Незадолго до ухода на летние каникулы театр-фестиваль «Балтийский дом» сыграл премьеру – «Смерть Тарелкина» по пьесе Александра Сухово-Кобылина. Над спектаклем работала международная команда во главе с режиссером Оскарасом Коршуновасом. Театральный критик Наталия Эфендиева рассказывает, почему это высказывание про российскую бюрократию иногда так напоминает современную пьесу «Человек из Подольска».
Казалось бы, пьеса Сухово-Кобылина, написанная в 1869 году, должна была бы не просто утратить актуальность, а стать этаким реликтом в контексте последующих реалий. Но ничего подобного не случилось ни спустя три десятка лет, когда пьесу наконец удалось протащить на сцену, ни через еще полвека, когда ее поставил Всеволод Мейерхольд, ни даже в 1980-е, когда она попала в поле зрения Георгия Товстоногова.
Сюжет про мелкого чиновника и мерзавца Тарелкина — который инсценировал собственную смерть, затем «воскрес» под чужим именем, пытался шантажировать начальника, в итоге попал, как кур в ощип туда, где «людей нет – все демоны» — был и остается устойчивым «благодаря» бюрократической братии, чьи методы и приемы мало изменились за последние век-полтора.
Литовский режиссер Оскарас Коршуновас берется за этот текст уже второй раз. В 2005-м он ставил его в московском театре Et cetera. Генерала и негодяя Варравина тогда играл Александр Калягин, Тарелкина – Владимир Скворцов. Из этого спектакля в балтдомовский отчасти перекочевали визуальное решение (сценограф – Гинтарас Макарявичюс, видеохудожник – Артис Дзерве) и образы героев.
Пространство российского бюрократического кафкианства оформлено по-европейски лаконично и стильно: ажурные металлические лестницы и решетки легко перемещаются по планшету, немногочисленные кубы и параллелепипеды, выкрашенные в черно-белую полоску, выполняют различные функции, в зависимости от поставленной задачи становясь предметом мебели, возвышением или инструментом пытки. Контрастно-символичная тема здесь в принципе преобладает: на задник то проецируют изображение, состоящее из черно-белых полос (по воле режиссера они вращаются, колеблются, трясутся, мелькают на бешеной скорости и т.п.), то устраивают там театр теней, на который, порой, смотреть даже интереснее, чем на происходящее на сцене. Например, в определенных сценах тень заглавного героя, словно в известной пьесе Евгения Шварца, отделяется от своего хозяина, чтобы пожить вольно.
В прологе на авансцене сперва появляется актриса Анна Щетинина — впоследствии Кандид Касторович Тарелкин и Сила Силич Копылов. Меняя мимику, пластику и голос она рассказывает в лицах и кратко о предшествующих событиях, которые в «Тарелкине» привели к тому, к чему привели. А уж затем начинается фантасмагорический шабаш. Точнее – его попытка.
Герои – от главных до эпизодических – не люди, а маски и функции, которые гримасничают, утрированно комикуют и жестикулируют, меняют голосовые регистры. В этом мире мужчины и женщины меняются одеждой и полом, дети Копылова и не дети вовсе, а монструозные создания. На Варравина (Егор Лесников) и Тарелкина еще надевают маски, стилизованные под дартвейдеровскую, дабы ни у кого уж точно не возникло сомнений на предмет демонической сущности всего творящегося.
Метафорическая бесовщина во втором акте принимает более узнаваемый облик. Частный пристав Антиох Елпидифорыч Ох переименовывается в Антиоху Елпидифоровну и выглядит как суровая женщина с косой (Елена Карпова). Квартальному надзирателю Ивану Антоновичу Расплюеву (Александр Передков) гендерную принадлежность сохраняют, наделяя известными повадками российских полицейских. Это действие, вероятно, задумывалось иначе, но превращается оно (вот уж где истинный сюрприз) в «Человека из Подольска» — с определенной поправкой на лексику позапрошлого века. Жестокая сцена допроса Тарелкина / Копылова легко рифмуется с такими же в пьесе Дмитрия Данилова. Аналогия возникает неслучайно: два года назад Оскарас Коршуновас поставил «Человека» в своем вильнюсском театре.
Потенциально у нового «Тарелкина» (в Петербурге уже идет один – в «Приюте комедианта») должны бы быть лихость, динамичность и глубина. Однако мрачный гротеск и абсурд, от которых никуда не деться, когда речь заходит о русской бюрократии, сохраняются лишь на уровне внешних спецэффектов, не обнаруживая под ними искомую бездну. Рассчитывать же на то, что злободневная проблематика кафкианства отечественного разлива сама собой оживит спектакль только за счет визуального ряда удивительно. Несмотря на старания актеров, от увиденного ни страшно, ни жутко, очень редко – смешно, а в большей степени испытываешь неудобство. Примерно такое же, когда идешь в одну комнату, а попадаешь в другую.
Ближайшие показы спектакля уже 20 и 21 августа в театре «Балтийский дом».
Фото: Стас Левшин, предоставлены театром
Комментарии (0)