Главный редактор «Собака.ru» Яна Милорадовская поговорила с лучшим нападающим России о спорте, деньгах, детской футбольной школе имени Морозова и личной жизни.
Читайте также: предисловие к интервью
В этом году пятнадцать лет, как ты был взят в основной состав «Зенита». Каково это — расти и взрослеть в клубе?
На самом деле в «Зенит» я пришел даже раньше, чем пятнадцать лет назад. Наверное, я дольше всех зенитовцев, включая питерских, играю в футбол в майке с культовым логотипом. Ведь Аршавин и Малафеев окончили школу «Смена», а я числился в СДЮШОР «Зенит» с десяти лет. И с десяти лет мечтал, что буду забивать голы в основной команде. Я смотрел на игроков, тогда казавшихся мне взрослыми дядями, и думал о том, где буду в свои тридцать. Мечта сбылась в восемнадцать. Что до взросления, то мы, футболисты, привыкли к тому, что растем рядом друг с другом. В работе и не замечаешь ничего: вот строится база, потом идет ее реконструкция. Но не многие помнят, какой она была, когда я впервые попал на нее в 2000 году.
Когда ты все время варишься в одном котле с одними и теми же людьми, реальный мир существует?
Если проецировать на жизнь, то здесь все похоже. Есть главный человек — президент клуба. Есть приближенные к нему — свой вариант министров. Ниже идут рабочие, это мы. И мы работаем на то, чтобы нашему государству под названием «Зенит» было хорошо. В Петербурге одна-единственная футбольная команда, и это имеет свои последствия. Например, нашу жизнь нельзя сравнить с жизнью московских футболистов. В Москве легко можно остаться незамеченным: селебритис там и так много. Здесь же мы постоянно находимся как будто под микроскопом — и такое пристальное внимание, конечно, нельзя не назвать приятным, потому что каждый из нас хотел и хочет быть популярным. Не поверю, если известный человек скажет, как ему надоело, что все его узнают и берут автографы. Наверняка будет лукавить, ведь именно к этому он и стремился. А ощущения, что я живу в закрытом сообществе, у меня нет. Возможно, в советское время так и было: футболисты больше времени проводили на сборах — по сорок дней, а перед каждой игрой за три дня заезжали на базу. Профессиональный футбол был закрытой системой. Сейчас все открыто, ведь людям интересно, как живут футболисты.
Ну и как они живут?
Да практически как все. Мы такие же люди из плоти и крови, у нас такие же эмоции, как у всех людей. Так же переживаем, как все.
Кстати, почему с вами не работают психологи?
Я не знаю почему. Хотя думаю, что в футболе психологом должен быть тренер. Ведь если ты приходишь в команду мастеров, заслуженных, установившихся личностей, то чему еще ты можешь их научить? Что ты можешь им дать как футболистам — тем, кто уже десять лет играет в футбол? Но если ты хороший тренер, то сможешь психологически настроить игроков. Ведь футбол простая вещь. Все тренеры конспектируют и записывают за своими предшественниками, теми, кто работал, скажем, тридцать лет назад. Я, например, тренировался по программе, которая была в ходу уже пятнадцать лет. И сейчас я не вижу наставников, которые привносят в футбол что-то революционное.
То есть наступила стагнация и развитие невозможно?
Развитие возможно. Например, появляется тренер, который может сплотить коллектив, создать хорошую атмосферу, раскрепостить игроков и в то же время как-то собрать их, ведь невозможно научить чему-то таких суперзвезд, какие играют в «Реале» или в «Манчестер Юнайтед».
Давай говорить про «Зенит».
Здесь та же ситуация. Чему можно научить профессиональных игроков, купленных за большие деньги? Я не понимаю! Именно поэтому тренер и должен быть крутым психологом.
Ты работал со всеми тренерами в новейшей истории «Зенита»: с Властимилом Петржелой, Диком Адвокаатом, Лучано Спаллетти и Андре Виллаш-Боашем. Как психологически менялась команда?
