Как Леонид Каневский и Саша Сулим стали главной фэшн-пауэр-парой страны?

Леонид Каневский

Леонид Каневский — евангелист русского тру-крайма, он и его передача «Следствие вели» переживают невиданный виток популярности, расходясь на цитаты, луки и мемы у зумеров и альфачей. Выяснили с Леонидом Семеновичем, как раздавать стиль, раскидывать криминал по фактам и быть школьным крашем в 85.

Важно! Леонид Семенович Каневский — честь, совесть и главные бакенбарды страны с начала 1970-х, с момента выхода сериала-блокбастера (с элементами тру-крайма!) «Следствие ведут знатоки», а его персонаж майор Томин — настоящий детектив у нас дома. Телепередача «Следствие вели», которую Леонид Семенович ведет с 2006 года, — оммаж сверхпопулярному советскому процедуралу.

Я не основатель, я рассказчик

Верховная телепередача нулевых (и двадцатых!) «Следствие вели» — эмоционально заряженный авторский тру-крайм с элементами реконструкции. Нарратив, выстроенный вокруг криминального сюжета, подкреплен историческими нюансами и картиной быта своей эпохи, и окрашен яркими эмоциями (в незабвенных формулировках!) нашей любимой усатой телезвезды.

Вы — отец-основатель русского тру-крайма, человек, открывший нам труппу воров-канатоходцев, маньяка-черноколготочника и даже пожарного-каннибала. Без вас нам нечего было бы бояться!

Я не основатель, я рассказчик про время — советское время до 1990‐х годов. Именно эта задача стоит передо мной уже 18 лет, а не криминал. Криминал — это частность. Меня интересует, как мы жили, как общались, как шутили, как ели, за чем стояли в очередях и почему мы в принципе в них стояли.

Тем не менее «Следствие вели» — не «Намедни». Все же у вас другой портрет времени — и это магшот.

Тогда люди были более внимательны друг к другу, отношения были нежнее. Не могло возникнуть ситуации, чтобы человек на Тверской или Невском споткнулся и упал и к нему тут же не подбежали и не подняли. Сразу помочь, сразу поднять, сразу что‐то сделать. И это видно в моих передачах «Следствие вели».

Вы — кумир молодежи. Есть рабочая версия, как и почему вы стали главным крашем школьников и вируситесь как молодой?

Это потрясающе, но действительно, сейчас мой главный зритель — это 13–20‐летние. Я объясняю это очень просто: их интересует, как мы жили. Время, когда были молоды мамы, папы, бабушки, дедушки, а я за всех им это рассказываю и показываю. Они мне верят, потому что видят, что я прожил эту эпоху и я честен. И поэтому программа «Следствие вели» существует уже 18 лет. Это были годы счастливые и грустные, драматические и веселые. Это время до начала 1990‐х годов. А потом пошла совсем другая история. И поэтому о ней будет рассказывать, наверное, уже Саша Сулим. А я рассказываю про время, которое я хорошо и лично знал.

А как объяснить неослабевающую любовь бабушек и дедушек, этих божьих одуванчиков, к вашим документальным хоррорам про душегубов?

У старшего поколения свой мотив — почему они об этом не знали раньше, почему эти преступления скрывались, почему? Нужно разобраться.

Раздаете стиль со времен роскошных баков майора Томина начала семидесятых (в первом и главном советском детективном сериале «Следствие ведут знатоки», сценарии для которого часто базировались на реальных уголовных делах. — Прим. ред.)! Ваши кепка и усы — дерзкий фэшн-стейтмент. Вы — икона стиля. Вы всегда были такой модный?

Это вы преувеличиваете! Правда, когда я поступал в Щукинское училище, у меня на экзамене был такой кок, такой я был широкоплечий в шикарном коверкотовом костюме, и брюки предельно широкие. И мои фирменные баки!

Просто фэшн-зарисовка. Были еще какие-то эпохальные луки?

Я высоко ценил школьный спортивный стиль. Треники! Но тогда они не назывались треники, это были лыжные брюки. А сверху бобочка, курточка такая. Как она сейчас называется?

Зипка? Худи? Бомбер?

