Наталья Метелица: «Мы хотим вернуть в Петербург имя Дягилева»

Вы производите впечатление человека, который добивается всего, чего захочет. Что сформировало ваш характер?

Человека, конечно же, формирует семья и среда обитания. Я родилась через несколько лет после войны в местечке Раньково в Псковской области, от которого сейчас остается только несколько камней фундамента, зарастающего бурьяном. Там, в больнице на восемьдесят коек был один-единственный врач — моя мама. Электричества в ней, конечно же, не было и однажды ночью я, еще совсем девочка, помогала маме принимать роды, держа свечу. Вокруг этой бывшей барской усадьбы генерала-лейтенанта фон Дерфельдена не было даже деревни и мой папа, учитель математики, работавший директором ближайшей сельской школы, каждый день ходил до нее по 8 километров туда, а затем обратно — летом пешком, зимой на лыжах. Меня не с кем было оставить, и до шести лет я была под присмотром охотничьих собак, которых держал отец — росла среди них, как Маугли.

Иногда, на время летних и зимних каникул приезжала из Борисоглебска красавица-бабушка по материнской линии — Наталья, учитель начальных классов, которая научила меня необыкновенно красиво писать прописью и съезжать с высоченной горы на санках, не страшась высоты. Бабушка окончила в свое время гимназию, прожила почти 90 лет и до глубокой старости сохранила поразительную фигуру — со спины ее можно было принять за молодую женщину.

Бывают в жизни удивительные совпадения: сегодня частью нашего музея является дворец Шереметевых, а сама я занимаюсь организацией фестиваля «Дягилев P.S.», и некоторое время назад, когда я стала интересоваться историей своей малой родины, то с изумлением узнала, что она связана и с Шереметевыми, на представительнице рода которых был женат сын хозяина усадьбы Раньково, и с Дягилевыми — Марина Николаевна, тетушка Сергея Павловича, владела соседним поместьем.

В возрасте 6 лет я уехала оттуда вместе с родителями в Себеж в той же Псковской области, где провела следующие шесть лет жизни, и где родился мой брат — это уникально красивый город на полуострове в окружении озер, который Иван Грозный построил как пограничный между своим государством и Великим княжеством Литовским. А потом мы перебрались всей семьей в старинный город Великие Луки, отметивший в этом году свое 850-летие. Там я окончила с золотой медалью школу, в которой моим одноклассником был Володя Кожевников, ставший впоследствии моим мужем. Будучи амбициозной провинциалкой, видела себя конечно же в МГИМО или в МГУ, но в оба вуза не добрала баллов. Вернулась в Великие Луки, проработала год концертмейстером в музыкальной школе, в которой до этого училась по классу фортепиано, и на этот раз решила поступать на кафедру театроведения в Ленинградский театральный институт — сказалось то, что в школьные годы я играла в Великолукском детско-юношеском театре.

К вопросу о том, что формирует человека: крайне важно, что ты слышишь в первые годы своей жизни, какие звуки и запахи тебя окружают, что видит твой глаз — все это принципиально, потому что потом ты возвращаешься к этому снова и снова. Когда человек говорит мне, что он не понимает природу, что он вырос в мире асфальта, мне становится очень грустно — в любом случае мы часть природы.

Но, наверное, архитектура Петербурга тоже оказала на вас большое влияние?

Несомненно! Когда я, будучи студенткой, возвращалась после каникул в Ленинград великолукским поездом в 5 утра, то шла пешком от Витебского вокзала на Васильевский остров, где снимала комнату, мимо Исаакиевской площади, затем выходила на Дворцовую, на Стрелку. В это время суток и в эти годы — в конце 1960-х — вокруг было очень мало людей и машин и можно было в полной мере ощутить невероятную, мистическую красоту этого города, его архитектурные ансамбли напоминают театральные декорации.

Как так получилось, что вы учились на театроведа, а работаете всю жизнь в музее?

Так ведь это же и есть моя профессия - я историк театра. Мы получили в Театральном институте очень мощное системное гуманитарное образование. Так, мы отдельными курсами слушали зарубежную литературу, драматургию, историю русского и зарубежного театра. Помимо этого изучали режиссуру, актерское мастерство. Занятия по зарубежной живописи проходили у нас в Эрмитаже, а по отечественному искусству - в Русском музее. Знаменитый искусствовед Лев Иосифович Гительман читал у нас историю античного театра, а Исаак Израилевич Шнейдерман, крупнейшая фигура в современном киноведении, показывал нам совершенно недоступные в Советском Союза фильмы Пазолини, Висконти, Алена Рене, Бергмана. Руководителем моего дипломного проекта «Чехов на английской сцене» был потрясающий знаток зарубежного театра Борис Александрович Смирнов - невероятной мощи и таланта педагог. Он знал несколько иностранных языков и зарубежную литературу преподносил так, что мы смотрели на него с восхищением. Невозможно было не заслушаться его построенной на ассоциациях богатой речью без всяких «эээ» и слов-паразитов - он нас просто поражал.

