Как Давид Голощекин основал единственную в стране государственную джазовую Филармонию и стал почетным гражданином Петербурга

Давид: Что это вы мне даете?! Не буду я ваш плащ надевать! Я такой, какой я есть!

Настя: Хорошо, хорошо!

Давид: Еще предложите что-то подобное, и я отменю съемку!

Настя: Конечно. А у вас сложный характер.

Давид: Был бы он не таким, разве я создал бы все это? (Показывает рукой на зал Джазовой филармонии.)

Настя: Вы в 1980-е работали в джазовом ансамбле в ДК Дзержинского и выступали перед милиционерами. И потом они вас всегда узнавали, так что при случае вы и друзей могли из отделения вытащить. А сейчас вас узнают?

Давид: Узнаваемости уровня Киркорова нет. Контакт, конечно, больше здесь, в Джазовой филармонии, которую я построил 35 лет назад. Но и сюда ко мне приходят разные люди. Кто-то меня сегодня в первый раз увидит — 70% всегда новая публика. Хотя я в джазе 60 лет. Да и редко кто подходит и говорит что-то приятное, как в каком-то году он меня где-то слышал.

Настя: В 1989 году вы попросили Валентину Матвиенко о содействии в поиске помещения, и она помогла вам открыть эту Джазовую филармонию. Вам приходилось идти на компромисс?

Давид: В общении с городской администрацией мне везло. Благодаря Валентине Ивановне Джазовая филармония уже 35 лет существует как государственное учреждение культуры. Это единственная в стране государственная джазовая филармония. И за границей такого нет, а тут в России... Что касается профессиональных вопросов, то тут я бескомпромиссен. Поэтому я здесь и сижу. Мне предлагали в разы больше денег, чем я зарабатывал, но я отказался работать и с Кикабидзе, и с Пугачевой, потому что мне их репертуар не близок.

Настя: Вы не очень любите миксы — джазовый рок, фьюжн и так далее. Вы вообще любите нововведения в джазе?

Давид: Я классик. Я не экспериментатор вообще по своей сути. Для меня джаз — это классический джаз со всеми его законами, я ничего нового не открываю, потому что в джазе ничего нового и не надо открывать. И люди, которые любят классический джаз, — это мое поколение, то есть люди в возрасте около 80 лет.

Настя: А как же импровизация?

Давид: Так это часть джаза. Я вот сяду сегодня вечером здесь играть — и это будет как первый раз в моей жизни. Хотя я играл эти композиции 10 500 раз.

Настя: Нет в этом противоречия? Вы за классический джаз — и вы консерватор, а джаз по сути своей — жанр, построенный на импровизации, то есть на постоянном изменении?

Давид: В этом жанре есть свои законы. Я их не нарушаю. В классике тоже есть свои законы, иначе это не будет классика.

Настя: А почему вы против нововведений в джазе?

Давид: Я не против. Они мне не нравятся. Я не нахожу в них ничего для себя интересного.

Настя: Вообще ничего?

Давид: За очень редким исключением. Когда пришли Beatles, пришел рок, молодежь двинулась туда, и классический джаз был оттеснен в угол со всеми своими знаменитостями. Они стали невостребованны, меньше зарабатывали, но музыканты всегда находят выход. И тогда они соединили джаз и рок — и появился джаз-рок. Это был бум! И многие талантливые музыканты бросились туда и стали получать примерно те же деньги, что и рок-музыканты. Но не все.

Настя: Но джаз-рок вы не любите?

Давид: Я могу его играть, даже лучше тех, кто его все время играет. Но я это делаю искусственно. Мне понятно, как это делается, — и всё.

Настя: А кого вы можете назвать из таких музыкантов?

Давид: Уже с конца 1970-х годов существует профессиональное джазовое образование в средних учебных заведениях. При этом единственное джазовое образование в консерватории есть в Ростове, как ни странно. И поэтому в мире тысячи очень талантливых джазменов. Хотя вот какое-то откровение я вам не вспомню: чтобы я услышал и сказал: «О!» — такого нет.

