Мы узнали курс Zoloto! Владимир Золотухин — о 10-летнем пути к славе, превращении из барда в рок-н-ролльщика и новом альбоме «Перевоплотиться»

Ксения Гощицкая узнала курс Zoloto — мотивирующую историю о том, как путь к статусу рок-звезды занял у Владимира десять непростых лет: от концерта для одной зрительницы (что? да!) до солдаутов. А летом 2024-го мы полюбили Zoloto навсегда: ребята стали хедлайнерами благотворительного фестиваля «Антон тут рядом» в Петербурге, сыграв программу с оркестром подопечных фонда.

Правда ли, что «Капалавада» — оммаж Бурлюку и главное: в чем сила? Спойлер: в слове!

В конце сентября вышел третий альбом «Перевоплотиться» твоей группы Zoloto. И слова сингла «Капалавада» — это просто футуризм какой-то. Алексей Крученых, придумавший термин «заумь» и провозгласивший в совместной с Велимиром Хлебниковым декларации «Слово как таковое» право поэта оперировать «разрубленными словами, полусловами и их причудливыми хитрыми сочетаниями», был бы в восторге. Ты держал в уме манифест реформаторов русского языка рубежа ХХ века, когда сочинял свои стихи?

Если только чисто интуитивно. Чтобы я сел за текст и такой — а напишу-ка я сейчас оммаж Бурлюку! — не было. Тексты — моя бесконечная боль. Они пишутся тяжело, долго — годами. Например, в альбоме «Перевоплотиться» есть песня, первые четыре строчки которой я написал лет десять назад. Я постоянно недоволен, потому что очень скрупулезно отношусь к слову. Думаю, что в русской музыке текст важнее мелодии, поэтому стараюсь максимально внимательно с ним работать. Когда я собрал свою первую группу (Cardio Beat. — Прим. ред.), то искал поэта-песенника, потому что идентифицировал себя только как автора музыки. Придумать мелодию для меня никогда не было проблемой. А человек, который владеет искусством стихосложения, казался мне персонажем недосягаемого уровня. Но текстовик никак не находился, и я стал пытаться подступиться к словам самостоятельно. Несколько лет делал наброски, но никому не показывал, всё время калибруясь о тех, кто поет на русском языке, — вот текст как будто бы хороший, а этот — так себе. В какой-то момент набрался храбрости показать что-то из написанного своим друзьям. Мне повезло, отклик был позитивным. Я понял, что работа над текстом приносит свои плоды. Но так, чтобы я сел и написал стихотворение, не бывает. Как правило, за инструментом я переплетаю музыку со словами, и вдруг они начинают обретать смысл и складываться в текст. Думаю, стих самодостаточен. Его можно положить на мелодию, но это необязательно. А вот текст песни часто неотделим от музыки.

Какие музыканты были твоими камертонами, пока ты искал собственный вокабуляр?

Александр Розенбаум, Земфира* (*признана в РФ иностранным агентом. — Прим. ред.), ДДТ. В песне «Вот-вот апрель» я даже использую сэмпл из песни ДДТ как отсылку к моим поискам. Меня цепляли поэтические ходы у Владимира Высоцкого, я много слушал группы Ленинградского рок-клуба, чуть позднее врубился в тексты «Мумий Тролля».

С какой русской песней ты себя максимально ассоциируешь?

«Три слова» Найка Борзова.

Неожиданно! По певучести альбома «Перевоплотиться» я представляла себе что-то вроде «Хризантем» Вертинского или вообще русские народные песни.

Ты знаешь, и романсы, и фольклор я слушаю с детства, хотя у родителей и не было таких пластинок: папа, как и положено советскому инженеру, собирал западные альбомы рок-музыкантов типа Dire Straits. Дело в том, что моя бабушка мечтала о карьере оперной певицы — она великолепно пела. Ее карьера не сложилась — дедушка был довольно консервативных взглядов и артистические устремления супруги не поощрял. Но сложился их семейный любительский дуэт — дед превосходно играл на семиструнной гитаре, ее еще называли цыганской, аккомпанировал и подпевал. Любая семейная вечеринка с какого-то момента обязательно превращалась в концерт.

Собственно, дедушка и дал мне в руки гитару, что-то показал из аккордов, и вот уже вскоре мы аккомпанировали бабушке с ним вдвоем, но я играл на классической шестиструнной. Благодаря учебе в музыкальной школе, у меня на домашних концертах появился свой музыкальный блок. Все это продолжалось вплоть до прошлого года — в ноябре дедушка ушел из жизни. Именно тогда, вернувшись с похорон, я и стал записывать альбом «Перевоплотиться»: пытался осмыслить окончание большого периода моей жизни, детство, связь с моей семьей.