В юности я часто слышал рассказы о том, что за границей спортсмены просто приходят на тренировку, а потом разъезжаются по домам — ничего личного. Но я играл в испанской «Севилье» и могу сказать: мы все равно встречались вне поля и общались. А значит, понимали друг друга. Сейчас куда сложнее сплотить наш коллектив, в котором игроки видятся только на базе, а дальше каждый идет своим путем. Я помню, как было в 2001 году: мы все приятельствовали. А в 2004 году так получилось, что в команду взяли много футболистов одного возраста — нас разбавили несколькими иностранцами, было несколько заслуженных игроков, и все находили общий язык. Так продолжалось и в 2007 году, и в 2010-м. Подобрался коллектив, который ладил не только на базе, но и за ее пределами. Мы праздновали дни рождения не то что футболистов, но даже жен футболистов. Когда тебе просто общаться с человеком вне поля, ты лучше его чувствуешь и во время матча.
В вашем деле тимбилдинг играет не последнюю роль. Ты сам это понимаешь?
Я-то это понимаю. Если ты сам не вкладываешь в результат, то остаешься все время на одном уровне.
Что ты делаешь для того, чтобы изменить ситуацию?
В данной ситуации от меня мало что зависит. Я не залег на дно, я просто выполняю то, что мне говорят. Конечно, такой атмосферы, как была раньше, сейчас нет. А я не могу ее создать. Я футболист, я хочу играть, а не работать как человек, который создает атмосферу.
Что происходит сейчас в твоей карьере?
Я борюсь за место в основном составе «Зенита». Чувствую в себе силы. Я уверен, что могу играть. И буду!
Как у любого человека, у тебя были свои точки спада и подъема?
Да, были.
Где ты находишься сейчас? Ты работаешь над собой, чтобы выйти на новый виток?
Как работаю? Психологически я устойчивый человек. Что касается моих физических возможностей, то я ощущаю себя сейчас так же, как и пять лет назад, — хорошо. Поэтому сейчас все зависит от главного тренера: доверит — буду работать. А то, что пишут в прессе и блогах, на девяносто девять процентов неправда.
Как на спортсменов влияют проблемы в личных отношениях?
Могу сказать за себя: необходимо оставлять все за пределами базы. Если тебе непросто и ты перестаешь концентрироваться на тренировочном процессе, на игре, то все, труба.
И как у тебя с концентрацией?
С годами наладилась. Как бы тяжело ни было, какие бы жизненные ситуации у меня ни складывались, я приезжаю на базу — и оставляю все это за ее воротами. Ни на тренировке, ни на игре посторонние мысли не должны тебя посещать. Отыграл, оттренировался — думай, о чем хочешь.
Что нового ты открыл в футболе за годы игры? Что понял про игру и про себя?
Во-первых, ни на секунду нельзя расслабляться. Не добежать, не допрыгнуть — такого быть не должно, это неприемлемо. Во-вторых, обязательно профессиональное отношение к делу: ты должен отвечать за свои поступки. Если представляешь клуб, город, страну, то понимаешь, что любой твой шаг будет рассматриваться под микроскопом. И ты должен отвечать за свои слова и действия. Раньше я меньше осознавал масштабы происходящего. Сейчас полностью отдаю себе отчет и понимаю свою ответственность: на меня смотрят люди, они доверяют мне, в том числе доверяют мне свои эмоции.
Судя по тому, как часто ты их повторяешь, слова «профессионализм», «ответственность» и «осознание» для тебя не пустой звук. Это семейные установки?
Думаю, это даже больше связано с тем, что я рано уехал из родного Кингисеппа в Петербург играть в футбол и тренироваться. Я живу здесь с одиннадцати лет, поэтому ответственность за доверие и за те жертвы, которые принесли родители, отпустив малолетнего сына из дома, преследовала меня всю жизнь. Я не мог их подвести, вот и все. Понимал, что, если покурю, а они узнают об этом, я их подведу. И не курил. Даже ни разу не пробовал в жизни. То же самое с алкоголем. И с дискотеками — я не особо шастал ночами. Чувствовал ответственность за надежды родителей. И сейчас, будучи отцом, я понимаю, чего им это стоило.
