Дайан Перне и Владлена Петровер

Дайан Перне

Четырнадцать лет я была дизайнером собственного бренда в Нью-Йорке и носила только ту одежду, которую делала сама. Еще тогда я заметила, как просто многоцветию разрушить конструкцию кроя, и выбрала черный. В моей прическе нет никакого мистического подтекста — она просто делает меня выше, так же как и обувь на платформе. В 1980-х я носила рубашки оверсайз и узкие черные брюки, а потом кто-то из дизайнеров предложил мне надеть длинную юбку. Символика присутствует только в фате и очках — они держат дистанцию между людьми и мной. Я хоть и считаю себя бесконечно открытым человеком, мне комфортнее быть на расстоянии. Мой стиль формировался очень органично, я ничего не делала для того, чтобы он стал товарным знаком. Сегодня фриковство — это не самобытность, а искусственность. Люди осознанно делают из себя фриков. Хочешь быть замеченным — одевайся как фрик, удовлетворяй других. Настоящие же фрики просто играют с модой и получают удовольствие сами. Такими были Анна Пьяджи, Изабелла Блоу, такой осталась Зандра Роудс. Хотя в моем окружении и много людей, которых можно назвать фриками, я точно выбирала их не поэтому. Я вообще не люблю использовать это слово. Так я могу назвать разве что Рика Дженеста — татуированного парня, которого нашел стилист Николя Формикетти и снял его в своем ролике, а затем Леди Гага пригласила его в клип. Мне нравятся тату. Но лицо?! Я очень ценю современную моду. Раньше, около двадцати лет назад, существовали только короткие юбки или черные туфли. Сейчас в одном сезоне соседствуют противоположные тренды — нет понятий «правильно» или «неправильно». Можно носить неон, можно минималистские вещи от Рафа Симонса и Эди Слимана. Дендизм, кстати, станет главной тенденцией грядущей осени. Я люблю розовый цвет, и когда меня как модного критика спрашивают о тенденциях, я всегда отшучиваюсь, что моден розовый. Самые интересные тренды сезона — смешение принтов, японская тематика, как у Comme des Garcons. Я больше всего ценю внесезонных дизайнеров: Дриса Ван Нотена, Кристофера Кейна, Рика Оуэнса. Таким был Ли Бауэри, повлиявший на Гарета Пью и многих других дизайнеров. Вещи всех этих модельеров безумно красивы, но их никак не назовешь trendy. Я всегда нахожусь в поиске нового Александра Маккуина и Джона Гальяно — они не приходят часто. Тот, на кого сейчас всем нам нужно обратить внимание, — британец Aitor Throup. Он потратил шесть лет лишь на то, чтобы просто выстроить линию плеча. В конструкциях он сильный профессионал. Я слежу за ним с самого начала, но только в прошлом году ему удалось представить первую коллекцию, вдохновленную Монголией. Еще одного молодого дизайнера, который меня восхищает, я нашла в Стокгольме, это шведка Сандра Баклунд. Она еще даст фору Prada и Balenciaga, вот посмотрите.

Владлена Петровер

Откуда взялась моя любовь к черному, неясно. Я окончила 171-ю французскую гимназию, где нас десять лет заставляли носить строгую монохромную форму. Я ненавидела эту гамму и постоянно нарушала правила: в потертой джинсе и разноцветных футболках бегала по рекреациям от завучей, которые меня отлавливали и отправляли домой переодеваться. Сегодня все наоборот: последние свои джинсы я сносила, наверное, в 2007 году и каждый раз, заявляясь в магазины с целью приобрести что-нибудь цветное, ухожу с пакетом черных вещей и сто пятидесятой белой сорочкой, чаще мужской. 