По окончании института я была распределена ученым советом в очную аспирантуру, на отлично сдала нужные для поступления в нее экзамены, и уехала домой на каникулы. А когда вернулась к первому сентября на учебу, узнала, что назначенный моим куратором другой преподаватель, мужчина нетрадиционной ориентации, взял вместо меня парня-троечника. Поделать с этим ничего было нельзя. Два месяца я находилась в полной прострации — у меня не было ленинградской прописки и сегодняшним молодым людям сложно объяснить, что без нее я просто не могла никуда устроиться на работу. Как-то я уже практически в отчаянии шла мимо Театрального музея и встретила Исаака Израилевича Шнейдермана, который спросил: «Наташа куда же вы пропали?». Выслушав мою историю, он вызвался помочь — и буквально через несколько дней я стала научным сотрудником-экскурсоводом в этом музее, директором которого в то время была его жена Инна Карловна Клих.

То есть в вашей трудовой книжке указано всего одно место работы?

Если не считать года концертмейстерства — да, с 1973 года я тружусь в этом здании на площади Островского, в 1980-м стала заместителем директора по научной работе, что было не просто, поскольку я не состояла в КПСС, а с 2006 года, после смерти Ирины Викторовны Евстигнеевой, была назначена директором Музея театрального и музыкального искусства.

Какая атмосфера была в музее в советские годы?

Невероятная! Настоящим счастьем было оказаться здесь, где сложился исключительно интересный круг общения, который опять таки формировал меня. Сюда, например, регулярно забегал Михаил Барышников, с которым я знакома с тех пор и который недавно подарил нашему музею несколько собственных сценических костюмов и купленные им на аукционе специально для нас эскизы Сергея Судейкина и знаменитый берет Рудольфа Нуреева. Заглядывали к сотрудникам музея Сергей Довлатов и поэт Геннадий Шмаков — все они вскоре эмигрировали. Это был оазис внутри советской реальности: когда к нам в конце 1970-х пришел польский режиссер Анджей Вайда, он не мог поверить, что сейчас выйдет за дверь на улицу и увидит совсем другие лица, услышит совсем другие разговоры. Мы устраивали невозможные для того времени вечера и встречи, и это была уже моя инициатива. Так, мы первыми сделали предметом открытого обсуждения произведения Пастернака и Булгакова - у нас выступали перед широкой аудиторией крупнейшие специалисты по творчеству этих писателей. Когда в 1980 году умер Владимир Высоцкий, мы устроили вечер его памяти с участием Юрия Любимова и Аллы Демидовой. Афишу, на которой большими буквами было написано «Владимир Высоцкий», мне отказались «залитовать», то есть разрешить к печати во всех возможных властных структурах. И тогда я на свой страх и риск просто пришла в типографию и уговорила директора напечатать ее в количестве 10 экземпляров — я была бы не я, если бы не добилась этого. Но расклеить по городу эту афишу так нам и не удалось. Теперь одна из этих афиш хранится в нашем музее. У нас регулярно читал свои новые произведения Михаил Жванецкий, а Юрий Шевчук впервые в Ленинграде спел свою «Осень» именно в наших стенах, будучи тогда еще кочегаром. В 1984 году я впервые оказалась в Париже, который меня пленил, а в 1987 году я познакомилась там с баронессой Элен де Людингаузен, урожденной графиней Строгановой, и впоследствии дружба с ней сыграла большую роль в моей жизни, помогла реализовать массу интересных проектов. Первой зарубежной выставкой, проведенной нами самостоятельно, без участия Министерства культуры, была экспозиция в Нью-Йорке в 1989 году - «100 лет русского балета». Это была чистая авантюра, организовала я ее за три месяца, но на полученные средства мы прооперировали нашего сотрудника в Израиле.