Высокая степень осознанности. Так было всегда?
Конечно! А как по-другому? Никак. Если человек сам добился в жизни значительных результатов, слова «осознанность» и «профессионализм» не будут для него пустым звуком. Если же он всего добился за счет родителей, то откуда здесь возьмется ответственность? Этот человек не знает, как заработать деньги и насколько тяжело они даются. У вас в журнале очень много таких героев, я читал. У них нет опыта самостоятельной жизни. А у меня есть. И я понимаю, чего стоит забивать голы и чего стоит не забивать голы. Я знаю, какие эмоции бывают после побед и какие чувства могут быть после поражений и жизненных неурядиц. И я опять чувствую ответственность, ведь эти переживания отражаются не только на моем моральном состоянии, но и на родителях, и на детях. Когда же человек живет на всем готовом, семейными средствами, он ни о чем не думает — за него думают родители. И ответственности у него никакой нет. И это плохо.
Кстати, про деньги. Советский футбол был режимной организацией.
Как и страна.
Страна изменилась — изменились правила. Как и нефтяная отрасль, футбол стал супербизнесом. А футболисты вдобавок стали важной частью шоу-бинеса. Жизнь игроков поменялась радикально?
Футболисты и раньше были популярны. И в годы Советского Союза они были обеспеченными людьми и могли позволить себе многое. Не все — режим не позволял, — но многое. Однако при этом футболисты были более зависимы от структуры: игрока могли взять за шкирку и перевести в другую команду. Сам попросить о переводе или потребовать большую зарплату советский спортсмен не мог. Наверное, это зависело от того, сколько денег было в футболе.
Сейчас денег, очевидно, гораздо больше.
Да. И эти деньги нужно как-то отбивать. Отбивают за счет рекламы и пиара клуба и футболистов.
Когда ты пришел в «Зенит», это была совсем другая команда. Но потом «Зенит» стал клубом «Газпрома». Если сравнивать с зарплатой советских футболистов, ваши гонорары стали космическими. Ты изменился?
Нет. Того, что я имел, когда начинал карьеру в «Зените», мне было достаточно. Так получалось, что, когда я достигал результатов, команда тоже достигала результатов — мне поднимали зарплату и пересматривали контракт. И я понимал, что это дается мне не просто так, а за мой труд и за голы. Сейчас бывает, что молодой футболист сразу получает большие деньги. На мой взгляд, это незаслуженно. Но с другой стороны, понятно, что это результат лимита, результат ограничений, которые создает РФС или РФПЛ. Понятно, что руководство Футбольного союза смотрит в будущее, и поскольку сборная не показывает серьезных результатов, они хотят найти лучшее решение для того, чтобы в клубах было больше российских футболистов. Методом проб и ошибок, но они стараются. Мне же кажется, что если молодой футболист будет стремиться к чему-то, то ему будет проще прогрессировать. Однако сейчас такая жизнь — все сразу хотят зарабатывать много денег: если у тебя есть финансы, ты живешь лучше. И может быть, нужно, чтобы футболисты хотели развиваться именно из-за материального поощрения. Раньше ты развивался, чтобы попасть в основную команду и чтобы на тебя все смотрели по телевизору. Сегодня, к сожалению, это уходит на второй план, а деньги — на первый. Бизнес берет свое.
Деньги — хорошая мотивация?
Почему нет? Сейчас жизнь такая. По телевизору показывают одно богатство. И все его хотят. А раньше не показывали, как живут спортсмены, показывали только спорт. Вот и результат.
Ты интересуешься новым поколением футболистов?