Психолингвист Татьяна Черниговская в лекциях часто приводит такой пример: если бы у Моцарта в детстве не было фортепиано, возможно, никто не узнал бы про его талант. Круто, что дедушка дал импульс твоим способностям.

Да, и родителям огромное спасибо за то, что не ставили мне палки в колеса. Как потомственные инженеры, они пытались направить меня по семейной линии, в восьмом классе я отходил на курсы по автокаду и черчению, чтобы получить какую-то прикладную профессию. Но когда в семье поняли, что у меня нет к этому ни желания, ни способностей, настаивать не стали. Мне не говорили: «Какой ты молодец, дерзай!» Но тем не менее не прессовали идти в строители. Я всегда чувствовал их поддержку не словами, а действием: на пятнадцатилетие мне подарили электрогитару, потом колонки. Я за это благодарен. С самого детства я знал, что буду рок-звездой. И это не гордыня, просто я понимал, что у меня есть такой талант. Такой же, как водить машину или быть врачом. Я между всеми этими профессиями ставлю знак равно. Когда ты осознаёшь и определяешь свои способности, дальше нужно над ними работать. Большой грех зарывать свой талант.

Статус: рок-звезда. Или почему совы не то, чем кажутся

Почему ты не захотел стать, например, актером?

Вообще-то, из Алма-Аты в Москву я приехал поступать именно в театральный институт. Я размышлял так: стану узнаваемым и тогда смогу продвинуть свою музыку. Пришел в «Щуку», увидел дикие очереди, многие поступали по десятым разам, а я и не готовился почти, так, выучил басню и пару стихотворений. Зашел в аудиторию, там уставшая приемная комиссия уже месяц слушает «Мартышку и очки» по сотому разу. А тут — человек с гитарой. Было сказано, что те, кто владеют инструментом, могут приносить его с собой. Ну я и принес. Они такие: «О, сыграй!» Ну и все, сразу прошел в следующий тур. Я почти уже поступил, когда мой друг, который учился в школе-студии МХАТ, поделился подробностями своей студенческой жизни — репетиции по ночам, никаких праздников и выходных, буквально сутками пропадаешь в мастерской. И я понял, что это служение. То есть можно идти в актеры, только если ты любишь это дело так, как я люблю музыку. Я не захотел быть случайным человеком среди фанатов и поступил в РГГУ на факультет истории искусств. Но надо сказать, мне часто предлагают съемки. Несколько лет я принципиально отказывался, но, может, и попробую, просто для того чтобы получить дополнительные творческие инструменты. Пока что мой опыт сводится к участию в студенческом театре МГУ «Мост»: я учился у них несколько месяцев на актерском курсе, а потом исполнил в спектакле одну из своих песен.

Когда твоя мечта стала воплощаться в реальность, так ли ты себе ее представлял? Условно, ожидание — «секс, драгз, рок-н-ролл», а реальность — творческие муки и такой график перелетов, что ты не сразу понимаешь, проснувшись, где вообще находишься.

Действительно есть стереотип, что все музыканты — раздолбаи. Я так не думаю. Выдержать гастроли без соблюдения дисциплины невозможно. Даже если ты с упертым талантом и с уперзвездой, но проспал два самолета — все, ты просто неконкурентоспособен. К тому же певец не может быть не в форме или не в голосе — кому нужен такой артист? У нас много гастролей, и меня иногда спрашивают: ну куда столько, какая-то нужда? Нет, просто я считаю, чтобы расти, группа должна играть постоянно, совершенствоваться каждый день. Я замечаю, как в туре на пятом концерте мы превращаемся в единый организм. Что касается калибровки «ожидание — реальность», то я всегда мечтал создать что-то такое, чтобы публика могла кайфовать вместе со мной. Делиться музыкой. Именно так, как я себе и представлял, все и происходит. Но так было не сразу. С детства все вокруг говорили, что музыкой не заработать. Но я воспринимал эти слова как вызов — доказать самому себе: то, что я чувствую, имеет ценность. В такой вере заложена самая большая сила. Это довольно важный момент. Я продолжал верить даже в самых отчаянных ситуациях. Возможно, это спортивная закалка — я серьезно занимался хоккеем, и на тренировках осознал любопытный факт: когда мозг идет в отказку, сигнализируя, что вот сейчас ты точно сдохнешь, тело все еще способно на большее, а страх — внутреннее ограничение из головы. Если его распознать и пойти дальше, то откроются новые резервы. Помню, как мы с группой в Нижнем Новгороде дали концерт для одной девушки — она единственная купила билет. Организаторы предложили все отменить, но я сказал — выступаем. А недавно мы снова были в Нижнем — солдаут, толпа зрителей, и я рассказал, что мы помним ту девушку и благодарны ей. Она оказалась в зале и вышла к нам на сцену.

