БОГЕМА
Уже двадцать пять лет основатели AXЕ не выходят из экспериментальной лаборатории своего инженерного театра: они ставят алхимические опыты в хеппенинге, перформансе, драме и стиле, синтезируя из приобретенной в канадском секонде шубы камзол Мефистофеля.
Мы работаем в театре, и костюм — один из инструментов художественной выразительности. Как художники, мы любим этим инструментом пользоваться. С годами грань между реальной жизнью и театральной стерлась, все перешло со сцены в быт и наоборот. Дресс-код позволяет создать некую скорлупу, скафандр, в котором ты спокойно выходишь в космос, вакуум, на темную сторону Луны и страны, которая нас окружает. С ноября в Петербурге наступает массовое уныние, что отражается в первую очередь на внешнем виде. Зима не помеха лондонцам, берлинцам или стокгольмцам, а петербургский стиль остался где-то в Серебряном веке. В идеальном мире мы бы описали его как желание соответствовать возвышенному, утонченному, холодному нордическому духу. У нас есть четкие критерии красоты: Раннее Возрождение, в частности Джотто. В далекой юности восхищение вызывал режиссер Сергей Параджанов, его способность жонглировать элементами одежды, декора, умение сочетать фольклорные, урбанистические и фантасмагорические элементы. Мы считаем его одним из своих учителей. Если говорить о наставниках, то это Борис Юрьевич Понизовский, благодаря которому мы возникли, состоялись, сгустились. В Ленинграде жил удивительный мистификатор, который декларировал, что занимается театром, но на самом деле был философом, одним из самых неизвестных парадоксальных и мощных мыслителей XX века. Мы были его соратниками, учениками, друзьями. Борис нам вставил мозги. Он умер в 1995 году. У Понизовского была концепция: не только актер должен быть автором, но и зритель. Мы тоже не настаиваем на индивидуальном прочтении текста, который предлагаем в спектаклях. Его можно интерпретировать сотнями разными способов, и мы настаиваем на том, что любой из них будет верным. Особенно хорошо Борис работал с предметом и пространством. Он повлиял на всех деятелей ленинградской культуры, но никто об этом не говорит. Он — андеграундный герой не Петербурга, а именно Ленинграда, ушедшего поколения. Ленинградским стилем была немного гипертрофированная вежливость, неспешность, никто не бегал за транспортом. А сейчас в городе эстетическая и идеологическая невнятица. Мы ждем, что начнется что-то подобное перестройке. Понятное дело, что оснований для этого у нас нет никаких, но есть надежда. Энергия коллапса предполагает нечто яркое и выразительное. Сейчас такой энергии нет, поэтому все прогрессивное человечество ждет, когда это случится. Ведь институт уродства и фриков все время то набирал популярность, то уходил в тень, что связано с политическим и бытовым контекстом.
В нашем Инженерном театре нет разделения на актеров, режиссеров, монтировщиков, грузчиков, специалистов по трюкам, мы — все в одном. Поэтому мы носим американский деним с промасленными швами, вещи старых голландских марок, специализирующихся на докерской спецодежде, рабочие желтые кожаные перчатки. В России покупаем винтаж, секонд-хенд, барахло, недавно в Суздале нашли хлопковую зеленую рубаху в белый горох. Почти все из аксессуаров везем с гастролей: шляпы, перчатки, ботинки, жилетки, шар фики, платочки. В Гамбурге есть магазин с дико странными вещами, куда мы идем прямо с вокзала. Владелец — англичанин. У него мы купили шведские сандалии 1956 года для военных почтальонов. Павел сразу надел их, и по дороге три супермодника спросили, где такие дают. С этим у нас вообще богатый опыт. В Лондоне мы поехали прогуляться по Кэмдену, там к нам немедленно подошли японки и попросили разрешения сфотографироваться с нами как с представителями местной субкультуры. Из Японии мы привезли кимоно XIX века и разнообразные шляпы и шапки — у них настоящий культ головных уборов. Мы были в японской деревне, она выглядит как нечто среднее между Средневековьем и 1920-ми годами. Там пустынно, только бредет себе крестьянин, привязав дрозда за шею к палочке. А в Токио в это время модники тусуются. Иногда мы покупаем что-то и знаем, что поносим какое-то время, а потом отдадим в спектакль. Была у нас длинная, почти до пола, шуба из канадского секонда, мы ее потом перешили в камзол для Мефистофеля. Если говорить о нашей ролевой модели, то это Незнайка: он всегда носит яркие рубашки, немыслимые штаны канареечного цвета, шляпу и галстук. Такой ролевой игре вполне можно подражать.
Интервью: Ксения Гощицкая
Фото: Наталья Скворцова
Благодарим коллекциониста Сергея Бобовникова за предоставленный для съемок ковер ВСХВ (Мстёрская ковровая фабрика, 1940-е годы)
Комментарии (0)