Как художница Анастасия Климова собрала фэшн-коллекцию в духе аналитического абстрактного экспрессионизма?

Идеальный мэтч, музейный уровень! Коллекционные предметы гардероба Насти Климовой мы сфотографировали с коллекционными предметами интерьера из «Галереи дизайна | bulthaup».

«Мне кажется, что чинить — вещи или отношения — лучше, чем искать новые»

Я коллекционирую и ношу в основном подиумные вещи и обувь. Это неосознанный, но сложившийся и устоявшийся выбор. Такого, скажем так, максимализма я придерживаюсь потому, что мне неуютно в практичных вещах. Наверное, я вообще не практичная. Мое любимое пальто Chloe — из коричневой фланельки, как советская школьная форма, но с корсетом на крючках внутри и пришитым на спине огромным металлическим драконом. Надевая его, я становлюсь как бы воином моды. Но каждый раз по возвращении домой приходится пришивать дракона заново — из-за своей тяжести он отваливается, перетирая нитки и ткань. Это пальто для меня своеобразный символ временности и иллюзорности моды. Мода — не про практичность, рациональность или долговечность. Роскошные туфли не выдерживают дождь и разваливаются, платья рвутся, идеалы сменяют друг друга. Но ведь красота редко бывает долговечной. У тебя есть уникальная вещь, ты носишь ее, значит довольно быстро она будет выглядеть совсем не так — всё, конец. Какие вещи я храню? Те, которые дарят воспоминания и делают меня сильнее — мои счастливые платья, вещи любимых людей, вещи, маркированные событиями. Когда ты перелистываешь такие в шкафу, то ретроспективно видишь себя в важные моменты, погружаешься в состояние — вещи хранят энергию. 

Счастливые луки — не вопрос цены или бренда: есть детские воротнички из антикварных кружев, перешитые из платьев прабабушки, национальные наряды, банты, мужские шляпы, костюм Chanel моей бабушки, семейные драгоценности и советские пластиковые бусы — у меня довольно любопытные родственные связи с широкой географией. Я люблю вещи с высокой долей ручного труда, перешитое из старых тканей, из того, что часто невозможно повторить — такую штучность, уникальность, музейность. Когда я работала управляющей мультибренда Bosco Di Ciliegi, то познакомилась с Кензо Такадой и Антонио Маррасом, семьей Этро. Их коллекции часто обладают этими качествами. Родственницы Марраса живут на берегу моря и во время прогулок собирают ракушки — однажды он расшил ими всю коллекцию. Ракушки пахли солью и крошились. Думаю, это потрясающе и неповторимо. Люблю путешествовать, везу отовсюду национальные костюмы — халаты из Узбекистана, шлемы кочевников из Египта, японские кимоно, украшения, аксессуары. Очень люблю все ремесленное: моя бабушка Лида — ей девяносто один год — плетет невероятные цветные коврики, в Bottega Veneta точно бы обзавидовались. Причем именно так и утилизированы многие из моих вещей. Сама тоже люблю вышивать и вязать. Иногда прошу штопать кое-что из моих вещей маму или бабушку. И это — абсолютные обереги. Мне кажется, что чинить — вещи или отношения — лучше, чем искать новые.

«Иногда я выстраиваю свой образ как выход на сцену — со светом и музыкой в голове, композиционными акцентами и основной идеей»

Я выросла в среде ленинградской богемы. Мой папа, Юрий Крылов. был художником-графиком, и в нашем доме всегда собирались сумасшедшие квартирники: танцевали, пели, играли на гитаре и скрипке, наряжались. Много было интересных разговоров: о кино, музыке, плакатах, сценариях. Наверное поэтому я и умею создавать всевозможные образы из любых предметов — в моей семье это очень ценилось. Папа был широкий, талантливый, яркий, способный на жесты, не всегда обдуманные. Все делал прекрасно и даже шил. У меня до сих пор есть «театральный сундук» — то, чем можно расшить костюм на утренник: какие-то сумасшедшие бусины, непонятные короны, странные меховые штуковины. Мое любимое выражение: «Не относись к себе слишком серьезно, продолжай играть». Я и детям всерьез советую: «Не взрослей, это ловушка». Говорят, никогда не поздно иметь счастливое детство. Но мне повезло, я была не просто любимым, а обожаемым ребенком. Мама мной много занималась, прабабушки-прадедушки баловали, бабушки-дедушки обожали, папа почти боготворил. Ну а я мечтала быть героем. А значит, пожарным или балериной, но при этом все время рисовала. 

