Знакомьтесь, Григорий Сасонко! Его семья — главные визионеры в ювелирном бизнесе, а украшения бренда Sasonko потрясли принцессу Японии

Как работы ювелира Михайлова оказались у королевы Испании

Яна: Все привыкли, что «Владимир Михайлов» — это про православие. И тут вдруг команда бренда показывает коллекцию светских ювелирных украшений, за чем немедленно следует солд-аут. Казалось бы, все и так было хорошо!

Григорий: Да, у бренда «Владимир Михайлов» всегда была узкая специализация — уникальные православные ювелирные украшения с высокой художественной ценностью. Владимир — виртуоз, каждое его изделие — это тончайшая гравировка, вырезанные под микроскопом детали, кропотливая работа, которая может длиться не один месяц. Людей, которые обладают таким мастерством, как Михайлов, единицы не только в России, но и в мире. Кроме того, Владимир глубоко погружен в национальную культуру, хорошо знает русский код — вплоть до мельчайших нюансов, в том числе поэтому его украшения — не только узнаваемые, но и «теплые».

Что касается «светского дропа» «Узоры Северной Руси», здесь все совпало — и желание расширить вселенную бренда, и пожелания наших клиентов. После месяцев исследований и проработок мы создали светские украшения, которые соответствуют всем строгим правилам классической ювелирной культуры, при этом в них мгновенно считывается почерк Владимира. Получилось очень красиво и очень «по-михайловски»: всего 20 классических сдержанных форм — кольца, серьги, подвески. В сердце коллекции — изумруды, открытые, красивые камни, традиционные для России.

Яна: Правильно я понимаю, что русская ювелирка — как фильм «Чебурашка» — переживает сейчас спрос сверх ожиданий?

Григорий: В нашем случае сыграл не временной, а человеческий фактор. Поклонники работ «Владимира Михайлова» тут же «прочли» коды новых украшений и приняли их.

Яна: С русскими кодами вообще сложно работать?

Григорий: Не сложно, если веришь чутью художника.

Яна: То есть с доверием у тебя все ок, у вас бирюзовая ювелирная организация?

Григорий: В творческих вопросах — однозначно! Задача художника — перевести подчас трудноформулируемые истины в объекты так, чтобы эти истины считывались на бессознательном уровне. Искусство — это вообще про умение передать эмоциональный опыт от одного человека к другому. Но как то, что никто не может сформулировать, транслировать эмоционально? Вопрос риторический — а процесс неуправляемый! И мне кажется, вся коллекция Владимира Михайлова — именно про это, про мастерство воплотить сложные вещи.

Яна: Говорят, Владимир Михайлов проснулся знаменитым, когда его работы приобрела королева Испании.

Григорий: Да, минималистичный золотой поклонный крестик с образом Николая Чудо­творца! Это складень — значит, раскладывается на несколько частей: работа с бесконечным количеством нюансов и смыслов. Королева София приезжала в Петербург. Она обратила внимание на коллекцию в Гранд Отеле Европа и долго выбирала себе украшение. Было очень волнительно — это был первый наш клиент королевских кровей!

Как вопреки всему семья Сасонко построила в нулевые бренд с русскими кодами

Яна: Твой отец, Михаил Сасонко, начал делать ювелирные коллаборации — например, с художником Михаилом Шемякиным — до того, как это стало модным. Как это, когда папа — визионер? 

Григорий: Ювелирный бизнес — один из самых сложных в мире. Это то, что удается единицам! Отец никогда не был про «купи­-продай»: он живет искусством, коллекционирует искусство, человек, который умеет созидать. Я многое перенял от него: мне тоже не нравятся скучные простые бизнесы. 

Яна: И ты присоединился к отцовской компании? 

Григорий: Да, почти с самого начала — с 2002 года. За все время я занимался разными задачами, от производства до продаж, но основные успехи были связаны с маркетингом. Мой брат Яков отвечает в семейном бизнесе за логистику и финансы. Мы не похожи, и это очень хорошо — мы «полируем» наши идеи друг об друга, и это дает результат, который учитывает все факторы. Яша — невероятно сложный и глубокий человек! А с отцом мы очень похожи: даже разговариваем иногда молча — чего обсуждать, когда и так все понятно! 

