С 24 апреля в кинотеатрах выходит «На этой земле» ученицы Алексея Учителя Ренаты Джало — гипнотическая монохромная драма в исторических декорациях русской деревни, выигравшая два приза на фестивале «Маяк» (в том числе за лучший дебют!). Рассказываем, каким получился рассказ о России вне времени: со странными диалогами, ворохом отсылок к киноклассике и завораживающей операторской работой.
Российская глубинка где-то на стыке XVIII и XIX веков: до отмены крепостного права еще далеко, деревенские жители вроде бы живут своей обычной жизнью. Однако в нее постоянно вторгается что-то, неуловимо предвещающее беду. То беглый крестьянин из соседней волости порывается сделать себе крылья из веток и устроить самоубийственные опыты по воздухоплаванию — из-за этого постоянно приходится снимать юродивого с крыш (да, как у Тарковского!). То у одной из селянок обнаружится загадочная хворь, в чем местные старухи тут же обвинят ее сестру-близнеца. То приедут бродячие артисты с кукольным театром — и закончится все убийством. То нагрянут брезгливые господа с ревизией. Наконец нужно что-то делать с запасами на зиму: лето выдалось жарким, урожай погиб, перспективы самые мрачные.
Впрочем, все описанное для «На этой земле» — только вспомогательные сценарные элементы, которые нужны для создания вязкой атмосферы тяжелого тревожного сна. По сути, в картине практически нет сюжета. Она сознательно фрагментирована: это несколько минимально связанных друг с другом частей; снята длинными планами и вообще сделана так, чтобы отсутствие сложного нарратива и черно-белая картинка создавали ощущение не реалистичного бытового ужаса (никаких шокирующих и откровенно провокационных деталей в фильме нет), а лиминального пространства — которое вроде бы узнаваемо, но от него за ворот отчетливо бежит холодок.
Примерно такого же эффекта в лучшие годы достигал Владимир Сорокин, причем даже не рассказах и романах, а киносценариях: достаточно вспомнить фильмы «Москва», «4», «Копейка», «Мишень» или даже «Дау» — это вполне узнаваемая, но надломленная и болезненная реальность, где каждую секунду неуловимо что-то не так. Это чувствуется и в диалогах: если брать не сценарные, а именно кинематографические аналогии, то сравнения с Алексеем Германом-старшим времен «Хрусталев, машину!» и «Трудно быть богом» неизбежны. Архаичный говор здесь вдруг перебивается вполне современной лексикой, разговоры звучат фоном практически постоянно и обескураживают сюрреалистической тематикой: у Джало герои то и дело обсуждают помидор размером с ребенка или возможность полететь в черное небо после выстрела из пушки. На итоговый эффект работает и убедительная операторская работа — за нее получила приз «Маяка» Екатерина Смолина.
В сухом остатке «На этой земле» цепляет именно киноязыком (фестивальные критики вспомнили и Тарковского, и Бергмана, и Ханеке, и Тарра), нежели актерской игрой или метафорикой. В фильме она довольно проста: вне зависимости от социального статуса (будь то крестьянин или помещик) практически каждый мечтает о чем-то запредельном, но победить жизненную гравитацию — посильная задача далеко не для всех.
Однако в тот момент, когда выключается анализ и включаются эмоции, картина работает в разы лучше. По ощущениям это, в первую очередь, кино о России как о мистическом пространстве: оно может пугать, завораживать, вызывать эстетическое отторжение или восхищение, быть опасным или дающим чувство дома — в этом и есть его предназначение.
И выражение «русская хтонь», неизбежно всплывающее в голове во время просмотра, не кажется банальным или оскорбительным: просто она была, есть и будет — живите теперь с этим.
16+
Комментарии (0)