Настя: Вы ищете новых музыкантов? Вступаете в коллаборации?

Давид: Нет, просто радуюсь, когда слышу хорошего музыканта, который играет в традициях джаза, не нарушая и не привнося искусственно новое и неожиданное. Я все-таки джазовый профессор, который знает этот предмет, как мало кто. Таких, как я, в нашей стране несколько десятков наберем. Это люди моего возраста, отдавшие всю жизнь джазу. Я могу с ними играть и их слушать, а они играть со мной и слушать меня.

Настя: Вы говорите, что настоящие джазмены — люди вашего возраста. А что будет дальше?

Давид: К сожалению, меня печалят многие направления, которые выбрали молодые джазовые музыканты. Они начинают что-то изобретать, потому что желание сделать что-то новое движет молодым человеком, и уходят от определенных правил, которые непоколебимы для жанра.

Настя: А как вы относитесь к другим джазовым клубам, например JFC?

Давид: Хорошо, что есть такое место, где может приютиться джаз. Их никто не обязывает играть традиционный джаз. А у меня, извините, государственная филармония джаза. А ведь что означает слово «филармония»? В толковом словаре написано: «организация, занимающаяся пропагандой музыкального искусства».

Джаз — очень неоднозначное искусство. И обучать надо всему. В 1989 году, когда мы открылись, публика не понимала, что после соло принято аплодировать. Приходилось объяснять! Хотя объяснить многое невозможно. Когда уже знаменитый Луи Армстронг приехал в Европу, журналисты стали у него спрашивать, что такое джаз. И он, почесав ухо, ответил: «Ну, если вы спрашиваете, то никогда не узнаете».

Джаз — это вид музыкального творчества, который связан с особым ощущением ритма, с возможностью импровизации. Вот и все, в принципе, что я могу сказать. А ведь я преподаю это в Университете Герцена на музыкальном факультете. Особенность джаза в том, что он больше всего связан с импровизацией и полной свободой творчества. Абсолютной свободой. И произошло это потому, что в Америке столкнулись две музыкальные культуры, которые никогда не были связаны: классическая музыка, которую привезли иммигранты из Европы, и барабаны, которые привезли эти несчастные негры из Африки. Музыкальная культура Африки — это только барабаны, там даже нет духовых инструментов. Там нет даже вокала, даже одноголосья, не говоря уже о хоровом пении. И эти две культуры оказались бок о бок. И чернокожие рабы услышали церковную протестантскую и католическую музыку — орган, хор. Это было открытие для них. И отсюда родился блюз.

Настя: Вы все время говорите, что джаз — это свобода, импровизация, при этом настаиваете на том, что вы консерватор. Как это возможно совмещать?

Давид: Никакого противоречия нет. Я и играю свободно. И каждый раз по-разному. Я соблюдаю законы жанра. А к модерну я всегда относился подозрительно и настороженно.

Настя: А что вам дает этот консерватизм?

Давид: Я не задумывался. Мне так нравится — и всё. Я живу в том, что считаю красивым и хорошим. Я не хочу сидеть, бренчать что-то и говорить: «Это модерн!» Хотя я элементарно это делал. В 1970-е было очень известное трио Чекасина, которое играло жуткий авангард. Мы над ними посмеивались, но однажды я взял и с ними сыграл. И они: «Слушай, Давид! Да ты же модернист! Давай с нами играть!» А я просто дурака валял. А там полный абсурд был, на мой взгляд, ерунда. Зато авангард!

Настя: Джаз — это секта?

Давид: Нет. Джаз играть научить невозможно, сюда приходят только люди, которые от природы склонны к этому. Потому что это свобода, но ограниченная твоими представлениями. «Вот это можно, а это нельзя» — это не про джаз. Это все в твоем ощущении. Главное в джазе — возможность играть без всяких нот, без всякой директивы от композитора. Ты берешь мелодию и как хочешь ее разделываешь. И не только ты один, но вместе с другими музыкантами в ансамбле. Никакой партитуры нет, репетиций может не быть. Ты выбираешь партнеров, которые мыслят и чувствуют музыку так же, как ты. И вот мы играем — и кажется, что здесь есть кем-то сочиненная партитура. А это сыграно первый и, может, последний раз.

