Поэт Дмитрий Макаров: «У Хемингуэя была печатная машинка, у Льва Толстого – жена, а у меня – айфон»

Скажи, когда ты написал свое первое стихотворение?

В 7 лет, как помню. Кажется, оно было навеяно стихотворением Киплинга «Если». По его мотивам я сочинил очень патетичный текст, где лирический герой всех от каких-то бед спасает и собирает на своей лодке под одним парусом. Такой Ной-Мазай. Принес его на кухню родственникам и был обвинен в плагиате. Кстати, много лет спустя мама читала бабушке мои стихи, а та спросила ее: «Может, это он не сам написал»? А первое осмысленное стихотворение я написал с благословения классного руководителя. Оно было про зиму: «Там заснежены все древа, чудный белый изразец, словно снежной королевы открывается дворец»… Умилительно.

А какая первая книга в детстве произвела на тебя неизгладимое впечатление?

«Мифы Древней Греции». До сих пор иногда возвращаюсь к миру богов и героев. Ведь они как люди: беспутные, ревнивые, пьющие, забывчивые, лживые. Но и созидающие, но и любящие, прекрасные.

Ты записываешь свои стихи от руки?

В айфоне, в заметках. Это идеальный для меня инструмент. Он всегда под рукой и там можно набирать тексты одним пальцем. Возможно, это сказывается на текстах. Знаешь, Пушкину приходилось писать гусиным пером, которое надо было макать в чернила все время, у Тургенева была секретарша, которой он диктовал, у Хемингуэя – печатная машинка. А у Льва Толстого была жена. У меня – айфон.

Ты называешь себя поэтом?

Да. Конечно, в России всегда было неприлично говорить «Я – поэт», потому что считается, что поэтов мало. Быть поэтом – значит иметь особую оптику. Но ведь этой оптикой обладает большое количество людей. Другое дело, что в этом мире, как в мире птиц, которые этот мир воспевают, опевают и отпевают, есть птицы большие и малые, и всякие. И певчие, и каркающие, и хищные. И даже бескрылые. Есть, конечно, Жар-птицы и Фениксы, но их единицы. Но есть птицы, которых много, и они совершенно необходимы, чтобы птичий гомон в саду и в небе не смолкал.

А ты какая птица?

Я думаю, что я птица ископаемая, неведомая. 

Согласен с тем, что творцы – они как дети?

Есть точка зрения, что большим поэтом можно стать только в юности, лет в 18-20, а потом надо либо бросать, как Рембо, либо умирать, как Лермонтов, либо переходить на суровую прозу, к которой «лета клонят». Да и какое легкомыслие может быть у Пушкина, когда у него четверо детей, проблемы с супругой, долги… Уже приходят совсем другие стихи: «Странник», «Из Пиндемонти». И я уверен, что любой художник способен к эволюции. Он меняется за жизнь неоднократно и на каждой стадии должен найти инструменты, способные эти перемены передать.

Без каких авторов ты не состоялся бы как поэт?

Это Бродский, потому что с ним связана моя любовь к поэтическому тексту. Но это и Филип Гласс, под музыку которого я часто пишу. У него, например, есть звуковая дорожка к фильму «Часы», и один из трэков – Poet acts. Кстати, не Бродский ли называет среди своих учителей не поэтов, а композиторов – Стравинского, Баха, Гайдна? Это здорово, потому что композитор для поэта – лучший учитель в плане формы, ритма, звукописи.

А тебя тяготит работа со словом в других форматах? Ты ведь пишешь тексты для журналов, работал в рекламе. И как тебе удается держать баланс, если нужно заниматься и тем и другим?

Когда выйдет это интервью, я с рекламой уже распрощаюсь. Но 12 лет я писал сценарии, слоганы, тексты для буклетов. Не всегда это были приятные задания и крайне редко – интересные темы. Вместе с тем, для поэта копирайтерский опыт бесценен. Он дает возможность много копаться в таких вещах, которыми ты обычно заниматься не будешь. Копирайтер должен максимально емко формулировать идеи в рамках задачи, находить нестандартные решения и минимизировать средства. То есть вычеркивать лишние слова, концентрировать смыслы. В трех словах сказать так, чтобы понял каждый, да еще бы и с каким-то кунштюком, с юмором. Может, собрать поэтов на такой семинар, где бы они не стихи писали, а слоганы для бутылок вермута. Назвать его можно было бы «Давайте зачеркивать».