Балериной не стала — уже учась в Вагановском, получила травму позвоночника и мне запретили профессионально танцевать, а рисую до сих пор, хотя и передумала поступать в Академию художеств. В последнее время выбрала беспредметную живопись — абстрактный экспрессионизм с долей аналитического основания композиции. Балет же так и остался недостижимой мечтой. Думаю, мой вкус сформирован именно эстетикой балета, его чистотой и тайной, театральностью, пышным костюмом. Иногда я выстраиваю свой образ как выход на сцену — со светом и музыкой в голове, композиционными акцентами и основной идеей. Я придумываю каждому луку определение, например, сестра Шумахера, траур горнолыжницы, клоун-шаман или арлекин на каникулах. Мне необходимо сначала представить себе образ, а потом вербализовать — тогда он живет. Одежда для меня — подвид доспехов, в которых мне проще взаимодействовать с миром.

«Мода, особенно высокая, — крайне жесткий мир со своими законами, вообще не витальная конструкция»

Те, кто работает в моде, обычно выбирают одно из двух: носить униформу или играть в фэшн. Этап униформы и тотальный уход в черное я прошла.

И это не из-за того, что в тотал-блэк ты кажешься интеллектуалом с изысканным вкусом: у меня реально наступила физическая усталость от цвета, тело не выносило другой вибрации, кроме черного. Нужно было оставаться нейтральной, чтобы выдержать поток информации от изобилия текстур, силуэтов, паттернов. А черный — тишина и чистота. Наверное, в моде я оказалась случайно. Я закончила факультет журналистики и училась серьезно: красный диплом, президентские стипендии, грамоты за все что можно и видела себя серьезной медиаакулой в будущем, а пока такой скучной и строгой тетей-мотей в костюме Dolce & Gabbana читала лекции. И вдруг мне предложили работу в телепередаче про фэшн на тогдашней ТРК «Петербург» и ТНТ, отправили в Париж со съемочной группой корреспондентом на показы высокой моды. В забег я включилась на несколько лет. И это не выйти красиво из лимузина на красную дорожку: я возвращалась домой с синяками на ребрах от толкучки на входе в попытках успеть занести оборудование и выставиться на идеальной для съемок точке, со стертыми в кровь ногами — попробуй успей добежать на показы в разные части города, похудевшей на пять–семь килограмм, потому что о ресторанах мы даже не думали. 

В целом, это, наверное, было практически подвижничество, работала без зарплаты, но с убедительной записью в трудовой книжке. И поначалу было, конечно, дико интересно, ведь я застала звездный час Джона Гальяно в Dior и его фантастические шоу, как корреспондент получила доступ в чудесные мастерские Louis Vuitton в Аньере, снимала ателье вышивки Франсуа Лесажа. Это было абсолютно прекрасно, я даже потом купила себе платье Valentino, расшитое у Лесажа, — они работают почти со всеми французскими домами высокой моды. Смогла пообщаться со многими кутюрье и сотрудниками домов моды. Там я увидела, какой труд стоит за каждым сантиметром ткани, и поняла, из чего складывается цена кутюра: уникальность, ручная работа, передающиеся из поколения в поколение традиции. У нас тогда это особенно не ценилось: вещи такого качества были в музеях, а не в реальной жизни. В Европе я увидела, как строится фэшн-бизнес, любой дом моды — это огромные расходы: профсоюзы, шоурумы, сотрудники — владельцы брендов обречены на внушительное количество постоянных инвестиций. И мода, особенно высокая, — крайне жесткий мир со своими законами, вообще не витальная конструкция. За нереальной красотой стоят какие-то мытарства. Самые красивые манекенщицы мира, сидя на полу, жуют кусок чего-то обезжиренного, пытаются позвонить маме, парень их привозит на раздолбанном мопеде, потому что пробки. Да и в целом — денег нет. Такое сиротство! Ну и нездоровая история, деформирующая по сути еще детям психику: мы как-то сидели с моделями в кафе рядом с домом Celine, и одна худейшая девушка защипнула кожу и сказала: «Ох, надо похудеть еще на 400 грамм, иначе не сделаю Dior». Тем удивительнее, что мне в какой-то момент предложили сниматься для бьюти-кампании Chanel, хотя тогда был сезон таких tabula rasa — абсолютно бес­цветных лиц. Но я уже была беременна — на этом и закончилась моя история с высокой модой.