Точно, бомбер — бобочка! Моя бобочка была из разных кусочков материи. Потом были рубашки с длинными острыми воротничками, у меня были самые длинные и самые острые! Вообще я много именно в своей одежде снимался — и майора Томина  в сериале «Следствие ведут знатоки» из собственного шкафа одевал с начала семидесятых по начало нулевых, и до сих пор в передаче часто появляюсь в личных вещах.

Не по мотивам ли этого остромодного шкафа ваша дочь выросла в дизайнера и художника по костюмам Наталью Каневскую, которая прямо сейчас одевает Чебурашку для сиквела (потому что первая часть с Натальей в качестве художника по костюмам улетела в кассовый космос)?!

Я как‐то не думал тогда про моду серьезно. Я не предполагал, что в моей жизни появится потрясающий художник‐дизайнер — моя дочь. А Наталья к этому пришла примерно лет в 7. Наверное, ее вдохновили бабушки, потому что наши мамы были очень модными, потрясающе элегантными дамами. Так что тут гены! К 11 годам Наташа уже рисовала нам четкий эскиз — в цвете, с образцами тканей, — что ей привезти, например, из поездки в Швецию. А теперь мне звездные коллеги рассказывают, какая она талантливая. Она чует. А я давно знал.

Фальшивомонетчик-испытатель и гимнаст-грабитель

Леонид Семенович Каневский — солнце русской мем-поэзии. Его коронные фразы и готовые панчлайны «Впрочем, это уже совсем другая история», «Никто, конечно же, ничего не...» и «Без долгих предисловий: мужчина умер» разошлись на стикерпаки и надписи на футболках.

Вы и криминальный жанр вместе 18 лет, это любовь или просто стечение обстоятельств?

Это просто предложение, которое я принял как актер. Мне бывает тяжело рассказывать то, что я рассказываю. Я стараюсь больше концентрироваться на общей картине жизни и времени. Или на детективной составляющей: как удалось вычислить преступника, как люди здорово сработали, раскрыли дело. Чаще всего я в сам криминал глубоко не вникаю, не пытаюсь понять психологию преступника, наоборот, пытаюсь максимально отстраниться.

А были преступники, которые вызывали у вас восхищение?

Конечно! Авантюристы. Мошенники. Фальшивомонетчики. Потрясающе! Помню историю фальшивомонетчика‐изобретателя Баранова, который оборудовал научную лабораторию и печатное производство в собственном сарае. Он изобрел технологию, которую до сих пор применяют в монетных дворах. Восхищают талантливые люди, хоть и использовавшие свой дар не по назначению. Вот это интересно, конечно. Помню братьев‐канатоходцев, которые безо всякой страховки заходили в квартиры на верхних этажах московских высоток. Или армянского гимнаста, который прыгнул из одного здания в другое — банковское. Я скандалю с нашими редакторами: «Найдите авантюристов, найдите мошенников! Что вы мне маньяков подсовываете? Давайте хороших ребят, которым можно симпатизировать, а не говорить об ужасах». Но вот пока что‐то не находят.

А вот эти ваши редакторы, подсовывающие маньяков, — это они придумали ваши коронные фразы? «Никто, конечно, не собирался», «Без длинных предисловий», «Но это уже совсем другая история» — кто автор нетленки?

В большинстве случаев я. Есть команда журналистов, они приносят свои разработки нашему главному сценаристу, он правит, составляет историю, а потом уже начинается моя редакторская работа. Я меняю казенные фразы, подгоняю их под собственный стиль. С «совсем другой историей» однажды было именно так. А теперь ее автоматически ставят в финал.

Особая примета: баки

Леонид Каневский — это не только задушевный тру-крайм, но еще и архетипичные киноперсонажи. Леонид Семенович умудрился сыграть сразу в двух верховных советских фильмах: он — галантерейщик Бонасье из «Д’Артаньяна и трех мушкетеров» и контрабандист-гипсоукладчик из «Бриллиантовой руки».

Кто ваш любимый кинозлодей?

Из советского кино, конечно, мой полуобнаженный контрабандист из «Бриллиантовой руки»! А с голым торсом я играю потому, что костюм, подготовленный костюмерами, отвратительно сидел. А вообще я очень люблю фильм «Бонни и Клайд» с Фэй Данауэй и Уорреном Битти. Невероятная актерская работа.