Неужели тебе правда все равно: играть для десяти тысяч человек или для одного-единственного слушателя?

Мне все равно, и я говорю об этом абсолютно искренне. Десять лет с хвостиком я выходил на сцену в полупустых залах. Но я был уверен, что это всего лишь дело времени, у меня не опускались руки. Думаю, многим не хватает мотивации потратить на мечту 10 лет, не получая ничего взамен. Но я знал, что делаю все правильно и рано или поздно это оценят.

Была одна трансформирующая история. Мы с моей группой переехали из Казахстана в Москву, у нас лет пять ничего не происходило, и вдруг мы попали на музыкальное телешоу «Главная сцена». На нас обрушилась популярность, соцсети разрывались, нам предлагали контракты. Но я думал, что мы сможем сами, без продюсеров. Полгода после эфира у нас были полные залы, а потом эта волна просто испарилась. Ее ведь нужно контролировать и направлять, а опыта у меня не было. И все закончилось. Я вернулся в пустые залы, где свистит ветер. Это был довольно травматичный период, когда моя первая группа развалилась, а мое состояние оставляло желать лучшего. Тогда-то мне предложили акустический концерт в Петербурге. Есть у вас такой клуб — «Ящик».

Звучит максимально по-петербургски.

Не дай бог тебе там оказаться. И вот я в поезде, у меня отвратительное настроение, но я еду, чтобы заработать хоть какие-то три копейки. Я играю для 15 человек, может, для 20, захожу в подобие гримерки и думаю: все-таки это не мое. И тут подходит девочка и говорит, что у нее недавно умерла мама, но благодаря моей музыке она смогла выйти из жесткой депрессии. Рассказала — и ушла. И меня пронзило: ну какого черта я распустил нюни. Если хотя бы одному человеку важно мое творчество, это уже повод продолжать. Та встреча в Петербурге дала мне силы работать дальше.Я всегда слежу за драматургией концерта, чтобы люди уходили наполненными и с благодарностью, стараюсь закладывать смыслы, чтобы было что унести с собой из впечатлений. Для меня это важно.

Почему вдруг стала культовой музыка 1990-х (Губин, Шатунов, Шура) и при чем здесь русский язык?

Кстати, о смыслах. Я заметила, что зумеры знают все песни 1990-х — от «Угонщицы» Аллегровой до «Седой ночи» группы «Ласковый май». Когда эти хиты вышли, они еще даже не родились, но на любой вечеринке поставь Губина — и затанцуют мертвые. Как думаешь, почему эта попса снова стала модной? У тебя ведь название прошлого альбома «Все вернется» звучит, как припев из песни Шуры!

Да, я же перепел его «Ты не верь слезам» в акустике. Получилась интересная версия. Думаю, что у нового витка востребованности поп-музыки 1990-х две причины. Во-первых, это реально талантливо написанные песни — куда ни ткни, везде хит. Они запоминаются, им легко подпевать, они искренние — представь, группа «Руки Вверх» собрала подряд два солдаута в «Лужниках». Во-вторых, в 1990-х все делились на субкультуры — ты либо рокер, либо рэпер, либо рейвер, а русская попса была как будто бы зашкваром, лучше уж Depeche Mode послушать или нашу группу, но которая поет на английском. От последних не осталось даже пепла. Когда ты из Тольятти, Ростова-на-Дону или из Воронежской области, но делаешь вид, что из Ливерпуля — это удивительно. На русском писать тяжело: сложно избежать банальности, отсутствия мысли или идей и так далее. А английский язык, особенно для людей, которые его не понимают, — прекрасная ширма, чтобы все это скрыть.

Я пришел к выводу, что самое важное в песне — что-то между строк, культурный код. Если мелодия и слова в тебе застряли, значит, классный композитор их написал. Возьми хотя бы «Кабриолет» Любови Успенской — великая песня. Так вот, молодежи сегодня вообще наплевать на субкультуры, нет больше разделения, вот эти врубаются, а те — лохи. Более того, есть тенденция на аутентичность, уникальность своего племени, так сказать.

И как бы ты описал код группы Zoloto?

Думаю, мне свойственен мультикультурализм. Я родился в Киргизии, но большую часть времени прожил в Казахстане являясь русским, в нашей семье соблюдали как русские традиции, так и традиции, свойственные Центральной Азии. И только когда я переехал в Москву, стал осознавать эту свою особенность.

Твой альбом «Перевоплотиться» напоминает саундтрек к какому-то фильму, как будто за ним есть еще картинка. Как ты мыслишь? Ты визуал, кинестетик, аудиал?