Яна: Если бы вы начинали сейчас, вас бы немедленно объявили национальным достоянием. Но как вы справились в нулевые? Построить русский ювелирный бренд в то время, когда все вокруг хотят бриллианты из Европы? Проще слетать в космос. С какими челленджами вы столкнулись в становлении «Владимира Михайлова»?

Григорий: Скажу так — их было беспрецедентно много: действительно создать бренд православных изделий и укрепить его на светском ювелирном рынке в России нулевых — эта задача из высшей математики.

Яна: О таком не прочтешь в учебниках по маркетингу!

Григорий: Самым сложным было сформировать отношение к православным ювелирным изделиям как к высокохудожественным: ведь в нулевые, говоря, что делаешь крестики и иконки, ты сразу вписывал себя в четкий ассоциативный ряд, далекий от Алмазной кладовой и Грановитых палат. Да, Владимир Михайлов делал шедевры, но нужно было открыть на то глаза аудитории, и мы искали разные решения, чтобы сформировать доверие.

Мы заказывали уважаемым архитекторам проекты салонов, проштудировали все маркетинговые кейсы больших брендов, от Cartier до Tiffany, учились выстраивать эмоциональную связь с клиентами до того, как это стало модным, открывали магазины в премиальных локациях вроде Гранд Отеля Европа и на «золотых» улицах, таких как Большая Конюшенная и Большая Дмитровка.

Яна: И что сработало?

Григорий: Сумма наших усилий, но прежде всего сама коллекция — Владимир Михайлов умеет создавать эмоционально близкую человеку красоту, очень глубокую и при этом очень простую для понимания. Думаю, в этом главный секрет успеха.

Почему эмоциональный интеллект важен в бизнесе (привет, Сколково!)

Яна: С такой школой жизни ты мог бы преподавать, а не учиться в Сколково. Какие три главных навыка ты там получил?

Григорий: Я закончил Executive MBA, и лично для меня было удивительно увидеть высокую значимость и эффективность эмоциональных моделей в менеджменте, переговорах, даже в финансах. Например, переговоры — это жесткая борьба: так принято в российской культуре. Признаться, именно поэтому я никогда их не любил: мне ближе размеренность и комфорт, чем «бокс». Но в Сколково учат, что переговоры — это танец. Не обязательно идти в баттл, чтобы добиться цели. Второе — у любой проблемы есть множество успешных решений, не надо зацикливаться на одном. И третье: я научился лучше видеть проблемы, которые ожидаются следующими в зависимости от тех или иных решений.

Яна: Ты окончил факультет технической кибернетики в Политехе. Неужели при твоем образовании у тебя не было этих навыков?

Григорий: Как это сейчас говорится — были, но это другое! Да, проведя ревизию своих предыдущих решений, я не нашел ни одного неправильного. Я и сейчас вижу то же, но сложнее — и тоньше различаю нюансы, лучше вижу последствия.

Яна: Бывает ли так, что новое знание мешает совершать новые поступки?

Григорий: И мешает, и помогает. У всего две стороны. Я понял, что нет плохого и хорошего, созидание и разрушение — одно и то же, вечная параллель. Раньше меня удивляло, что люди, которые создают абсолютно феноменальные вещи, разрушают другие. Но оказалось, чем масштабнее созидание, тем масштабнее разрушение.

Яна: Есть такое мнение, что у нас разрушены навыки коммуникации. Учат этому в Сколково?

Григорий: Этому, к сожалению, мало где учат. Я ведь интроверт на 90% и всегда старался свое общение сузить до минимума: не понимал, как разговаривать с людьми, это была некомфортная для меня среда. В Сколково я получил ключи, которые позволили мне не только понять, но и почувствовать других. Для меня буквально открылся новый мир.

Яна: Вот бы этот мир открылся тем, о ком мы каждый день получаем новости из Телеграма.

Григорий: Должен предупредить: здесь случается серьезная перепрошивка системы — в первую очередь тебя учат быть честным с собой. А это точка невозврата.

Яна: Недавно на руке одного сколковца я разглядела необычное кольцо — оказалось, его сделала ваша команда. По какому случаю?

