Дмитрий Воробьев: «Параллельно с актерством я работал в столярных мастерских – времена были голодные»

Новый хедлайнер труппы БДТ играет в главных премьерах театра — спектаклях Могучего, Богомолова и Вырыпаева. И стал лауреатом нашей премии «ТОП 50. Самые знаменитые люди Петербурга». 

Вы играете на сцене БДТ в недавних постановках двух самых востребованных российских режиссеров — Андрея Могучего и Константина Богомолова, в спектаклях бельгийского классика Люка Персеваля и наиболее популярного в мире нашего современного драматурга Ивана Вырыпаева. Мечта любого актера?

Всегда приятно работать с теми режиссерами, которые близки тебе по духу, кто занимается только творчеством. Спасибо, что у меня есть такой опыт сотрудничества. Он очень разный. Для Могучего крайне важен визуальный образ, зрелищность. Он всегда выбирает художника и с ним вдвоем создает спектакль. Андрей часто формулирует задачи так: «Я хочу, чтобы тебя никто не узнал». В «Трех толстяках» и ноги мне отрезал, и живот сделал огромным, и зубы золотые вставил. Ему всегда интересно, как актер может меняться. Для Богомолова огромное значение имеет существование артиста на сцене, оно скорее не театральное, а кинематографическое: тонкое-тонкое кино, практически без интонации, как в его «Славе». Для него важны монологи — с чего ты начал и куда ты ведешь. Люк Персеваль в свои зрелые года не боится пробовать совершенно новые формы. В спектакле «Romeo & Juliet, или Милосердная земля» он экспериментировал со звуком — зритель должен был понять, что все происходит в голове у главного героя, услышать это. У Персеваля если я произношу текст, то не в зал, а как будто разговаривая сам с собой, чтобы зритель даже не сразу понимал, чей это голос. И все персонажи спектакля вещают в мой микрофон, кто дальше, кто ближе, — в результате в голове у персонажа какофония из разных звуков. Для Люка это, как я понимаю, был первый подобный опыт. Для Ивана Вырыпаева самое важное — написанная им пьеса, которая должна быть услышана зрителем. В данном случае — «Волнение». Этот текст надо подавать немножко перед собой. И помнить, что твой персонаж в природе не существует, а текст — существует.

Давайте вернемся назад, к самому началу. Ваш отец, режиссер Владимир Воробьев, учился на курсе Товстоногова. Сегодня вы актер театра имени Георгия Александровича. Отец повлиял на выбор профессии?

Конечно. Отец очень любил на кухне, когда собиралась вся семья, рассказывать разные истории и, когда мама вмешивалась, чтобы его поправить, всегда сердился: «Неужели тебе так важна эта правда?» Для него имела значение сама история, миф. Единственный театр, который я в детстве посещал, — Театр музыкальной комедии, которым он шестнадцать лет руководил. Мое представление о театре — это спектакли моего отца, которого называют родоначальником жанра мюзикла в нашей стране. Я постоянно был с отцом — на репетициях, за кулисами.

В 1991 году вы окончили ЛГИТМиК, курс Игоря Горбачева, тогдашнего худрука Александринки, — работали в этом театре, затем в «Балтийском доме», где встретились с Андреем Могучим в работе над спектаклем «Школа для дураков». Как это произошло?

Да, в 1998 году я пришел в театр «Балтийский дом», который в то время был творческим котлом: там можно было видеть постановки Формального театра Андрея Могучего, театра «Фарсы» Виктора Крамера, Андрия Жолдака, Анатолия Праудина. Я познакомился с Могучим, когда директор театра Сергей Григорьевич Шуб предложил ему восстановить спектакль «Школа для дураков» — это было в 2000 году. Кстати, параллельно с актерством я, уже став отцом, работал в столярных мастерских — времена-то были голодные, буквально есть было нечего, а в столярке я получал за неделю 100 долларов (в театре эту сумму выдавали за месяц). Андрей инсценировал материал Саши Соколова, который как будто не поддается сценическому воплощению. Засыпанность сцены осенними листьями в «Школе для дураков», велосипеды, музыка вдруг давали множество личных воспоминаний — они уносили и публику, и актеров в собственную внутреннюю вселенную.

После «Балтийского дома» вы оказались в Театре на Васильевском. И ваша выдающаяся роль там — в спектакле «Даниэль Штайн, переводчик» Анджея Бубеня. У этого же режиссера вы сыграли и свою первую роль в БДТ, еще до «Пьяных», «Грозы» и «Губернатора» в постановке Андрея Могучего. Получается, что благодаря Бубеню вы попали в Большой драматический?

Неправильно. В БДТ меня привел все-таки Могучий в 2014-м. Еще за полгода до того, как я принял участие в постановке Анджея Бубеня «Из жизни марионеток» на сцене БДТ, Андрей Анатольевич предложил нам с моим братом Костей сыграть в «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». Но Костя был занят на съемках и отказался, проект отложился. Всегда интересно, когда в театре начинается творческая жизнь. А если театр доживает век, тогда в зале сидят бабушки и вспоминают свою молодость.

Есть ли сейчас роли в театре, играя которые вы «отдыхаете», чувствуете себя особенно легко?

У меня так не получается. Я мечтаю не прийти, а прилететь на спектакль, чтобы все в радость. Но бывали моменты, когда я шел в театр и думал: «Господи, чтобы он сгорел! Только бы не выходить на сцену». И мне было действительно тяжело сделать последний шаг из-за кулис. Наверное, я слишком загружен ответственностью за персонаж, за материал, за театр. Мыслями о том, одобрил бы меня отец или не одобрил.

У вас ведь целая театральная династия — три поколения.

Да. Сначала отец, потом старший брат — Константин Воробьев, заслуженный артист России, моя жена — Виктория Воробьева, актриса Александринского театра, сын Арсений — актер «Балтийского дома».

Благодарим салон «Букля» и шахматный клуб «Бобби Фишер» за помощь в организации съемки.

текст: Олеся Пушкина
фото: Алексей Сорпов
стиль: Эльмира Тулебаева
ассистенты стилиста: Анастасия Цупило, Александра Дедюлина

«Собака.ru» благодарит за поддержку партнеров премии «ТОП50 Самые знаменитые люди Петербурга 2019»:

главный универмаг Петербурга ДЛТ,

Испанский Ювелирный Дом TOUS,

glo,

Nespresso,

Премиальные классы Яндекс. Такси.