Вы выпустили 600 передач про преступников, видели судебно-медицинские фото, снимали реконструкции, и вообще с таким опытом могли бы консультировать Интерпол. Можете выявить закономерности криминального стиля? Что нас должно сарториально настораживать? Есть какие-то маркеры, кроме чулка на голове, который, кстати, сейчас ужасно модный? Или надвинутого капюшона, который на каждом втором прохожем?

Все ходят в капюшонах. Капюшон не настораживает, настораживает лицо, которое выглядывает из‐под капюшона. Большинство преступников, кроме алкашей, кто по пьяни совершал преступление, следило за модой, они были элегантными людьми, их нельзя было отличить от законопослушных модников. А особые приметы не поддаются систематизации, там все индивидуально. Например, у меня была передача про маньяка, орудовавшего в середине 1970‐х в Московской области. Его нашли благодаря бакенбардам. Помните, кто еще в те годы славился бакенбардами? Я.

А если бы можно было безнаказанно совершить любое преступление, что бы вы сделали?

Я? Ничего.

Криминальная хроника с подиумов сезона осень-зима — 24/25

Худи (символ социального зла и любимка анонов), черные плащи (тревожный образ со времен викторианских незнакомцев), рабочие кожанки (крестный батякор!) и оверсайз-перчатки (в жанре «Почему традвайфс убивают?») снова in.

Что ж, редакция Собака.ru изучила матчасть с подиумов, вскопала архивы эпохи 1990-х, когда Петербург выступал исключительно в мэтче с эпитетом «бандитский», и одела наших героев по всем законам криминального мира (и стиля!): Леонида Семеновича — в четкие экокожанки Ushatava и натуральные Red September, а Сашу — в кутюрную готику Belik. Дополнили криминальный стартерпак (и образы наших пытливых тру-краймеров!) шнурами, подозрительными сумками-пакетами и сладким пончиком.

Саша Сулим

Саша Сулим — принцесса тру-крайма, фэшн-феномен и прямая жанровая наследница Леонида Каневского, ласковым голосом рассказывает нам самые страшные истории из всех возможных. Фэшн-стейтмент уровня Уэнздей Аддамс: вместо кепки и усов тру-крайм-первопредка — глухие готические платья и идеальное каре, вместо эмоций и осуждения — нейтралитет и гипнотическое спокойствие, подкрепленные глубинным журналистским ресерчем и придирчивым фактчекингом. Обсудили с Сашей стиль маньяков, стигматизацию худи и домашние алтари.

Важно! Сашин путь в тру-крайм-искусстве начался с интервью с ангарским маньяком — Михаилом Попковым. За ним последовали новые маньяки, и экспертиза Сулим в области серийных убийц достигла почти что судебно-медицинского уровня: вышла книга «Безлюдное место. Как ловят маньяков в России». Тут-то Саша и переключилась на видеоформат: снимала сюжеты для «Редакции», затем вела подкаст «Дела». Ровно год назад запустила собственный YouTube-канал, а теперь это аккаунт-миллионник и главный тру-крайм-рупор страны.

Готическая принцесса VS народная воля

Что привело вас в тру-крайм? Зов сердца? Судя по вашему виду — какой-то готический викторианский роман!

Меня привела туда моя работа журналиста. Плюс я, как и все дети девяностых, в какой‐то степени воспитывалась телевизором и выросла на «Криминальной России» (телепередача, выходившая с 1995 по 2014 год в вечерний прайм‐тайм, в которой использовались фотоснимки с обезображенными телами жертв. — Прим. ред.), не потому что она мне нравилась, а потому что она шла. Я на нее все время попадала. Сейчас смотрю по работе какие‐то выпуски, и эта заставка, когда ребенок кричит, женщина плачет, — прямо флешбэки из моего детства. Меня это ужасно пугало. И то, что я сейчас делаю, — возможно, переработка тех страхов, избавление. Еще я смотрела «Следствие вели», но об этом опыте у меня куда более теплые воспоминания.

Расскажите про ваш первый раз. Как прошла встреча с вашим дебютным маньяком?

Все началось с ангарского маньяка. Ему дали второй пожизненный, и меня отправили в командировку сделать материал. Так я оказалась в Ангарске первый раз, всего я там окажусь еще раз семь.

У меня сложились хорошие отношения с оперуполномоченным, который дольше всех этого преступника искал и в итоге задержал. И он мне рассказал всю подноготную, и не только про кейс Попкова. Он помог наладить контакты с другими следователями, у меня вышли новые тексты. И с тех пор —всё: хоть я и писала на важные социальные темы вроде домашнего насилия, но люди помнят тебя прежде всего по маньяку, и больше всего просмотров будет у самой жуткой истории.

