Людмила Эльяшова

Ваше имя мелькало в новостных лентах в разгар борьбы со строительством «Охта-центра». Даже возраст не мешает вам заниматься градозащитной работой. Откуда эта энергия?

Просто я очень люблю наш город. Каждый год с особым чувством жду июня. В белые ночи Петербург становится особенным. Стараюсь встретить развод мостов — перейти Неву по Литейному, увидеть Троицкий и Петропавловскую крепость на фоне заката, полюбоваться Ростральными колоннами. Я мысленно разговариваю с ними, потому что у нас есть общая тайна. Близкими друзьями мы стали осенью 1941 года, когда я с подругами, такими же двадцатилетними девчонками, стояла на ночном дежурстве. Замирая от рвущего душу визга фугасных снарядов, мы чувствовали, что рядом с нами эти величественные стражи, и нам было почти совсем не страшно.

Я слышала, вы принимали участие в маскировке городских достопримечательностей на случай бомбежки.

За день до объявления войны мы, юные студентки университета, готовились к экзаменам в Летнем саду. Тогда там можно было взять шезлонги, и мы лежали, читали книжки, болтали — даже в мыслях не было, что война на пороге. И вот буквально через несколько дней нас, добровольцев из мирного населения, направляют в Летний сад копать траншеи. Нам не сказали для чего, но все догадывались: в них будут прятать от бомб мраморные скульптуры. На шпиль собора Петропавловской крепости и на купол Исаакия надели брезентовые чехлы. Я видела, как закрывают деревянными щитами Медный всадник, сфинксов. И знаете, мы понимали, что это необходимые меры, но было чувство вины перед городом, что мы его уродуем.

Вы вели дневник. С каким чувством потом перечитывали свои блокадные заметки?

Я почти всю жизнь веду дневник, уже накопилось тридцать четыре тетради. Когда доходили руки — перечитывала с интересом, ведь многое стирается из памяти. Перед эвакуацией в 1942 году я очень болела, думала, что умру, но как-то собралась с силами и дожила до отправки в Саратов. Я записала в дневнике, что медсестры в больнице смотрели на меня и плакали, такой у меня был жалкий вид.

Правда ли, что в первые послевоенные годы в Ленинграде царило радостное воодушевление?

Счастьем было видеть, как после войны городу возвращается прежний облик. Весь коллектив университета — преподаватели, аспиранты, студенты — спешно освоил строительные специальности. Любимец филологов профессор Григорий Бялый помогал демонтировать дот у Дворцового моста, профессор Владимир Пропп стеклил окна, а будущий членкор Рубен Будагов чинил крышу общежития. Особенно важно для ленинградцев было увидеть восстановленный Петергоф. Когда начали реставрировать фонтаны, по Невскому провезли новую позолоченную скульптуру Самсона. За ней шли толпы людей. Многие плакали. К слову сказать, я была во всех восстановленных загородных дворцах, кроме одного. Пару лет назад мы отдыхали в санатории в Стрельне и хотели попасть с экскурсией в Константиновский дворец. Но служители этого учреждения, увидев меня, девяностолетнюю старуху, и моего спутника, инвалида войны, — хотя мы оба бодрые и активные пенсионеры, — видимо, решили, что им не нужны лишние хлопоты. Нам сказали, что во дворце нет лифтов и там придется много подниматься и спускаться по лестницам, а нам это будет не под силу. Это было неправдой: там есть современные скоростные лифты, в них ездят охранники, круглосуточно стерегущие почти всегда пустое здание.

Продолжаете следить за общественно значимыми событиями в городе и стране?

Конечно! Я делаю все, что могу, чтобы спасти наш прекрасный город от губительных «усовершенствований», и рада, что мой авторитет участника блокады иногда помогает переломить ситуацию. Я слушаю «Эхо Москвы», люблю телеканал «Культура». А сейчас пишу новую книгу, которая называется «Быть счастливой в безумном мире». Одна из ее глав, «Катастрофа», рассказывает о том, как моего отца, военного врача, в 1937 году увели из дома. Десять лет без права переписки — теперь уже все знают, что это значило. В книге я веду речь и о блокаде, и о послевоенных репрессиях, и о разгроме политико-экономического факультета ЛГУ в 1949 году. Именно из-за этого разгрома я полностью изменила свое отношение к тогдашней власти.

Вы считаете себя счастливым человеком?

Я часто думаю, что не имею права быть счастливой, ведь я знаю, сколько прекрасных людей, живших рядом со мной, погибло напрасно. И все же жизнь — это драгоценный дар, и я не могу не испытывать радость и благодарность за отпущенные мне годы.

Текст: Ольга Погодина-Кузьмина
Фото: Алексей Костромин