Григорий: Мне захотелось оставить в Сколково что-то после себя. Здание кампуса, которое спроектировало бюро Дэвида Аджайе, в своей архитектуре цитирует «Супрематизм» Малевича: у него очень узнаваемые формы, особенно окна. И все, кто там учился, мгновенно этот код считывают. Мы интегрировали эти элементы в дизайн перстня, вдобавок к символу школы — яблоку. Все, кто прошел там программу, имеют право это кольцо приобрести — и часто друг друга узнают по этому украшению.

Яна: Ты носишь?

Григорий: Три года носил, но сейчас я снял с себя почти всю ювелирку, только обручальное кольцо оставил. И часы иногда надеваю.

Яна: И что, даже камни дома не наглаживаешь?

Григорий: Есть у меня один лазурит, гладкий, бесформенный, какой-то теплый. Я его периодически дома нахожу, радуюсь и благополучно о нем забываю. А вот у Кристины (жена Григория — Прим.ред) много украшений: домой я всегда приносил лучшее, так что ее коллекции может позавидовать любая девушка. (Кристина — специалист по средневековому искусству, основала фонд «Новое искусствознание», а недавно вместе с Екатериной Дубровской открыла в бывшем валютном магазине «Березка» рядом с гостиницей «Советская» галерею Beriozka, которая продвигает советских и современных художников. — Прим. ред.)

Внимание! Не человек выбирает себе камень, а камень — человека!

Яна: Как не ошибиться с выбором камня — это больше математика или эмоции?

Григорий: Это и научное исследование, и детективный квест, и даже где-то романтическая мелодрама. И Михаил Григорьевич, и я сами выбираем камни. Я специализируюсь на цветных камнях — изумруды, сапфиры, рубины: это действительно не только математика, но и эмоции. Хороший цветной камень — картина: она не должна быть идеальной, важно, чтобы она вызывала эмоции. Например, критерий оценки бриллианта прост — чистота, цвет, огранка. А вот изумруд может быть хорош с точки зрения геммологических характеристик, но уступить другому изумруду с более индивидуальными чертами. У камня должна быть харизма.

Яна: Правильно я понимаю, что тут мы с камнем должны совпасть?

Григорий: Я верю в эмоциональную связь. Тут как с произведением искусства: цепляет оно тебя или нет и когда ты от него устанешь — через день, месяц, год или никогда. С камнями та же история: если они тебя цепляют — это навсегда. Когда приобретаешь действительно редкий и красивый камень, не хочется его отдавать. Тебе важно успеть насладиться им, хочется устать от него хоть капельку. Поэтому у каждого человека должен быть именно его камень, и дать правильную рекомендацию — тонкая и интересная часть моей работы.

Яна: То есть я могу прийти к тебе и попросить свести меня с моим камнем? Сделать украшение лично для меня?

Григорий: Да. И я знаю, что тебе надо. Но имей в виду: моя задача в первую очередь сделать не то, что ты попросишь, а то, что тебе на самом деле нужно. Наверное, это профдеформация, но я вижу внешние коды, которые каждый человек несет с собой, и понимаю, как их проявить в украшении. Этот эмоциональный фон важнее, чем вербальный запрос.

Яна: Меняется ли жизнь людей, когда они носят ваши изделия?

Григорий: Меняет ли человека костюм? Думаю, да. Любое взаимодействие с искусством развивает твое бессознательное: ты даже можешь этого не хотеть, но твоя картина мира расширяется. Ювелирное украшение — это маленький предмет искусства, который всегда с тобой. Появляются постоянные эмоциональные зацепки, и ты начинаешь обращать внимание на вещи, которые раньше даже не видел.

Яна: А был ли камень, который разделил твою жизнь на до и после?

Григорий: Это история об изумруде! Когда я только учился геммологии, мне заказали найти сверхчистый изумруд: такие даже не принято покупать, ведь этот камень красив именно своими несовершенствами! Я долго искал такой камень, а когда нашел и привез в Россию, у меня все-таки закрались сомнения, не искусственный ли он — уж слишком идеальный!

Я немедленно побежал к своему преподавателю, он выдал мне оборудование и предложил: «Проверь сам». Ну и все — трагедия: прибор показывает характеристики преломления, которые не соответствуют натуральному камню. Сказать, что я жутко расстроился — не сказать ничего: цена изумруда была для меня на тот момент существенная, ну и вообще обидно — не узнал искусственный камень!