Конечно, я наблюдаю за теми, кто приходит в клуб. И надеюсь, что эти ребята заиграют. Но сейчас это сложно. Мне повезло: я пришел в клуб, когда тренером команды был Юрий Андреевич Морозов, заслуженный человек с огромным авторитетом, которого в принципе слушался даже тогдашний президент клуба Виталий Леонтьевич Мутко. Юрий Андреевич был человек с характером, и он делал все, что хотел. Ставил играть, кого хотел. Выгонял, кого хотел, даже несмотря на заслуги — неважно. Ему не нравился человек — он его просто выгонял. Я заиграл только благодаря ему. А сейчас молодым намного сложнее, ведь сегодня футбол — это бизнес. Для Морозова был важен процесс, он получал самое огромное удовольствие — и наверное, это лучшее удовольствие, какое может быть у тренера — от поиска новых имен: когда ты открываешь футболиста, даешь команде, городу, стране нового игрока, который забивает голы, и команда выигрывает, если на поле именно этот футболист. Сейчас же всегда на первом месте результат. Раз вложены огромные деньги — от тренера и команды требуется отдача. И этот результат должен быть мгновенным. Жаль.
Футбол — это не в последнюю очередь творчество. Что происходит, когда творчество становится бизнесом?
В 2001 году, когда я только пришел в команду, на «Петровском» всегда был аншлаг. А вот 2002-й был плохим: на последнюю игру чемпионата пришло всего восемь тысяч болельщиков, при том что стадион вмещает двадцать одну тысячу. Но с 2003 года в матчах чемпионата России я видел одни аншлаги и никогда не мог подумать, что в Петербурге на матч Лиги чемпионов не придет полный стадион. Однако в этом году так произошло. Я не понимаю почему, могу лишь догадываться, но в любом случае это не нормально. Это значит, что нужно что-то менять. Болельщики всегда ходили на наши матчи, в конце концов, в городе только одна футбольная команда. А сейчас мы иной раз недобираем до полного стадиона пять тысяч зрителей. Это плохо.
Есть ли футболисты, которые могут тебя вдохновить, вызвать спортивную зависть, у кого ты можешь чему-то научиться?
Навыки футболистов быстро прогрессируют. При этом то, от чего ты кайфовал пять лет назад, сегодня не произведет на тебя такого впечатления: уже появился более сильный игрок, который может больше с точки зрения скорости и физической силы. Растет ритм, увеличивается выносливость футболистов, тактическая выучка. Кроме того, раньше сборная Германии или Португалии не могла сыграть со сборной Лихтеншетйна вничью, но сейчас это возможно. Тренер выбирает физически сильных футболистов, расставляет их в тактическую схему, а они выполняют функции, ничего не выдумывая. И так можно отбиться на ничью с любым соперником, что в принципе, наверное, не красит футбол, но таковы новые реалии. Результата нужно добиваться любыми способами. Однако появляются гении, которые могут своей личностью, маневрами изменить ход встречи. Вот за такими интересно наблюдать. Таким был Андрей Аршавин — он мог все изменить в один момент, как бы плохо ни обстояли дела во время игры.
А в себе ты такое ощущаешь?
Нет.
Как ты определяешь свои способности? В чем твоя сила?
Я просто выхожу на поле и бегаю. А глобально не знаю. Но что точно могу сказать — мне повезло, что почти всегда у меня были идеальные партнеры, которые создавали мне хороший момент. И этот момент я реализовал — или не реализовал. За это им огромное спасибо. Я рад, что они и сейчас остаются со мной. Возможно, мой плюс в том, что я могу оказаться в том месте и в тот момент, когда партнер может отдать мне передачу. Но повторюсь, слава Богу, что в моей жизни практически всегда были те, кто отдавал мне пасы.
Тогда в чем твой профессионализм?
С годами я научился меньше расстраиваться из-за упущенных возможностей. Научился искать момент, который впоследствии может превратиться в гол. Научился не останавливаться в игре на протяжении всего матча. Наверное, многие обладают такими качествами, просто не осмысливают это. И главное, что я понимаю, нужно полностью выкладываться во время матча. Это я и делаю, как уже говорил. Кому-то свыше дан талант решать в одиночку исход игры — я вряд ли могу это сделать один. Но я могу оказаться в правильном месте в нужное время. Это понимание в том числе приходит с опытом и возрастом: ты лучше фиксируешь расположение игроков и чувствуешь, куда может последовать удар, куда может отлететь мяч.
Твоя техника прогрессирует?
