Нина Усатова: «За годы в театре я поймала профессию за хвост — поворотом головы могу заставить зал замолчать»

Расскажите, пожалуйста, ваше пер­вое воспоминание.

На Алтае это было. Вспомнила и поняла, что из меня бы получился очень хороший профессионал-нюхач. Деревенская изба наша была небольшой, ребятишек четверо, я вторая, и мое спальное место было на сундуке за кухонной дверью — лучшее место, со своей кроватью! Как будто в отдельной комнате сплю. А дверь кухонная рядом была, и я очень хорошо слышала запахи. О запахах и их зна­чении я, кстати, недавно слушала лекцию ум­нейшей женщины Татьяны Черниговской, настолько она правильно про них рассказывает! Я все запахи детства на всю жизнь пом­ню, я помню, откуда этот запах конкретно, с чем он связан и где я его услышала. Запах цветка, побелки, маминого пирога, празднич­ной клеенки, даже запах ниток, которыми ба­бушка вышивала. Мама вставала очень рано, начинала что‑то готовить, и меня эти запа­хи пробуждали. Я выходила из-за двери и говорила: «Праздник!» Мама: «Откуда ж ты уз­нала?» Я: «Пахнет», и садилась за стол. Она: «Так ты пойди поспи еще, я прикрою дверь». Но я садилась на лавку и ждала праздничного пирога. И так мне важны были всегда запахи, что в 1979 году, когда я приехала в Ленинград, я один раз даже пошла за мужчиной по Не­вскому проспекту, потому что от него пах­ло ягодами, похожими на твердые виногра­дины, не знаю названия, из нашего соснового леса на Алтае. Похоже на духи «Диорелла» и «Диориссимо». Я помню даже спину это­го мужчины. Он остановился у витрины, и тут я подошла и сказала: «От вас пахнет ду­хами, как у меня в детстве». А он мне по-иностранному ответил. И я пошла обратно по его запаху, по шлейфу. Я четко очень пом­ню, как пахнут люди, как пахнут места. Се­стре купили к школе новые красные ботин­ки, и они пахли краской. Ох, как я их нюхала и мечтала, что у меня будут такие же!

Во время пандемии вы превра­тились в блогера и вели длинные стримы на ютьюб-канале БДТ. По­нравилось быть блогером? И что вам это дало?

Очень! Мне так понравилось общаться с миром, нам же писали отовсюду, из Па­кистана, из США…Это отнимало столь­ко времени, что я не заметила, как проле­тела пандемия. Надо же было готовиться, писать сценарии, у нас же по темам было, например, День города или бабушкин сун­дук. Андрей Анатольевич в рамках этих стримов объявил марафон, и мы собира­ли деньги для НИИ скорой помощи Джа­нелидзе и собрали 4 миллиона! А потом другие театры подхватили этот марафон и тоже собирали деньги для больниц.

Интересно, что интервью вы не лю­бите давать, а в стримах прямо вид­но, как вам нравится общаться. Вы там и песни пели, и крючком вязали.

Потому что я люблю прямые эфиры, где никто не подрежет, из контекста ниче­го не вырвет и не надо готовить ответы на какие‑то заранее присланные вопро­сы. В этих стримах все пригодилось — и бабушкины кружева, и фотографии. Вещи несут в себе память и душу. Пом­нить надо и хранить. Память — как бабуш­кин сундук. Я вот до сих пор помню пер­вые книжки свои, и выкинуть их не могу. С книгами‑то плохо было. Мы же по двое суток стояли, чтобы сдать макулатуру и по­лучить пять томов Толстого. На ладош­ках номера записаны, на два часа отпуска­ли только из очереди поспать... И было так иногда, что двое суток отстояла, а Толстой закончился, и тебе дают что‑то совсем не­нужное. 48 килограммов макулатуры надо было сдать за пять томов Толстого.

Раз вы в пандемию стали блоге­ром, то после этого, наверное, заве­ли соцсети?

Нет, у меня на это нет времени. Я смотрю или слушаю что‑то в ютьюбе. Как‑то раз за­вела страницу в «Одноклассниках», ну это просто невозможно, ненужные разговоры, болтовня, оглянешься — полдня прошло. Я дорожу временем, тем более сейчас, когда оно так ускорилось. Я не страдаю, если мне не звонят и не пишут.

А вы берете трубку, если звонят не­знакомые номера?

Нет. Если кому‑то надо, человек напишет.

Вы открытый или закрытый человек?

