ТОП 50 2009. Кирилл Иванов

 

До пятого класса я учился в школе у себя во дворе и был дворовым пацаном. Книжки меня не занимали – родители переживали, что я не читаю, но любая культурка меня не вставляла. А потом что-то во мне щелкнуло, и я пошел поступать в Санкт-Петербургскую классическую гимназию, причем никто меня туда не гнал. Шесть лет я учил латынь, древнегреческий. При этом оставался пацаном, латынь воспринимал как что-то бессмысленное, а с товарищами предпочитал пить пиво и рубиться в баскет. Но, конечно, я многим обязан гимназии в смысле культурного багажа, так бы в университет вообще не поступил.

Латынь пригодилась мне на медицинском факультете в СПбГУ. Я был освобожден от нескольких пар в неделю, преподавателя увидел только на экзамене осенью, и нам было достаточно трех минут, чтобы я получил пятерку и ушел.

Я работал репортером на Пятом канале, но мне там было скучно, хотелось много ездить по России. К тому же с точки зрения профессионализма на Пятом было нечему и не у кого учиться, и я совершенно не жалею, что пошел на НТВ. В программе «Главный герой» мы снимали необычные человеческие истории, в которых присутствовал конфликт. Иногда нам даже удавалось помочь кому-нибудь из героев. Один раз мы помогли чеченской девушке, которая во время второй чеченской войны уехала с русским военным и потеряла по дороге все документы. Потом она не могла вернуться из Ростовской области домой, чтобы получить там паспорт, ее дочка тоже росла без документов, ее не принимали в больницу. И вот мы с этой девушкой нелегально пробрались в Чечню, нашли свидетелей, которые подтвердили, что она та, за кого себя выдает. В итоге ей выдали свидетельство о рождении и паспорт, во многом благодаря мне и компании НТВ.

Я ушел с НТВ потому, что стало понятно: либо музыка, либо телик. К тому же я перестал запоминать названия городов, где побывал. Увольняясь, разбирал ящики и нашел несколько посадочных талонов. На одном написано «Иркутск», а я не только не помню, как выглядит Иркутск, – не помню даже, что был там.

Журналисту со мной проще, чем с кем-то другим. Я понимаю, как все делается, и на многие вещи смотрю сквозь пальцы. Не припомню подписей под фотографиями, в которых не было бы неточностей, – я не переживаю. Мне важно, чтобы как можно больше людей услышали нашу музыку.

Моя лекция об индустрии независимой музыки в клубе «Солянка» – забавный, но, надеюсь, разовый опыт. Поразительно было, что народу пришло много, однако конструктивного диалога, на который я рассчитывал, не получилось. Я часа полтора рассказывал о новых возможностях, показывал примеры, ждал вопросов, а какие-то девушки говорили: «Зачем вы рассказывали про Колю Воронова? Это же такая гадость и мерзость – и ее будет еще больше!» А мне кажется, Коля очень приятный парень. В том, что его воспринимают как прикол, нет ничего страшного. Я по случайности пообщался с ним: он рад, ему нравится выступать, он какие-то деньги зарабатывает. То, как это представляется в СМИ – парень не понимает, что толпа над ним ржет, а у него такое нежное, израненное сердце, которое он выносит к публике на ладонях, – все совсем не так.

Мы, то есть «СБПЧ», часто меняем направление. Так было после первого альбома, когда мы сделали «СБПЧ Оркестр», так и сейчас, когда «Оркестр» прекратил свое существование. Мы не можем возить с собой всех музыкантов, у них свои дела, свои группы. Если и будем что-то играть «Оркестром», то это будут разовые акции. В каком-то смысле это преодоление предыдущего опыта, нам хочется меняться, развиваться.

Маски Андрея Макаревича на наших концертах – это, конечно, шутка, смешно, когда на сцене и в зале много Макаревичей. Но есть в этом и нечто более глубокое. Если вы отъедете километров на пятьсот от Петербурга или Садового кольца, то поймете, что нацию объединяет не так много вещей. Одна из них – это машины. Любой молодой человек всегда может обсудить с другим тачки: классные японочки-праворучки или стук в карбюраторе. Макаревич – подобного рода константа, только культурная, поэтому она нас так занимает. Я специально переслушал все альбомы «Машины времени» и сольники Макаревича, это довольно специальное испытание. Сломался я на песне на стихи Заболоцкого про Тарусу: это уже трудно переносить. Но интересна его открытость. Как так получается, что эта музыка доступна всем?