Настя: Выступление зависит от настроения? От того, с чем вы пришли в зал?

Давид: Нет. В моей жизни бывали разные случаи, суровые, да и трагические. И приходилось выходить и играть. Все оставляешь, выкидываешь из головы и играешь. Это профессионализм.

Настя: Несколько лет назад я организовывала фестиваль Довлатова «День Д», на котором вы выступали и рассказывали про знакомство с Сергеем.

Давид: Да, точно. Мне было 17 лет, и я играл в ансамбле Вихарева — он был литературно-музыкальный человек, много с кем общался и знал Довлатова. И все мое знакомство с писателем можно свести к фразе: «Я пил портвейн с Довлатовым». Было это в ДК Кирова, где располагался джаз-клуб «Квадрат». Вихарев сказал: «Пойдем, я познакомлю тебя с Довлатовым, великий человек». Они распивали портвейн и мне налили. И еще были вечера в ДК пищевой промышленности, на улице Правды (где сейчас гостиница «Эрмитаж»), и там в кафе «Восток» поочередно шли вечера писателей, поэтов-бардов и дни джазменов. И мы ходили друг к другу на эти вечера. И Довлатов приходил нас слушать. И я ходил слушать, как он читал свои произведения. Мне было всего 17 лет, ему 21, но было понятно: это что-то очень интересное.

Настя: Вы рассказывали, что в юности выступали в оркестре Вайнштейна каждый вечер и, когда в понедельник у вас был выходной, вы не знали, куда себя деть. А сейчас как?

Давид: Я, проиграв 60 лет в джазе, до сих пор жду того момента, когда заиграю. Я занят только тем, что я буду играть, предстоящим концертом. Я буду играть, если только инфаркт или инсульт меня не разобьет.

Настя: О чем вы думаете, когда просыпаетесь утром?

Давид: Я ни о чем не думаю. Думаю ли я о том, что буду играть? Нееет. И день мой построен самым обыкновенным образом, может, так же, как у вас. Нет никаких ритуалов. Я очень неорганизованный человек. Абсолютно недисциплинированный. Не думайте, что джазмен живет в каком-то особом мире. Никакой тайны! Обыкновенные люди. И так у меня было всегда, и в 20 лет. Хочу — слушаю музыку, не хочу — не слушаю. А сейчас я ее столько уже наслушался, столько ее у меня в голове и внутри меня... Хотя если я где-то слышу джаз, мое ухо моментально настраивается, и я не могу сказать, что я не хочу слушать. Для меня это самые близкие звуки, которые вообще могут быть. Ближе уже быть не может. Пришел я, например, в ресторан с красивой девушкой и был увлечен ею. И вдруг заиграл бы хорошо джаз. Мое ухо было бы уже там. И трудно было бы меня оторвать от этого. Раньше весь мир был для меня в джазе. А сейчас я думаю, что в августе у меня отпуск. Поеду к себе в деревню. В Карелию. Жду не дождусь.

Текст: Анастасия Принцева

Фото: Наталья Скворцова

Свет: Федор Лебедев Skypoint

«Собака.ru» благодарит за поддержку партнеров премии «ТОП50. Самые знаменитые люди Петербурга» — 2024:

Эксклюзивного партнера, производителя премиальных украшений с российскими бриллиантами — ювелирный дом MIUZ Diamonds

Газпромбанк — Официальный банк премии

Торговый дом «Рятико» с брендом ReFa — роскошным уходом для вашей кожи

«Моменты. Repino» — клубный малоэтажный жилой комплекс от девелопера «Абсолют Строй Сервис»

ASKO — мировой премиум-бренд по производству бытовой и профессиональной техники