Ну, а уже в 1990-е годы мы в полной мере почувствовали силу и мощь музейного сообщества, когда все мы достойно прошли через тяжелые испытания. С тех пор образовалась сплоченная каста музейщиков. Сегодня все мы выступаем против передела — если уж в каком-то музее удалось сохранить предметы из другого, то пусть они ему и принадлежат. Так, из Шереметевского дворца, Музея дворянского быта, который был закрыт в 1929 году, большая часть коллекции оружия отправилась в Эрмитаж, фарфора — в Русский музей, дворцовой скульптуры — в Останкино и Петергоф. Но можно ведь договариваться о том, чтобы вещи, оставаясь собственностью одного музея, экспонировались там, откуда они происходят — так, мы договорились с музеем-усадьбой Останкино о передаче нам знаменитого портрета Бориса Петровича Шереметева, созданного для парадной лестницы дворца на Фонтанке. Вернулся к нам и мебель из Помпейской и Золотой гостиных. Надо сказать, что только в этом году мы закончили наконец реставрацию центрального корпуса Шереметевского дворца, переданного музею в 1990 году. На это потребовалось четверть столетия и невероятные усилия! Так, когда в 1992 году случился пожар в Доме писателей на Шпалерной, некогда также принадлежавшем роду Шереметевых, наши сотрудники практически на себе под мокрым снегом переносили в музей на Фонтанку мебель и люстры, которые оказались никому не нужны — теперь они украшают наше собрание. Потрясающие люди работали в музее и до меня, и сегодня вместе со мной.

В 2009 году вы создали фестиваль «Дягилев P.S.», который в ноябре пройдет в седьмой раз. Что вошло в программу этого года?

Идея фестиваля заключается в том, чтобы вернуть в Петербург имя Дягилева и показывать петербуржцам те сферы искусства, которыми занимался Сергей Павлович: балет, изобразительное искусство, издательские проекты. Именно из этого мы исходим, формируя программу.

В этом году мы привозим «Балет Мориса Бежара» - труппа неоднократно выступала в нашем городе, но на этот раз покажет в БДТ спектакли великого хореографа, которые петербуржцы никогда не видели, и одноактный балет своего нынешнего руководителя Жиля Романа. По сути это ретроспектива творчества Мориса Бежара. За актуальную хореографию в программе отвечают «Ромео и Джульетта» Вячеслава Самодурова в исполнении Екатеринбургского театра оперы и балета, и еще одна компания, которую мы пригласили на фестиваль — Белый театр танца Изадоры Вайс из Польши. Она очень интересный автор, которая предпочитает не просто иллюстрировать музыку, а удерживает зрительское внимание и сюжетом балетов — в нашем случае это будут «Федра», «Тристан и Изольда» и «Девушка и смерть». Семь лет назад я бы не рискнула пригласить труппу с таким необычным хореографическим языком, но за прошедшие годы мы, как мне кажется, смогли расширить границы восприятия нашей публики.

Оркестр musicAeterna Пермского театра оперы и балета под управлением Теодора Курентзиса, которого именно наш фестиваль когда-то впервые пригласил выступить в Петербурге после большого перерыва, вновь появится у нас, исполнив в Большом зале Филармонии музыку из балета Прокофьева «Ромео и Джульетта». Мы откроем выставки, посвященные истории труппы Бежара и Русского балета полковника де Базиля, творчеству знаменитого американского балетного фотографа Луис Гринфилд, а также экспозицию «ОбличьЯ. Больше, чем реальность» о трансформации маски и костюма в атрибут художественного высказывания — в Шереметевском дворце будут представлены образы, созданные художниками от Казимира Малевича и Владимира Маяковского до Владислава Мамышева-Монро и Андрея Бартенева. Особым для нас событием станет презентация опубликованной фестивалем книги Сергея Григорьева «Оригинальный русский балет» (1932-1952 гг.), рукопись которой хранится в Библиотеке Конгресса США. А еще важно знать, что Музей театрального и музыкального искусства объединяет пять самостоятельных музеев: Театральный музей, расположенный в здании бывшей Дирекции императорских театров, Музей Музыки в Шереметевском дворце, мемориальные музеи-квартиры Римского-Корсакова, Шаляпина и актерской династии Самойловых. Музей хранит самое большое и ценное в России собрание музыкальных инструментов, начало которому положил Император Александр III, включая скрипку Амати - учителя Страдивари, коллекцию флейт Александра I, среди которых – одна из оркестра Людовика XIV, рояли, принадлежавшие Глинке и Шостаковичу. В коллекции Музея находятся живописные и графические работы Репина, Малевича, Бакста и Бенуа, Кустодиева и Коровина, гардероб императорских театров (5000 единиц)сценические костюмы Тамары Карсавиной и Федора Шаляпина. Наталья Ивановна Метелица — Заслуженный работник культуры РФ, кавалер российского ордена Дружбы и французского ордена «За заслуги».

текст: Виталий Котов
фото: Алексей Костромин