А через неделю раздался звонок: «Прости меня, дурака старого, Гриша! — сказал мой преподаватель. — Я ведь в тот день экспериментировал с графитовым напылением на рефрактометре, и то, что ты увидел, было преломлением напыления, а не камня! Твой изумруд — абсолютно натуральный!» Впрочем, ничто так не двигает тебя вперед, как значимые ошибки! После этого я только сильнее полюбил геммологию и драгоценные камни.

Яна: Какое отношение ты имеешь к семейной коллекции искусства?

Григорий: Я просто в этом живу. В семейном собрании более 10 000 объектов искусства: от работ Исаака Бродского и Оскара Рабина до Натана Альтмана и Ксана Крона (он единственный, кому коллекционер Щукин доверил написать свой портрет!). Наша Arts Square Gallery на Площади Искусств показывает и наив-панка Виктора Забугу, и классика Юрия Купера. Но себя я вижу именно в ювелирном бизнесе: только в нем получаю удовольствие и от побед, и от провалов.

Коллаборация с Покрасом и Шемякиным

Яна: Как-то художник Покрас Лампас рассказал, что вы готовите коллаборацию. Что это было?

Григорий: Речь о Perfectgreyproject — наверное, самом авангардном моем стратапе. Мне близко то, что делают современные ювелиры в Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, Лондоне. Но моя главная слабость — Токио, это лучшее из лучшего. Японцы находятся в постоянном поиске совершенства и благодаря врожденному перфекционизму достигают абсолютной гармонии и делают шедевры. Многому я учусь у них. При этом японцам очень нравится то, что делает бренд Sasonko — коллаборация с Михаилом Шемякиным или коллекция Ballet, — тем более что серьги и кольцо из этой сложнейшей ювелирной коллекции, которая была создана нами в 2012 году и сильно опередила время, оказались в коллекции принцессы Японии. Ну и это мои личные амбиции — если мы смогли выйти на японский рынок, значит мы можем эстетически конкурировать с любыми мировыми брендами.

Яна: Perfectgreyproject — бренд с глобальными амбициями?

Григорий: Сейчас амбиция Perfectgreyproject — проверить, насколько в России готовы к глобальным трендам. Мы начали с околонаучных экспериментов: чтобы сделать браслеты ярких цветов, на молекулярном уровне меняли текстуру титана. У титана много оксидов, и когда их свойства меняются, получаются запредельно красивые оттенки цвета. Конечно, технология анодирования известна, но дальше вопрос нюансов — оборудование, химические составы. Тогда я сформулировал главную идею Perfectgreyproject — «скромное (серое) внешне, но очень яркое по своей сущности внутри». Это во многом про ДНК Петербурга. А с Покрасом мы сделали несколько очень интересных прототипов накануне локдауна 2020-го.

Яна: Я видела новую коллекцию Perfectgreyproject в More Jewellery: кольцо со шпинелью — в самое сердечко!

Григорий: Новая коллекция нашла отклик у самых требовательных: тех, кто от статусной ювелирки отказался и вообще ее не носит. Эти украшения — не про статус, они про искусство, про внутренние смыслы. Нам удалось собрать конструкцию, объединив актуальные формы суперминималистичной бижутерии и красоту совершенно потрясающих камней. Мой давний партнер привез фантастическую шпинель из Шри-Ланки — причем для другого клиента, у меня даже не было права первой ночи! Но когда я увидел ее, тут же почувствовал: меня коробит от одной мысли, что ею может обладать кто-то другой. Это была любовь! Очень тонкие оттенки серого — зеленоватый, голубой, фиолетовый, бордовый, розовый — абсолютно невероятные отливы.

Что за «дело Фальберже»? И как соединить NFT и ювелирку?

Яна: Как ты учился видеть красоту?

Григорий: У меня был очень интересный, даже неоднозначный учитель! Спорю, ты никогда не слышала о Николае Павловиче Клочкове, но поверь, этот человек был известен своими делами на всю планету. Клочков был гениальным ювелиром! В 1960-е годы мир сотряс глобальный скандал, которому даже дали имя — «Фальберже».

Яна: Кажется, я начинаю понимать!