Я меняюсь, как все люди. Раньше я была очень наивной и открытой, но Господь меня уберегал от каких‑то ненужных встреч и поступков. Сейчас больше хочется не общаться, а молчать. Молчать и думать. Слушать, смотреть. Тем, которые меня ин­тересуют, очень много, я человек разносторонний, люблю учиться разному. Учусь жить до сих пор. Вообще со мной в жизни очень много чудес всяких приключалось, о них не надо часто кому‑то рассказывать, оно про­сто в тебе есть, и ты помнишь их. Некоторые как подсказки для тебя, чтобы ты остановил­ся и подумал. Надо думать своей голо­вой. Сейчас у меня такая пора осмысления. И вот совсем недавно тоже произошло такое чудо. Я была в одном очень интересном ме­сте, и там никого не было, кроме нашей ком­пании. И мы шли дорогой и вдруг увидели большой пруд, на нем остров с замком небольшим, кругом птицы поют, зелень бушует, и стоит крест у дороги справа. Хотите, пока­жу вам фотографию? Смотрите, какой крест каменный начала XVII века. И на нем над­пись «Сейчас позже, чем ты думаешь. Лови момент». Я так задумалась тогда над этой фразой, и она меня до сих пор не отпускает. Жизнь пролетела со скоростью звука, ощу­щаешь себя молодым, а двигаешься как черепаха, и рок-н-ролл не спляшешь, и по лест­нице по перилам не скатишься, а в душе‑то все осталось. Совсем недавно еще танцева­ла негритянский танец в Молодежном театре и могла сделать шпагат в воздухе. А сейчас что? Сидеть и вспоминать это все или пи­сать мемуары? Это не мое. Я люблю другое. Не сидеть в своем прошлом или бесконечно мечтать о будущем, а сегодня здесь быть.

А из чего состоит ваше «сегодня»? Есть какой‑то распорядок дня?

Это тоже в прошлом. Это тоже уже «поз­же, чем я думаю». Это не значит, что не надо планировать. Рутина остается, но о ней не стоит даже задумываться. Кому‑то важ­но завтракать определенным образом, напри­мер, на террасе, чтобы обязательно была бе­лая скатерть, именно такая яичница и такой зеленый листочек и такая чашка с чаем, и это дает ему наслаждение. А у меня почему‑то все на бегу, я всегда куда‑то бежала, бежа­ла, бежала. И вот сейчас этот крест с надпи­сью меня остановил. Мы пришли одни и уй­дем одни. Наташа Гундарева, например, такая была красивая, так ее все любили, так она много работала, столько сделала, а по­том раз — и ее нет. Надо иногда просто по­сидеть на берегу, на закате, смотреть на воду и не думать о времени, ты можешь даже не думать ни о чем. Это такое мгновенье, когда ты теряешь чувство времени.

Медитация получается.

Ну это ты не сидишь и не думаешь, что вот я сижу и медитирую. А вообще просто си­деть, наслаждаться и никуда не бежать. Та­ких мгновений у меня мало было. Поэтому сейчас я об этом задумываюсь. И отказы­ваюсь от дурацких сценариев и думаю, что лучше буду летом сидеть на огороде или сама с собой беседовать где‑нибудь на бе­регу моря. Представляете, какие мечты у меня? Я уже и не планирую ничего.

Но у вас же по-прежнему много ра­боты, главные роли в БДТ.

Работы много, работа спасает, она отвлека­ет, она говорит тебе, что ты еще нужна лю­дям и себе. Без работы это вообще ужас! Дай мне Господь силы, чтобы ноги ходили, что­бы голова думала, чтобы я не была развалю­хой, которая выползает на сцену как черепа­ха и люди думают «да уйди уже ты». Чтобы до такого не дошло. Ведь так хочется рабо­тать! Слава богу, у нас такая профессия, что по-прежнему мы еще можем работать, ведь надо играть и старух, и таких, и сяких. Если ты нужен театру, тебя не отправят на пенсию.

У вас как раз такой период, что у вас три главные роли в БДТ и вы вос­требованы и видны. Ведь у вас же очень много было ролей второго плана и эпизодов, а главных мало. И вот сейчас в роли матери в «Ма­теринском сердце», такой советской богородицы, которая всех окорм­ляет, вы как будто пришли к своей главной роли вообще?