То есть к криминалу вас подтолкнула народная воля.

Это скорее стечение обстоятельств, и важно прояснить, что даже в случае ангарского маньяка меня интересовал не он, а все, что было вокруг. Как жил город? Почему эти женщины, по сути, были вынуждены садиться в эти попутки? Из каких они были семей? Почему так долго не расследовались эти преступления? Почему его было трудно искать? Как шли поиски и через что проходили сотрудники? Потому что это тоже драма. И я просто нашла свою точку зрения на маньячную историю — не через жертв и родственников жертв, которые плачут, не через смакование каких‐то подробностей убийств, а через, по сути, хороших парней, которые хотят найти и наказать виновного.

Но у вашего жанрового прародителя, Леонида Семеновича Каневского, тот же самый pov — следствие вели.

У Леонида Семеновича другая роль, куда более эмоционально заряженная, а я в своих видео пытаюсь быть максимально нейтральной и отстраненной от истории, я не выражаю к ней никакого своего отношения. Это сознательное решение. Я, например, никогда не произношу в своих выпусках слова вроде «злодей», «мерзавец», «душегуб» — они слишком окрашены эмоционально. Мне важно рассказать историю через того, кто нашел виновного, потому что именно он лучше всех расскажет про почерк, про сложности, какие‐то психологические моменты. Но если честно, когда год назад я запускала YouTube‐канал «Саша Сулим», то поставила зарубку — как только будет миллион подписчиков, я перестану фокусироваться на тру‐крайме.

Нас как раз миллион! А вы уже некоторое время работаете на стыке моды и тру-крайма. Вы — готическая принцесса наших коллективных кошмаров. Почему решили рассказывать страшные истории в красивых платьях?

Да, это дополнительный крючок, который я планировала уже на старте. Меня всегда интересовала мода — с точки зрения искусства, с точки зрения того, как она преломляет и отражает время, что она меняет. Когда я училась в Париже на факультете кино и решала, что делать дальше, у меня была развилка: либо идти в высшую школу журналистики, либо в школу моды. В итоге победила журналистика. Так сложился такой круг интересов: мода, кино, маньяки.

Обвес, разрезики и богородицы

Вы лично выбираете, какое из черных-черных платьев из черного-черного шкафа надеть?

У меня есть стилист, ее зовут Полина Прозорова. Ей 20 лет, и она великолепная. У нас такой мэтч случился, мы с ней вместе этот стиль нащупали. Он довольно органичный для меня, но все же выкрученный на максимум. Вообще, одевалась я в жизни по‐разному. Когда я еще жила в Минске и училась на факультете журналистики, были свои правила: все девчушки при параде. Но когда приехала в Париж и явилась в университет в облегающей мини Miss Sixty с разрезиками и на каблуках, то почувствовала себя неуместно. Все вокруг в конверсах и рваных джинсах. В Париже я начала носить исключительно черное. Сейчас продолжаю эволюционировать, но уже с опорой на стилиста. Сначала я очень вникала, а теперь махнула рукой и просто говорю: «Полина, как ты скажешь, так и будет». Из русских брендов любим и работаем, например, с Ushatava, «Аутло» и Limé.

Наблюдаю на вас нешуточный обвес. Не так давно читала про Марию Макленнан, криминально-ювелирного эксперта. Она изобрела эту профессию, создает всемирную базу ювелирки и помогает Интерполу и полиции опознавать тела по украшениям, ведь иногда это все, что остается от человека. Так вот, у вас просто нет шанса быть неопознанной!

Да, это хороший комплимент. Второй по крутости! Первый был от моей приятельницы: «Саша, понимаешь, в тебя можно переодеваться на Хэллоуин». И да, я люблю украшения. У меня много крестов, это могут быть серьги, кулоны, четки, у меня вообще много вещей с религиозной символикой. Я дома собираю статуэточки (чем китчевее, тем лучше!) — разные репрезентации женщин. И больше всего у меня Богородиц, у меня и татуировка с ней есть, потому что мне кажется, что она была первой настолько яркой женщиной в современной истории, на плечи которой к тому же столько всего упало.

Это не алтарь? Вас легко представить с домашним алтарем.