Сейчас это уже сложно: мне тридцать два года.
Тогда какой для тебя предел?
Я думаю, что еще года четыре я могу отыграть. В моем возрасте важно не набрать вес, удерживать форму и не растерять навыки. Сложно в тридцать два года научиться чему-то новому. Причем у нас в России считается, что в возрасте за тридцать ты уже ветеран. А в Италии тридцать два года — это вообще ничего. Но все зависит от менталитета человека: если он надумает себе, что он старый, он будет стареть. И если СМИ будут кричать, что этот человек — старик, в обществе возьмет верх стадное чувство и все будут считать так же. Главное — самого себя не накручивать. Я не накручиваю. Ощущаю себя хорошо.
Что происходит с задуманной тобой детской футбольной школой имени Морозова?
Что-то происходит. Но развивается все черепашьими темпами. Я занимаюсь этой школой пять лет.
Вот это мудрый ход, подумала я, когда узнала пять лет назад о твоей идее.
Мудрый ход — и я дожму эту историю. Но не все сейчас зависит от меня, от моего желания и даже от денег. Сначала нужно окончательно определиться с местом, которое бы подходило по всем параметрам, чтобы построить самую лучшую школу футбола. А потом еще нужно будет пройти все городские инстанции. Когда я нашел первое место, на мои личные деньги был разработан проект, но через полтора года я узнал, что не смогу построить там открытый спортивный комплекс: рядом заводы. Никто мне об этом полтора года назад не сказал. Окей, ищем и находим новое место. Все хорошо, уже разрабатываем план, нужно только выиграть аукцион на эту территорию, и начнется проектирование. Аукцион находится в подвешенном состоянии, а через полтора года мы узнаем, что в этом месте невозможно класть искусственную траву: это памятник архитектуры. Окей, сейчас вроде бы уже нашли третье место, которое устраивает и нас, и Спорткомитет. Сделали городу запрос, можно ли там строить. Если да, то это место нужно переквалифицировать, ведь там будет детская спортивная школа. Затем начнется проектирование, которое будет длиться год, потом будем строить. А еще нужно найти тех, кто будет спонсировать.
А тебе вообще еще интересен футбол?
Да, причем во всех направлениях. Мне интересно забивать голы, мне интересно выходить на поле и играть перед болельщиками, мне интересно, когда меня показывают по телевизору и на меня смотрят мои родные во всех городах страны. Мне интересно наблюдать за тем, как развивается футбол, и думать над тем, как можно его развивать. Мне интересен детский футбол: как воспитывать футболистов, как их тренировать.
Ты говоришь очень логично и явно склонен к анализу. Это неплохо для тренера.
Тренером я вряд ли хочу стать на данный момент. Могу сказать, как вижу один из вариантов развития своей карьеры. Я бы хотел остаться в «Зените» и работать на должности, которая позволила бы развивать этот клуб: мне бы хотелось быть спортивным директором. Отвечать за то, какие люди находятся в команде, ведь именно директор решает, кого будут покупать, а кого нет. Заниматься стратегическим развитием клуба: у нас же есть не только команда, у нас есть дубль — «Зенит-2», есть школа. Помимо этого мне интересна общественная деятельность, развитие спорта и культуры в Петербурге, да и вообще в России. Думаю, я смог бы внести свой вклад в работу РФС или городского спорткомитета, например. Кстати, я был доверенным лицом Георгия Сергеевича Полтавченко на прошедших осенью губернаторских выборах.
То есть ты хотел бы остаться в «Зените»?
Конечно. Куда я отсюда денусь? Я не представляю своего существования без «Зенита», вся моя профессиональная, спортивная жизнь связана с клубом. Я часть «Зенита», «Зенит» — часть города, а город я люблю.
Но школа Морозова еще одна сфера твоей активности?
