Как Карл Лагерфельд совершил революцию в 71 год и шокировал журналистов неполиткорректными высказываниями

В образе нового персонажа, которого Карл Лагерфельд выводит на сцену, он еще больше выделяется среди прочих. Его утонченный черно-белый имидж делает его похожим на живой логотип. С присущей ему способностью четко формулировать свои мысли кутюрье так резюмирует происходящее: «Когда я был моложе, я хотел стать карикатуристом. В конечном счете я сам стал карикатурой». Карл больше не тень Габриэль Шанель. С некоторых пор в Париже высокий и худощавый силуэт дизайнера красуется на огромных афишах, но никто еще не подозревает о грядущей революции.

Тем утром 12 ноября 2004 года все картинки, следующие друг за другом, на информационных каналах показывают одно и то же: сотни человек, стоящие в очереди у дверей гигантского магазина готового платья H&M. Шведская марка выбрала кутюрье, впервые начиная сотрудничество с известным в мире моды именем. Он нарисовал три десятка collectors, коллекционных предметов одежды. После открытия магазина клиентов охватывает безумие. Происходят невиданные сцены, когда люди бегут по отделам, как в первый день распродажи. Им предоставляется исключительная возможность за несколько десятков евро приобрести что-нибудь от Лагерфельда. Купить одежду, которую он нарисовал под своим именем, — это способ приобщиться к медийному образу, отныне больше роднящему его с художником, чем с кутюрье.

После этого маркетингового хода что-то изменилось. Лагерфельд, которого прежде считали высокомерным и неприступным, тут же становится общедоступным. Анита Брие оценила перемену: «Я родом из Бургундии. Приезжая туда, я спорила, слыша: “О... Карл Лагерфельд? Вот как?” Но могу вас заверить, что начиная с того самого дня мне стали говорить: “Ах да! Это тот, с катоганом, это H&M!” Но это было похоже на взрыв...».
В очередной раз он уловил дух времени и приспособился к нему: неприступная рок-звезда, которой исполнился семьдесят один год, стала близкой, привлекательной. Что-то вроде отца, старшего брата, идеального друга. Будь то в Париже, в Милане или в Дубаи, он больше не может выйти на улицу без того, чтобы его не окружила толпа. «Подростки были словно без ума от него, они хотели сфотографировать его, попросить у него автограф, — рассказывает Эрве Леже. — А он продолжал свою игру, довольный тем, что нравится молодежи, поговаривая при этом: “Все люди моего поколения ненавидят меня, но по крайней мере эти меня очень любят”». Он без устали будет рассказывать о том, что, когда ему случается прогуливаться по Парижу, его останавливают молодые люди из пригородов. И что они обожают его.

Журналисты наперебой повторяют его остроты, которые точно бьют в цель. Его леденящая самоирония работает как часы, как, например, когда он заявляет: «Я — растение. Но я не говорил, что я — цветок». По мере того как усиливается политкорректность, его высказывания становятся все более и более свободными от предрассудков и ниспровергающими устои. Так что он рискует вызвать недовольство общественных организаций. Худоба манекенщиц, принимающих участие в показах?

«Никому не хочется видеть на подиумах полных женщин. Именно добрые толстухи, сидящие у телевизора с пакетом чипсов, говорят, что плоские манекенщицы безобразны. Мода — это мечта и иллюзия». Животные, замученные ради меха? «Норка — очень злой зверь, ненавидящий человека». Слыша эти слова, кажется, что его устами говорит Элизабет. Она тоже, в сущности, не была «политкорректной».

За кулисами его безмерная, непритворная сердечность, его очаровательные знаки внимания удивляют журналистов, встречающихся с ним в интимной обстановке его домашних гостиных. Карл сам посылает огромные букеты цветов, сопровождая их записочками с благодарностью. Он также любит делать подарки. «После одного интервью у него дома поздно вечером я увидела на диване маленькую сумочку Chanel. Он сказал мне: «Мадам Блассель, я не знаю, что она там делает». И просто отдал мне ее... То есть настолько элегантно, но он это сделал. У него нет нужды подкупать журналистов. Зато он знает, что нужно делать для того, чтобы нравиться и быть любимым». За холодной маской Кайзера моды на самом деле прячется удивительно добрый и нежный человек. «Карл крайне вежлив, всегда очень галантен и внимателен к другим. Это прекрасная душа, он многим оказал моральную, а не только финансовую поддержку. Всегда с большой деликатностью. У него также дар делать вас умнее, чем вы были до встречи с ним. Он всегда умеет пробудить в другом человеке любопытство, любит оживленные разговоры, с ним как будто играешь в пинг-понг: не нужно лезть за словом в карман. Редкий и привлекательный человек», — свидетельствует Пепита Дюпон. С тех пор, давая интервью, он не допускает никаких лишних вопросов. «У него была такая манера отвечать, он строчил как пулемет, так что у вас не было времени слово вставить, — рассказывает Вивиан Блассель. — Последнее слово всегда оставалось за ним. Он, как личность, умел подавлять вас. Но было так приятно, что он оставил тебя в дураках...».