Мне кажется, что визуальность — мое слабое место. У меня нет насмотренности, я мало видел фильмов. Иногда я беру и проглатываю их подряд целым списком, но для меня это, скорее, не удовольствие, а работа — просто для того, чтобы находиться в культурном контексте. Что касается «Перевоплотиться», то в нем есть влияние вестерна. Не столько визуальной эстетики, сколько серф-музыки, например, композитора Эннио Морриконе. Мы собирали кучу винтажных инструментов, гитар 1960-х годов, и пытались добиться винтажного звучания. Принципиальный момент — в этом альбоме я не использую сэмплов, библиотеки звуков или искусственного интеллекта. Принципиально не использую клавишные. Все сыграно руками в моменте. Для меня это — главная ценность, ведь на компьютере сейчас можно за один клик сделать бит, над которым раньше продюсеры сидели месяцами».

Путь героя и вечная жизненность мема «ожидание — реальность»

Как ты думаешь, настоящий творец всегда одинок?

Надеюсь, что нет, но одиночество — важная часть любого творческого процесса. В моем случае точно. Записать с кем-то песню или поговорить мне тяжело дается, я плох в совместном творчестве. У меня практически нет совместных работ, хотя с точки зрения бизнеса фитануть с какими-то артистами дало бы альбому дополнительную аудиторию. Я считаю недостатком мое нежелание идти на компромиссы, что почти всегда неизбежно при работе с кем-то еще, и я над этим работаю. Думаю, что такая позиция ограничивает меня в том, чтобы получить новый опыт от музыкантов с другим видением.

Этим летом у меня был удивительный концерт в Петербурге. Я во второй раз выступал на фестивале «Антон тут рядом», и оба раза он открыл во мне самом абсолютно новые грани. В прошлом году я впервые выступил с акустикой на аудиторию в шесть тысяч человек. Я практикую такой формат в камерных залах на сольных концертах, а тут — выйти одному с гитарой еще и на публику, где не только мои поклонники, многие вообще впервые меня видят. Но все прошло так, что фестиваль укрепил во мне намерение развивать бардовское направление.

А этим летом я играл с инклюзивным оркестром «Антон тут рядом», который собран из подопечных фонда. Должен сказать, я довольно дотошный, никогда не выступаю без репетиций. То, что на концерте выглядит как импровизация, скорее всего, четко проработано заранее. Мы приехали за несколько дней, выбирали песни и формат, но репетиционный процесс был максимально непривычным, у меня ведь до этого никогда не было взаимодействия с ребятами с аутизмом. После первой же репетиции я понял, что мой подход совершенно не работает. Это был фристайл высшего уровня: песня началась, и ты не знаешь, как она закончится, когда она закончится. И в процессе ты начинаешь на другом уровне чувствовать людей, каким-то образом музыкально и тонко выводить их из части в часть, понимать связь между нами. В некоторых ребят я просто влюбился: как они мыслят, как контактируют. Я был в восторге не столько от этого музыкального эксперимента, а от того, что мне открылись другие уровни восприятия мира. Этот опыт изменил во многом меня и мою команду — мы прямо выросли как музыканты за эти четыре дня. Думаю, у нас все получилось. Этим летом был еще один интересный формат. Я всегда считал, что музыкант должен общаться через свою музыку, поэтому был очень немногословен, мог вообще ничего не сказать, кроме «спасибо» и «привет, Владивосток».

Ну а как же «Я не вижу ваших рук, Олимпийский»?

Да-да, вот эти все общие фразы. Но я сыграл примерно для 300 человек в формате творческого вечера. Мне задавали вопросы из зала, я рассказывал истории, играл на гитаре, потом ко мне присоединился кто-то за роялем, появился струнный квартет. И в конце вышел весь мой рок-бэнд. Я открыл, что, оказывается, могу держать зал не только играя на инструменте. Было любопытно!

Твой лирический герой отличается от тебя настоящего?

Те, кто думает, что я разговариваю стихами как нежно-грустный кудрявый Пьеро, который всю дорогу тащит за спиной гитару, были бы скорее разочарованы. Я довольно простой и зачастую даже циничный.

Как выглядит твой путь героя?

Я выбираю постоянную трансформацию. Пока я писал новый альбом, пересобрал состав музыкантов: мы изменили стиль, изменили подачу. Сейчас я уже не поэтичный и романтичный бард, мне интереснее рок-н-ролльный вайб — поиграем в это. Частную жизнь я никак не транслирую, мой внутренний блогер практически на нуле, я ничего не снимаю, не отсвечиваю. После концерта через пять минут меня уже нет на площадке. Думаю, жизнеспособность любого сценического образа в некоторой дистанции.

Текст: Ксения Гощицкая

Фото: Александр Калинин

Стиль: Алина Фрост

Визаж и волосы: Юлия Худякова

Ассистент фотографа: Давид Марукян

Ассистент стилиста: Максим Чалмерс