Как ты понимаешь, что текст удался?

Как правило, текст неудачный у меня не доходит до финала. Как будто
посередине из него выходит жизнь.

У тебя вышло уже три поэтических сборника. А какая у тебя сейчас скорость производительности?

Низкая. Я пишу где-то 20-25 стихотворений в год. Это мало. Правда, я и тексты
подсушиваю всегда, от них остается порой 4-5 строчек. Я по этому поводу перестал давно переживать. Знаю, что могут быть длинные очень паузы, что надо не отчаиваться, присматриваться к миру, записывать все – каждую строчку, потому что даже до дома порой не удается донести. Скажем, в 2013 году я написал «Ковчег непарных зверей». Мне кажется, это лучший мой текст. И когда я его закончил, то полгода ничего не писал. Начинал и бросал, вернее. Все казалось… пустым. И потребовалось время, чтобы понять, что я изменился и нужны уже другие стихи. Более легкие, может, более интимные. Не претендующие на глобальные обобщения. И я стал их писать.

Ты поешь, у тебя есть своя группа – «Оркестрик». А ты не пробовал петь свои тексты?

Думаю, те тексты, что уже написаны, пению не подлежат. Я даже где-то завидую авторам, которые умеют писать стихи и музыку, и все это соединять. Как например делает Вадик Королев и группа «Окуджав». Хотя некоторые люди считают, что это форма распущенности. Что если бы я хотел, я бы смог. Пока что у меня так не получается. Но я обещаю попробовать в ближайшее время.

Следишь за тем, сколько лайков набирают твои тексты в соцсетях?

Да. У меня, скажем, есть такие тексты прозаические – «конфабуляции». Грустно-смешные псевдозаметки о нашей жизни. Их лайкают куда охотнее. Но я же не могу заставить кого-то лайкать стихи. Есть теория, что только 1% населения Земли имеет склонность к поэзии. И в этот процент входят не только поэты, но и читатели. Чтобы читать стихи, тоже нужно быть где-то поэтом, тоже птицей… По-птичьи если не говорить, то читать.

Какой поступок в твоей жизни был самым плохим?

Обманывал, предавал, изменял, лгал. Говорю это без самолюбования. Знаю, что делал больно тем, кого люблю.

Исправляешься?

Стараюсь. Я заметил, что я когда что-то неблаговидное делаю, то уже точно знаю, что придется заплатить. В посмертие я не верю и думаю, что все наказания и награды ждут нас уже в этой жизни.

Ты жаждешь признания? В какой форме?

Я бы хотел, чтобы некий, совершенно не знакомый со мной человек в разговоре на отвлеченную тему с другим не знакомым со мной человеком цитировал мои тексты. В разговоре, в письме, в любовном признании. А я бы об этом случайно узнал. Или не узнал. Такая форма тщеславия.

Тебя когда-нибудь тяготила твоя поэтическая сущность?

Мне с ней нелегко. Потому что она требует все время, чтобы ты ее проявлял. А у тебя, может, и сил нет, и слов нет. В одном из недавних стихотворений я сравнил стихи с рыбами, которые плывут по реке, пока поэт стоит на берегу без удочки…

Можешь дать рецепт как не завраться? Как держать планку?

Подвергать каждый текст внутреннему экзамену. Говорил ли ты это уже? Говорили ли это те, кого ты знаешь? Что здесь новое? Что интересное? Это может быть ерунда какая-то, но она твоя… Увидел листочек в саду и понял, что он похож на нос политического деятеля! Вот, что-то свежее добавил к тому произведению «Сад – зеркало политического процесса». Мир так огромен!  Можно не повторяться всю жизнь. Особенно, если меняться. Но если бы у кого-то были силы в 80 лет быть 20-летним, это же было бы счастьем. Представляешь, остаться 20-летним в старости и не стать жалким.