Григорий: Выяснилось, что множество вещей Фаберже, которые считались безусловно подлинными, оказались новодельными. А Николай Павлович был тот самый человек, который «вкладывал душу» в эти новоделы. Мастера готовили основу, а Клочков исполнял «файнал тач». После его руки лучшие эксперты мира ставили резолюцию «подлинный Фаберже». Когда мы познакомились, «дело Фальберже» осталось далеко позади, Клочкову исполнилось 72 года, он был потрясающий философ — и жесткий циник!

Николай Павлович учил видеть сущность вещей, истинную красоту: «Если видишь нечто красивое, то должен понять, что именно красиво!» Например, красивый закат на море — красивый из-за цвета неба? Или общая композиция — рябь на воде, берег, деревья? Или просто ты сегодня влюбился? Каждый человек вкладывает свои смыслы — «красота в глазах смотрящего»! Важно сформулировать свое отношение — почему красиво тебе?

Клочков умел видеть красоту жизни — и буквально во всем. Он шел на максимальную глубину, туда, где красота могла соседствовать с ужасом. Ведь и в ужасном есть красота, и в красоте иногда можно увидеть ужас.

Яна: Не понимаю, как ты оказался на кафедре кибернетики, ты же гуманитарий!

Григорий: Все мои родственники — профессора математики и физики, а в таких семьях, знаешь, быть гуманитарием даже не рассматривается. Так что эмоциональной частью своего сознания я начал заниматься только в 20 лет, когда логическая часть была уже сильно сформирована.

Я практикую системный взгляд на несистемные вещи. Это можно назвать высшей математикой: в ней есть место эмоциям и структуре. Кроме того, Петербург формирует европейское мышление — «довольство в малом»: ты сам выбираешь комфортный тебе масштаб деятельности и в этих рамках создаешь. Тут мы сильно отличаемся от Москвы: столица — про бесконечный рост, любой уровень — ступенька к другому уровню, ты никогда не можешь остановиться, потому что остановка — слабость.

Яна: У тебя есть системный взгляд на то, что происходит с нами?

Григорий: Как-то психологи сделали глобальное исследование. Они просили людей разных стран нарисовать три круга в линию — круги могли быть любого размера, пересекаться или нет. В России чаще рисовали первый и третий круги большими, а круг между ними — значительно меньше, и все они были разрознены. Немцы, например, чаще изображали три находящих друг на друга круга, и первый был самым маленьким, средний побольше, а третий — самым крупным.

Яна: Не томи! О чем это?

Григорий: Первый круг символизировал прошлое, второй — настоящее, третий — будущее. Психологи сделали вывод: в России принято жить великим прошлым, в будущем нас ждет абсолютный успех, а сейчас нужно просто перетерпеть. Про себя скажу, что каждый день учусь жить сегодня.

Яна: Кстати, про сегодня. Неужели это мое первое интервью за год, в котором обойдется без NFT?!

Григорий: Не обойдется! В 2021 году мы сделали коллаборацию со «Смешариками» — причем первыми изделиями были запонки — совсем не для детей! Мне самому нравится эта идея — детские вещи для взрослых людей. Кроме того, я и мои дети обожаем «Смешариков», это глубокий проект, очень литературный и очень русский. А основатель компании «Рики» Илья Попов — талантливейший и умнейший человек: кстати, мы познакомились случайно, он оказался среди гостей в нашей галерее. Сейчас я фанат Chiko & Roko, мощнейшего NFT-стартапа Ильи, и я очень надеюсь сделать с ним коллаборацию — думаю, это наш следующий яркий проект! Ты только посмотри на эти NFT с арт-игрушками Белказабром и Анубисом! Будущее за абстрактными формами!

Яна: Вопрос к тебе, как к выпускнику Сколково — дай визионерский прогноз: какой будет ювелирка будущего?

Григорий: Мир движется к тому, чтобы упразднить и обесценить материальные объекты. Все наши ценности должны быть либо в голове, либо оцифрованы. Ювелирка — это материальный объект и пока по-прежнему это признак богатства, статуса, принадлежности. Но кроме того, это важный эмоциональный артефакт — память об определенном времени, событии, человеке. Думаю, в нематериальном мире ювелирные изделия могут остаться единственным значимым материальным. Ведь то, без чего невозможно представить человека, — это память.

Текст: Яна Милорадовская

Фото: Валентин Блох