Сейчас, когда «Материнское сердце» по Шукшину пришло, я не стесняюсь там играть саму себя. За эти годы я уже пойма­ла профессию за хвост. Поворотом головы могу заставить зал замолчать. Или взгля­ну — и муха не пролетит. К роли же обычно пристраиваешься, игра­ешь. А тут судьба героини, матери, настоль­ко близка мне, что я не играю, а проживаю. И каждый раз по-разному. От партнера же тоже идешь. Я не могу играть вчерашний день. Столько уже спектаклей прошло вро­де, а я каждый раз в нем для себя открытие делаю. Каждый раз монолог Гриши Чаба­на я понимаю по-новому, я каждый раз пря­мо чувствую, что вот оно, мгновение остано­вилось, я не просто вижу партнера и думаю, как бы мне не свалиться в эту яму или как я выгляжу. Ничего подобного! Я вся настолько в партнере, что только светом и музыкой меня заставляют перейти в другую фазу. Этот спек­такль по Шукшину для меня как божий пода­рок. Ничего в жизни вообще не бывает слу­чайно. Андрей Анатольевич же очень много предлагал чего, даже Горького «Мать», а по­том вдруг предложил по рассказам Шукши­на. Я никогда Василия Макаровича не виде­ла, но он такой мне родной и близкий, так что это такой для меня подарок, хотя я не ска­жу, что мне эту роль легко играть, ни пси­хически, ни физически. Она очень объем­ная. На «Золотой маске» я сказала, что в этой роли я играю всю Россию. Это правда так. Героиня вольно и невольно помогает всем, кто нуждается в помощи, не может прой­ти мимо боли. В этом и бабушка моя, и мама моя, да и я тоже. Это не просто придуманная форма театральная, тут больше. Она так це­пляет за душу, это прямо спасение в нашем сегодняшнем мире. С Андреем Анатольеви­чем очень интересно работать. Он один день придумает одно. А на следующий день ре­шает все по-другому сделать. Он все меняет на ходу, все время что‑то придумывает. У не­которых, например у Чхеидзе, спектакль уже полностью написан и существует в голове, и там никаких импровизаций. Андрей Анато­льевич дает тебе полную свободу импровиза­ции, а потом соберет в кучку и сделает свое. Но он даст тебе право показать, как ты это все представляешь, а для артиста это важно. Ког­да Андрей Анатольевич только пришел в БДТ, я же про него особо не знала. Увидела его та­кого в кепке и думаю: «Нифига себе, у нас тут купидоны, люстры, бархатный занавес, а он в кепке». Я тоже люблю бейсболки, но не в те­атре. А когда он снял кепку и я увидела его шикарную шевелюру, то я подумала, что ж он тогда в бейсболке‑то ходит. А это у него форма такая. По одежке встретила человека. А он вы­звал на разговор и говорит: «Вы мне нужны, не уходите». Я не страдала, что не играю в те­атре больших ролей, я любила яркие неболь­шие роли тоже. А потом он поставил столько разноплановых спектаклей, столько открытий сделал актерских, сколько у нас молодых хо­роших актеров, которых он воспитал как пе­дагог. Не может быть отдельно режиссер, от­дельно человек, он сам по натуре мощный.

Как вы отнеслись к тому, что он больше не художественный руко­водитель БДТ и с ним не продлили контракт спустя 10 лет работы?

Для меня он как был худруком, так и остал­ся худруком. А как там его называют офи­циально, мне совершенно все равно. Назо­ви его хоть горшком, да в печку не ставь. Он наш режиссер, весь репертуар — его работа, артисты — им выращенные артисты. Мне кажется, он их даже по человеческим каче­ствам отбирает, по-матерински люблю их. Сейчас Андрей Анатольевич репетирует но­вый спектакль, но пока не могу выдавать.

С вами?

Нет, не со мной. Труппища большущая, всем охота, так что я хоть и хочу тоже, но пока хватит с меня, пусть другим тоже достанется роль. У меня ничего дороже моей профессии нет, кроме, конечно, семьи. Профессия акте­ра поглощает всю твою жизнь.

У вас какой характер?

У меня характер всякий. Ругаюсь ли я в жизни? Конечно. Фольклор люблю. Есть такие емкие слова, без которых не обойтись. Я же живой человек. Дай бог еще пожить, поработать и порадоваться жизни. Ведь сейчас позже, чем я думаю.

Текст: Анастасия Принцева

Фото: Евгений Мохорев

«Собака.ru»

благодарит за поддержку партнеров премии 

«ТОП50. Самые знаменитые люди Петербурга» — 2023:

Ювелирную компанию ALROSA Diamonds

Премиального петербургского девелопера Группу RBI

Компанию LADOGA

Официального дилера премиальных автомобилей EXEED Центр РОЛЬФ Витебский