«Я поняла, что многие ключевые игроки моды носят костюмы как супергерои»

Конечно, со мной часто происходили смешные истории — для меня это классика! Андре Леон Телли, тогда редактор американского Vogue, считался очень вредным и почти никому не давал интервью. Вообще список желанных спикеров, за которых идет битва репортеров, всегда небольшой, человек 15–20. И конечно, он в него входил. Как-то я увидела его на показе, проходившем в большом холле в Сорбонне, — сложно было не увидеть огромного мужчину в шубе из чернобурки, бабочке и лаковых ботинках. Он был таким миксом Киркорова и Серова, но очень маскулинным. При гигантском росте он жестко всех посылал высоченным фальцетом. Для репортажа мне требовалась обвязка, и в целом мне бы подошло, чтобы он послал меня прямо в кадре, может, скривился или отвернулся. Ведь всем было известно: чтобы записать с ним интервью, нужно договориться сильно заранее через крепкие связи, исполнить танец с бубном и еще выполнить райдер. В общем, я к нему подбежала и спросила, не даст ли он мне интервью, ждала грома и молний, оператор уже включил камеру. А он посмотрел на меня, улыбнулся и сказал: «Дам!» Я так опешила! Естественно, я не готовилась, что-то начала на ходу придумывать, а он прекрасно понял, что я этого вообще не ожидала. Абсолютно дурацкая ситуация. Он меня даже обнял, мы посмеялись в голос и разошлись.

Из таких редких персонажей мне запомнилась творческий консультант итальянского Vogue Анна Пьяджи — буквально божество пантеона высокой моды. Она была человеком-картиной — загримирована как клоун, но в этом не было никакого шутовства. Какое-то фантастическое существо. Тогда я поняла, что многие ключевые игроки моды носят костюмы как супергерои. Надеваешь его — и ты Анна Пьяджи, или Винтур, которая состоит из каре и солнечных очков. Главное, образ должен узнаваться моментально. Тогда тебя запоминают и определяют через этот образ. Человеком-униформой я побыла — режим «красавица» не совместим с корреспондентством, период тотал-блэк прошла, а сейчас мне интереснее играть, в том числе в моду, благо коллекция, из чего составлять мои супергеройские и сказочные луки, собралась приличная. Например, подиумный оверсайз тотал-лук Dries Van Noten из мужской коллекции я ношу с леопардовыми ботинками на массивной тракторной подошве из коллаборации Flintstones &Vetements, а шляпу R13, как у амишей, — с викторианскими кружевами и фраком Comme Des Garçons. Один четкий образ я пока не выбрала, люблю с помощью одежды выдумывать себе истории и как будто проживать жизни разных персонажей. Сегодня я — сказочник.

Текст: КСЕНИЯ ГОЩИЦКАЯ

Фото: АННА АВИЛОВА

Визаж и волосы: МАРГАРИТА ПАНИЧЕВА

Свет: ДАНИИЛ ТАРАСОВ, SKYPOINT