Вопреки тому, что в России отсутствует модная индустрия и молодым дизайнерам толком негде учиться ремеслу, они продолжают плодиться, что радует. Расстраивает, что все поголовно мечтают уехать из страны. С такими успехами понятие «русская мода» вряд ли будет сформулировано в ближайшее время. У наших дизайнеров нет отличительной черты, по которой мы выявляем, к примеру, антверпенцев, да даже киевлян. Мне всегда казалось, что мода — это коммерческое явление для жестких рационалов, у которых все по плану: сходить на фитнес, отсидеть восемь часов в офисе и проследить за модой. Во время просмотра фэшн-блогов я чувствую подвох, как будто мне пытаются всучить фальшивый купон. Для меня всегда существовало два стилевых вектора: либо высший класс из первых линий, который мне пока не по карману, либо маргинальщина, или балабановщина, как я ее называю, — выудил из кучи тряпья первое попавшееся, послал все к черту и ушел в этом на несколько суток скитаться по улицам. В то же время питаю привязанность к женственным творениям Татьяны Парфеновой: ее вещи — мои домашние животные, я их лелею, разглядываю, поглаживаю. Я крайне непрактична в быту, но ее наряды у меня всегда аккуратно висят на вешалках. Часто обнаруживаю на себе вещи с придурью: своим видом я стараюсь не то чтобы понравиться окружающим, а скорее развеселить их. При всей моей взбалмошности из дома я обычно выхожу в скромном виде, как на экзамен. Но через пару часов все меняется: с кого-то стягивается головной убор, а заимствованная блуза обвязывается вокруг талии и превращается в самурайскую юбку. Меня веселят случаи вроде ажиотажа вокруг коллабораций топовых брендов с H&M. Я никогда бы не стала драться за клатч Martin Margiela. В то же время не презираю тех, кто занимает за ними очередь в семь утра: это хорошо, что молодежь так заботится о своем внешнем виде. Надеюсь, они интересуются чем-то еще, потому что быть модным, пожалуй, невозможно без широкого кругозора. Я за круглосуточный стиль, даже за сигаретами стараюсь выбегать принаряженной. Я бы сожгла все домашние халаты, если они не шелковые и не с ручной вышивкой. Женщине стоит и в одиночестве выглядеть так, как будто ее снимают скрытые камеры. Я смотрю много русского кино. Мои киномузы — Алла Сигалова в фильме «Небо в алмазах», Ингеборга Дапкунайте в «Подмосковных вечерах», а вершина — это стиль героинь картины «Москва» Зельдовича. Еще мне хотелось бы побывать в мире «Нирваны» Волошина, где даже медсестра каждый день рисует на своем лице дикий боди-арт, сооружает на голове архитектурные конструкции и в таком виде отправляется принимать больных. В жизни мне не хватает подобной кинематографичности, я постоянно стараюсь переписать реальность, в том числе и с помощью одежды. В прошлый мой день рождения я попросила подругу нарядиться на ужин в ресторан, а вместо этого отвезла ее ночью на Смоленское кладбище. Я была в громадной кожаной куртке до пола и с черными губами, а она в леопардовой шубе поверх вечернего декольте, мы гуляли меж крестов и напевали отрывки из «Жизни и любви поэта» Десятникова — это был настоящий праздник. К сожалению, сообщников, готовых на подобные авантюры, у меня немного. Я мечтаю сколотить банду, с участниками которой можно было бы чудить на вернисажах и премьерах, проводить вечера экстравагантным образом и удивлять нарядами. У моего поколения есть все ресурсы для того, чтобы выглядеть хорошо. Это наше преимущество и проблема одновременно. В этом изобилии творческие навыки притупляются. Вот почему я обожаю начало 1990-х: авангардный модник Гарри Асса, «Новые художники» во главе с Тимуром Новиковым, группа «Кино» и прочие неформалы времен дефицита создавали искусство из ничего, и у них это получалось блистательнее, чем у современных хипстеров, для которых открыты все онлайн-сторы планеты. Я не люблю мир современных вещей, мне в нем не за что зацепиться. Это не протест, а скорее уже патология. Нет ничего плохого в том, что мои сверстники зацикленны на «правильных» брендах, но когда я вижу группу юнцов в одинаковых бомберах и кепках Supreme козырьками вверх или девушек, облаченных в безукоризненные платья со сверхактуальными принтами, мне хочется стереть их ластиком из поля зрения. Естественно, я чувствую диссонанс с толпой: все ждут недель моды и поступления в шоу-румы новых коллекций, а я жду, когда мой дедушка, капитан порта, привезет мне из Магадана мужской кожаный плащ, как у Штирлица, который он носил в молодости. Я буду разгуливать в нем по Адмиралтейскому району и представлять, что нахожусь в каком-нибудь не вышедшем на экраны перестроечном кино.