Как Рудольф Фукс издавал «музыку на костях»: подпольные пластинки на рентгеновских снимках

Вас знают как популяризатора рок-н-ролла, но вы еще и ребенок блокады: когда началась война, вам было четыре года.

Да, летом 1941-го кому-то в Смольном пришла идея выслать из города всех детей до четырнадцати лет. Этот факт до сих пор замалчивают, я спрашивал историков, они говорят: «Ничего подобного не было, вам приснилось». Но я-то пережил эту историю сам. Меня с сестрой и братом привезли на Валдай, поселили на территории пионерлагеря. А когда прошел слух, что немцы наступают, моя мать и тетка наняли телегу и забрали нас обратно в Ленинград. Это было накануне 8 сентября, когда сомкнулось кольцо блокады. Дети, которые остались за городом, погибли. В Ленинграде я прожил до весны 1942-го, когда с фронта приехал отец и вывез нас в Вологду. Тут не обошлось без чуда. Он служил на санитарном поезде. Когда налетали немецкие самолеты, была инструкция тормозить и выносить раненых. Наши бегали с носилками, немцы сверху их расстреливали, и так раз за разом. Мой отец решил положить этому конец и однажды заставил машиниста не останавливаться — я думаю, под угрозой пистолета. Они проскочили, все остались живы. Начальник его вызывает: «Израиль, не знаю, что с тобой делать: отдать под трибунал за нарушение инструкции или к ордену представить». Отец говорит: «Пусти меня в Ленинград». Так он нас и забрал. А в 1945 году мы вернулись на Ропшинскую улицу, где я жил до отъезда в США в 1979 году.

Как вы стали фанатом музыки?

Я из музыкальной семьи. Папа профессиональный балалаечник, мама прекрасно пела. У нас дома было пианино, которое чудом уцелело в блокаду. Старший брат играл на скрипке и аккордеоне. Я тоже занимался скрипкой, потом гитарой. Ловил на приемнике «Радио Люксембург», слушал буги-вуги, танцевал линду — так у нас называли линди-хоп. Если ты линдачил на студенческом вечере, тебя запросто могли из института отчислить. В 1954-м я услышал очень странное, но донельзя заводное буги-вуги — это был Rock Around the Clock Билла Хейли, самый первый рок-н-ролл. Начал собирать любую информацию об этой новой музыке и стал кем-то вроде лидера подпольной организации. Мы нашли адрес американского фан-клуба Элвиса Пресли, я написал ему письмо и попросил знакомого моряка дальнего плавания опустить его в почтовый ящик за границей. И вот мне приходит ответ, а в нем фотография Элвиса: «Моему другу Рудольфу. Спасибо, что вы меня знаете». Я обалдел, и все вокруг тоже. У меня есть еще один его подарок — именные часы. (Показывает.)

Что это за история?

В 1977 году Элвис решил в своем поместье Грейсленд устроить вечеринку для всех, с кем он переписывался. И вот на мое имя приходит вызов — приглашение и билет в США. Я с этим вызовом иду в ОВИР, они смеются: «Какой Пресли, вы в своем уме? В сумасшедший дом захотели?» Но выпустили все-таки, представляете? Король рок-н-ролла в золотом костюме сидел на балконе, на большом блюде лежали часы, рядом сидел гравер, он и сделал эту надпись: Rudy from El. Вот такая история. А через два месяца Элвис умер.

А как вы перешли от слушания запрещенных песен к их тиражированию?

Когда я еще в школе учился, мой приятель сделал самодельный станок, чтобы заниматься «рентгениздатом» — выпуском гибких пластинок, материалом для которых служили рентгеновские снимки. В дебрях Лиговки была барахолка, где продавали такие самопальные диски. В 1965-м, окончив Кораблестроительный институт, я приобрел себе такой же станок, сапфировые резцы и тоже стал выпускать рок-н-ролл. Нас называли «писаками». Таких людей было человек 20–25 на весь город. А потом начался этап «магнит­издата», когда музыку стали распространять на пленках.

Тогда вы и открыли Аркадия Северного. Как вы с ним познакомились?

Я всегда любил творчество Владимира Высоцкого. Мне было досадно, что в Москве есть такой артист, а в Ленин­граде никого похожего на него нет. И я поставил себе цель его создать. У меня был маленький магнитофончик Philips, я всюду с ним ходил. И когда слышал, что кто-то играет на гитаре и поет, то записывал эти песни — блатные, хулиганские. Кстати, попадались очень талантливые исполнители. И вот в один прекрасный день в мою дверь позвонил студент Лесотехнической академии Аркадий Звездин. Он искал поэму Ивана Баркова «Лука Мудищев», а у меня эта книга была. Мы в этот момент сидели с друзьями, он взял гитару, спел вещь на стихи Есенина «Выткался над озером алый цвет зари». И я понял, что это — оно. Его манера была ни на что не похожа, голос буквально завораживал. Я начал его продвигать, нашел музыкантов, записал пятнадцать катушек только под гитару, плюс несколько с ансамблем. Когда он исчерпал свой материал, а люди требовали нового — вся страна им увлеклась, — я стал сочинять для него «одесские» песни, которые теперь уже стали народными.

А почему вы эмигрировали?

У меня была мечта профессионально издать Высоцкого, Галича, Северного, которые на фирме «Мелодия» в те годы не могли выйти. Я решил, что поеду в Америку и буду выпускать пластинки там. В Нью-Йорке я печатал статьи в газете «Новое русское слово». В 1980-м приобрел фирму грамзаписи Kismet, на которой в свое время выходили Александр Вертинский, Вадим Козин, Петр Лещенко. Мне говорили: «Куда ты лезешь? Прогоришь через месяц». А получилось, что в этом бизнесе я был больше двадцати лет, выпустил кучу пластинок. После этого я стал верить в Бога. Потому что он меня все время оберегал от ошибок. И до сих пор ведет.

Текст: Дмитрий Первушин

Фото: Евгений Копалкин