Сатаны, да? Нет, это все же не алтарь, это разные статуэтки. В этом больше эстетики, чем веры. Я их покупаю везде: в петербургских винтажках, в парижских специализированных бутиках, в церковных лавках. Я в таких заведениях как в раю. Вот недавно ездили в Свияжский монастырь, я там ладанку купила, это точно какая‐то новинка, я уже знаю весь ассортимент.

Про поп-маньяков и виктимологию

Давайте, опираясь на вашу модно-криминальную экспертизу, напишем мануал: как распознать маньяка в толпе? Он в чем?

Обожаю шутку из «Семейки Аддамс», когда они встречаются на какой‐то костюмированной пати: Уэнздей приходит в своей повседневной одежде, и у нее спрашивают: «Почему ты без костюма?» Она говорит: «Я в костюме серийного убийцы, а они выглядят как обычные люди». Мне кажется, что омоднение преступников — это продукт поп‐культуры. Например, Дамер — эти очки, джинсовые костюмы. Но я думаю, что для того времени он выглядел как обычный мужчина своего возраста, он не отличался ни от кого, как и Чикатило. Чикатило — у нас тоже сразу всплывает образ. Огромные очки, шляпа, пальто, чемодан. Либо эти странные рубашки на суде. Но нужно понимать, что на суде он уже косил под сумасшедшего. И ангарский маньяк — среднестатистический мужчина из Ангарска своей эпохи. Я спрашивала почти всех следователей: можно ли распознать маньяка в толпе? И в основном они говорят «нет».

При этом есть стигматизированная одежда, образ условного социального зла. Например, худи — мрачные анонимные капюшоны, — несмотря на то, что они повсюду и вообще тренд. У тренчей есть отчетливый эксгибиционистский флер. Балаклавы нервируют.

Сюда же записываем черные кожаные плащи. А также дурацкие вязаные свитеры в духе норвежского люсекофте. А есть униформа, которая, наоборот, притупляет бдительность. Вот едет он в якобы служебной полицейской машине, или в мусоровозе, или «Мосгаз» на нем написано, и кажется, что он профессионал на службе у государства, что он безопасен и социален, но люди в форме — целая глава в тру‐крайме. С незнакомыми людьми в любой одежде лучше вообще не взаимодействовать. Хотя я понимаю, как это звучит и к какому отчуждению может вести.

Были маньяки с невероятным стилем?

Серийный убийца, хиппи и лжепророк Чарльз Мэнсон, который ходил на суды в оленьей шкуре. Он продуманно подходил к своему стилю, миксовал джинсовые комплекты с кожей, использовал, с одной стороны, символы контркультуры — татуировки на лице, например, с другой — носил библейскую бороду, длинные волосы и ходил босиком. И в том числе поэтому превратился в поп‐культурный феномен.

Действительно, Мэнсон, Зодиак, Дамер — вполне себе части культурного процесса. Про них снимают байопики Тарантино, Финчер и Фатих Акин. У вас есть фаворит среди поп-маньяков?

У меня нет любимых маньяков, потому что отношение к серийным убийцам как к части поп‐культуры не очень свойственно российской действительности. Поэтому я не мыслю такими категориями. Есть, наоборот, максимально тяжелые истории. Самая страшная для меня — история Александра Спесивцева из Новокузнецка, мать которого помогала ему заманивать девушек и девочек в квартиру, где с ее молчаливого согласия он их неделями истязал, резал, варил и ел.

Знаю историю советского маньяка, который нападал исключительно на девушек с косами. Другого триггерили черные колготки. Можно в такой ситуации выявить закономерности в стиле жертв? Условно, в чем лучше не ездить в Ангарск? Или в Шахты?

Я — противница того, что жертвы провоцируют преступника. Виктимология, по сути, лженаука, вернее, это недоказанная научная теория. Кажется, что если женщина ходит подвыпившая по темному лесу на каблуках и в короткой юбке, у нее больше шансов оказаться жертвой маньяка. Но можно ходить трезвой в спортивном костюме. Или просто быть ребенком в детском платье.

Фото: Валентин Блох

Текст: Юлия Машнич 

Стиль: Эльмира Тулебаева

Визаж и волосы: Ольга Глазунова

Ассистент стилиста: Карина Афраимова

Свет: Алексей Громов, Whitestudio