Карл ограничивает свою территорию, как в фильме «Гражданин Кейн». No trespassing, вход запрещен. Эту систему защиты обеспечивают люди из его окружения. «К чему стараться понять то, что он скрывает от вас, то, что, как он считает, вам и не следует пони- мать? — удивляется Ческа Валлуа. — Когда не заходишь за черту и смотришь лишь на человека, к которому тебе посчастливилось приблизиться, то любишь его, не задумываясь о том, что он имеет в виду что-то другое. Я люблю тайну, окружающую Карла, у меня нет желания знать все. То, что он демонстрирует, достаточно ярко и объемно».

С самых первых своих интервью, в конце 60-х годов, он отшлифовал свою речь и почти не изменил свою личную мифологию, в основе которой лежат балтийские туманы и властная, но повлиявшая на его становление мать. «Я думаю, что он набросал совершенно неправдоподобный портрет своей матери, выставив ее эгоистичным и жестоким чудовищем, — предполагает Жани Саме. — Он придумал себе историю, в которой все недостатки, за которые можно было бы его упрекнуть, якобы являются делом рук его матери. Он придумал ее от застенчивости. Что до настоящей личности его мамы, он никогда не говорит о ней. Так же, как о своем отце». Он сам примирился с этой легендой, которая теперь идеально соответствует его несколько вампирическому образу.

«Я торгую только лицом», — заявляет он. «Моя жизнь — это научная фантастика. Во всяком случае, разрыв между тем, что люди, как они полагают, знают о моем существовании, и реальностью сродни научной фантастике. Реальность другая... и она далеко не столь забавна». На протяжении долгого времени история Жака де Башера была под запретом. Мало-помалу некоторые из ее граней не устояли и были приобщены к целому. «Карл создал свою легенду, как роман, — резюмирует Патрик Уркад. — Никакой лжи, все продумано. [...] Как ни трудно это себе представить, — продолжает он, — поскольку мода была лишь предлогом, Карл Лагерфельд стал олицетворением героя сублимированной массовой коммуникации».

Наилучший пример этой изощренной игры в прятки касается даты его рождения. В этом вопросе кутюрье — мастер искусства маскировки. «Ах нет, это, какой ужас, день рождения. В любом случае я родился даже не 10 сентября. Что до того, было ли это в 1933-м или 1938 году... Я сам принимаю решения по поводу своего возраста. Я принадлежу к разным поколениям, поэтому мой возраст не важен, я свободен от этого. И поэтому у меня нет ни одного конкурента». Как сообщила его пресс-служба, это 1938 год. Некоторые называют 1933 год. Лагерфельд сеет смуту: «Посередине: 1935 год. Моя мать изменила дату. Было легче переделать в тройку или восьмерку [...] Я узнал об этом после ее смерти и не знаю, зачем она это сделала. Таковы обстоятельства жизни, которая нас не касается». Если эти сведения не были официальными, то они становятся таковыми. «Он очень рано понял, что нужно выдумать образ и, главное, тайну для того, чтобы мечтать, — поясняет Диана де Бово-Краон. — И потом, никто на самом деле не хочет знать, что за человек Карл Лагерфельд. Было бы скучно, если бы вы могли прочитать его как открытую книгу. Поэтому он путает следы. Все это забавляет его, тем более что это работает!». Карл — волшебник, отвлекающий внимание для того, чтобы публика не заметила его трюка.

Лорен Аллен-Карон «Тайна по имени Лагерфельд». 

Благодарим издательство «БОМБОРА» за предоставленный отрывок.

Фото: shutterstock.com

Подписывайтесь на наш канал о моде в Telegram — подборка главных новостей о фэшн-индустрии за день.