Естественно. Причем та, которую я очень хочу все-таки реализовать. И даже не потому, что это средство остаться в футболе, — это дань памяти Морозова. И мне бы хотелось, чтобы дети, которые будут в ней заниматься, понимали, в честь кого она названа. Мы не должны забывать имена тех, кто многое дал ленинградскому и петербургскому футболу. Молодые игроки должны знать, кто такие Лев Бурчалкин, Юрий Морозов, Павел Садырин. А ведь еще есть и те, кто стоял у истоков, — Виктор Набутов, например. Было бы здорово назвать трибуны на новом стадионе на Крестовском острове именами тех людей, которые оставили огромный след в ленинградском футболе, именами тех, благодаря кому сейчас существует ФК «Зенит».
Что сейчас приносит тебе самую большую радость в жизни?
Дети — самая большая радость.
Чему они тебя научили?
Я возвращаюсь домой и не думаю ни о каких проблемах — пока только этому. Когда вырастут, может, научат еще чему-то. Ты взрослеешь, когда у тебя появляются дети, ведь от тебя зависит человек. Дочь живет не со мной — мне сложно говорить, что я ее воспитываю. Тем более что в выходные, когда она свободна от школьных занятий, у меня, как правило, игры. Но летом я провожу с ней больше времени. Сейчас дочь освоила «Вотсап», наговаривает мне сообщения: писать же сложно, вдруг ошибки будут, а я ей выговорю за них.
Сын будет жить с тобой?
Дай Бог.
Отец-одиночка — не могла представить, что это произойдет в твоей жизни.
Ничего, мне нравится. Родители очень помогают. Каждый день с сыном происходит что-то новое — ему сейчас год и восемь месяцев. Он не сидит на месте, все время бегает, играет в футбол. Мне повезло с родителями: отец носится с внуком, мама также помогает и с дочкой.
Ты бы хотел большую семью? Еще пару детей?
Конечно. Как минимум. Самый минимум, который бы я хотел. Я всегда хотел большую семью и много детей. Считаю, что лучше, чем ребенок, ничего не может быть. Тем более когда ты можешь обеспечить его воспитание — и эмоционально, и физически, и материально. Дети — наше будущее. Потом никого не останется, кроме них.
У вас в роду были большие семьи?
У отца два брата и сестра. А у мамы только брат. Но я считаю, что могу позволить себе, и физически, и материально, воспитать много детей.
Ты рос в любви?
Я полагаю, да. Родители дали нам с братом любовь. Я никогда не считал себя чем-то обделенным — ни любовью, ни материально, хотя сейчас понимаю, что у нас не было ничего в материальном плане. Осознаю, как было тяжело моим родителям поднимать нас обоих. И я считаю, что если они справились, то и мне нужно как можно больше детей.
У всех нас так или иначе есть свое идеальное представление о том человеке, с которым бы мы хотели быть вместе.
Естественно. Так у меня оно было всегда. Мне всегда хотелось, чтобы со мной рядом была девушка, которая была бы мне верна и понимала меня, которая мирилась бы с моим характером, с моими привычками. Которая помогала бы мне в трудную минуту каким-то советом. Мне нужен человек, с которым я мог бы поговорить наравне. С которым эмоционально, морально и психологически я мог бы находиться на одной волне и общаться на равных. Не свысока и не снизу вверх. Не покровительствовать и не чтобы обо мне заботились. А просто на равных. Чтобы она дополняла меня, а я — ее. Вот так бы я хотел.
Сейчас ты встречаешься с девушкой, которая тебе нужна?
Да! Я очень рад, что судьба свела меня с Миланой Тюльпановой. Она полностью соответствует вот этому моему представлению о человеке, который мне необходим. И поэтому сейчас я с уверенностью могу говорить о том, что по-настоящему счастлив рядом с ней.
Интервью: Яна Милорадовская
Фото: Саша Самсонова
Магазины
ДЛТ: Dolce & Gabbana, Van Laack, Lanvin,Pasotti, Givenchy, Vivienne Westwood, Dries Van Noten, Tom Ford; Code7: Aran Crafts; Paul Smith: Paul Smith; Mint Store: Reigning Champ; Brunello Cucinelli: Brunello Cucinelli; JNBY: Artem Shumov; костюмерная «Капуssтa NZ»: «Капуssтa NZ»
Комментарии (1)