруг признала ценность личного пространства, разрешила жителям СССР строить в прямом и переносном смысле малое счастье. Ближе к перестройке за скромные габариты и низкие потолки хрущевки стали называть «хрущобами», выражая тем самым понятное презрение ко всему советскому. Хотя строго-то говоря, подобного типа жилье того же времени постройки можно обнаружить в странах с совершенно разным политическим устройством, да хоть в той же Голландии. Камерный масштаб и самого жилья и простая, почти кукольная среда вокруг – газон, детский садик, сквер, лавочки, дорожки, магазин – и есть самое главное социальное послание такого типа жилья. Это не вполне большой город, это скорее доброе соседство, здесь жизнь течет тихо и размеренно, даже за пределами дверей подъезда – по-домашнему. Уставшие от серости советского быта, многие люди видят в низких потолках и небольших метражах признак бедности, но, вообще говоря, гораздо уместнее было бы слово «скромность». Ты можешь быть не самым важным человеком на планете, но к этому и не стремишься, честно обживаешь свою не роскошную жилплощадь.

Посыл современного жилья ровно противоположный: индивидуализм и претенциозность. Максимум жилплощади, минимум общих пространств, гигантская парковка вместо двора и ипотека, которую большинство владельцев квартир выплачивают лет по двадцать. Запрограммированный дефицит практически всего. Вроде как получив свободу выбора, новоселы фактически часто оказываются если не рабами, то заложниками собственного как бы процветания. Замена хрущёвок на «путинки», если она и правда произойдет, ознаменует собой процесс расчеловечивания общества во имя призрачных экономических идеалов модернизации и высоких потолков.

Если без символизма, то все просто: нас ждет больше пробок, меньше зелени, словом – уплотнение, да к тому же совершенно безграмотно производимое.

Я никогда и не думала, что мои знакомые живут в хрущевке, пока план по их сносу не докатился до Петербурга. Главное, конечно – это люди, в каком бы доме они ни жили. Но все-таки, если бы 25 декабря мне пришлось сначала четверть часа искать место для парковки в плотно заставленном машинами дворе, потом объяснять консьержу, к кому я пришла, подниматься на лифте на восемнадцатый, к примеру, этаж, проходить по длинному коридору, звонить в тяжелую железную дверь квартиры с трехзначным номером и заходить в комнату, пусть даже и более просторную и с потолками повыше, праздник был бы уже совсем не тот.