Почему нельзя пропускать выставку Константина Сомова?

Имя Константина Сомова ассоциируется прежде всего с объединением «Мир искусства»: вот-вот ожидаешь увидеть извивающуюся флору с обложки одноименного журнала, обилие декоративных па и красочное толкование ушедших эпох. У Сомова все это, без сомнения, есть. Но в отличие от товарищей — Льва Бакста или Александра Бенуа, он переосмысливает исторические мотивы без колористического задора «Русских сезонов», а с настоящей декадентской меланхолией.

Детство Сомова, как и многих художников его круга, прошло в окружении искусства — его отец служил старшим хранителем в Эрмитаже, а мать была музыкантом. Но сам молодой человек едва ли верил в себя и в правильность выбранного пути. В письме художнице и подруге детства Елизавете Званцевой он писал: «Я ужасно жалею, что у меня характер тяжелый, нудный мрачный. Я бы хотел быть веселым, легким, чтоб все было море по колено, влюбчивым и сорвиголовой… Только таким людям весело, интересно и не страшно жить!». Страхи перед жизнью и инфантилизм, впрочем, не только Сомова, а всего поколения рубежа XIX и XX веков, заставляли его упаднически прятаться в фантазиях о былых временах.

Своим убежищем Константин Сомов сделал барочный XVIII век: он иллюстрировал «Книгу Маркизы» — французский сборник фривольных рассказов, выполнил акварельные эскизы костюмов для выступлений под музыку Баха и Моцарта и оставил множество рисунков галантных сценок в парках, на фоне беседок, боскетов и фонтанов. В них Сомов выступил блестящим стилизатором, изучившим не только анатомию барочной прически и костюма, но и манеру движения, и ход мыслей человека позапрошлого для него столетия.

Внушительные познания в костюме художник применил в работе над журналами мод, например, иллюстрировал «Парижанку» и «Ателье мод», а также рисовал эскизы платьев для частных ателье. Правда, поддерживая идею Анны Остроумовой-Лебедевой возродить «Дамский журнал», он писал: «Очень трудно будет создать Вам журнал, где художникам тягаться с неисчерпаемой фантазией и вкусом специалистов, портных и модисток. Что ни задумаешь, оказывается, это уже было или есть, и лучше, чем у тебя».

Живописные портреты современников он писал также с вуалью историзма: где-то на фоне виднеются маскарадные празднества и фейерверки, а порой и сама манера накладывать краски на холст подражает старым мастерам. То же самое он проделывал и с фарфоровыми статуэтками.

Впрочем, и здесь Сомов недоволен собой. Он часто делился неудовлетворенностью своими работами с любимой сестрой: «От маркиз и парков моих меня тошнит», «надоели мне мои праздники, итальянские комедии и фейерверки» или «воображаемый портрет маркизы в пудре, продажная, несерьезная вещь». Сомов даже в эмиграции не отступал от востребованной коллекционерами и ценителями череды своих вечно флиртующих персонажей, но, очевидно, мечтал о масштабных полотнах, где символы и аллегории были бы куда глубже и трагичнее. Однако все его заигрывания с эстетикой позапрошлого века не что иное, как вдумчивые рассуждения над подлой театральностью и обманчивостью действительности.

Экспозицию в K Gallery правильнее считывать в минорных тонах — только так можно уловить декадентское настроение и тотальную разочарованность жизнью одного из главных русских художников эпохи модерна.

Выставка Константина Сомова в KGallery до 14 мая

Текст: Наталья Карасева