Сергей Горошко: «Психи никогда не признаются, что они психи. Так что мне кажется, что я нормальный»

Кто любимый злодей Сергея Горошко и почему антагонисты — краши

«Калимба» начинается с того, что таинственный профессор психологии Мещерский, ко­торого играет Федор Бондар­чук, собирает в подвале ак­торов насилия и их жертв. Но это только завязка — рас­скажи в двух словах, про что сериал для тебя.

Это психологический экспе­римент над человеческими душами. Говорят, что в экстремальной си­туации человек становится настоящим. Я предпочитаю говорить: «Другим». Се­риал «Калимба» — про человеческое ну­тро, про умение прощать и не прощать.

И вновь ты в касте злодеев, Сережа! В синопсисе триллера без экивоков написано, что твой персонаж Ели­сей — «вор-манипулятор, который украл у наивной героини Алены Ми­хайловой кучу денег и свалил».

Да, мой герой влюбляет в себя девчон­ку, берет деньги — и исчезает. Интересно, что в «Калимбе» есть ряд сцен, где док­тор Мещерский, которого играет Федор Бондарчук, приходит к каждому из геро­ев и уговаривает поучаствовать в его пси­хологической игре. Мой Елисей — един­ственный, у которого этой сцены нет. Он сам готов был туда прибежать, уговари­вать его не нужно — ему поскорее бы опять обмануть бывшую. С другой сторо­ны, Елисей — первый, кто понимает, что эксперимент Мещерского — опасное для жизни предприятие.

Я к тому, что злодейских ролей у тебя в фильмографии действительно очень много. И это не только Сер­гей Разумовский из «Майора Грома». Тебе не надоело?

Абсолютно нет! Чтобы быть злодеем, нужно иметь мозги. Додуматься украсть деньги, бесследно испариться и при этом не понести наказания. Для этого надо быть как минимум не конченым придур­ком! Когда мне в руки попадает роль, я пытаюсь объяснить для самого себя, по­чему герой так поступает. Но если отбро­сить философию, то злодеи просто круче! Согласна?

Скорее да.

Ну вот. Это факт, и мировой кинемато­граф его подтверждает.

И кто твой любимый злодей из миро­вого кинематографа?

Когда вышел «Джокер» с Хоакином Фе­никсом, я адски поругался с челове­ком, который заявлял, что Хоакин в этой роли — лучший. У меня на самом деле нет любимых. Я не люблю составлять рейтинги.

Если бы это был желтый текст, я бы просто оставила без контекста, что у Сергея Горошко нет любимых!

Любимых нет, а желтая пресса, кстати, есть. И досаждает мне.

Как возвращаться в реальность по щелчку и при чем здесь скрытые камеры

В «Калимбе» герои находятся в бетон­ной коробке, но со вполне себе симпа­тичными сьют-номерами с зелеными покрывалами, а наверху — хвойный лес Ленинградской области. Насколь­ко глубоким оказалось твое погружение в этот мир?

Мы снимали (к сожалению или к счастью) не в Ленобла­сти, а в павильоне. Команда построила очень крутую ре­алистичную декорацию. Там вода из крана текла, туале­ты работали, посуда на кух­не настоящая, а не бутафор­ская. В одной из комнат стоял диван — главная точка притяжения всех актеров. Однажды вечером ребята сни­мали сцену, в которой я не участвую. Поэтому я на диван прилег и вырубил­ся минут на 15. Проснулся в абсолютной тишине. Полумрак. На пол из коридо­ра падает теплый желтый свет. Я ничего не понимаю, выхожу в коридор и с полу­сна ловлю ощущение, что всё взаправду. И Мещерский существует, и я — не Се­режа, а Елисей, и находимся мы в глухом лесу. Ой, даже сейчас чувствую мураш­ки, настолько это было восхитительно и страшно!

Получается, на несколько минут ты будто сошел с ума?

Получается, так. Наверное, ради таких ми­кромоментов я и нахожусь в профессии — чтобы ток по телу и трясло.

Будоражит, да?

Съемки «Калимбы» вообще стали в каком‑то смысле откровением. Это был мой первый опыт работы со скрытыми ка­мерами видеонаблюдения. Сцены мы сни­мали крупными блоками по пять-шесть минут каждая — это очень долго. Про­исходило все так: съемочная группа ухо­дит, площадка запечатывается, работают только скрытые камеры. Вы с партнерами остаетесь наедине и отыгрываете эти бес­конечные шесть минут. Нет аппаратуры, посторонних, поэтому граница с реально­стью размывается. Иммерсивный квест — ни одного намека, что это все неправда.

Больно было возвращаться после в обычную человеческую жизнь?

Мне легко, я спокойно к этому отношусь. Так или иначе в конце смены ты садишься в такси и едешь домой. Я работаю по щелч­ку: раз, и я Елисей — душа разрывается, текут слезы, кровь. Два, и я уже Сергей Го­рошко — выхожу с командой на перекур, обсудить планы на выходные. Это помо­гает экономить ресурсы. Если каждый раз оставаться надолго внутри роли, то мож­но быстро закончиться. Или надо брать один проект и никуда из него не выходить. Я пока к такому не готов. У меня — щел­чок, щелчок, щелчок! Назовем это актерской техникой «щелчок». (Смеется.)

Про дрим-каст и как быть актером на примере вселенной Гарри Поттера

Автор «Калимбы» Нурбек Эген — режиссер снятых в Петербурге «Мажора-4», «Шерлока в России» и «Фандорина. Азазель», где ты тоже играешь. Выходит, у вас уже сложил­ся коннект?

Нурбек — я буквально рос на его про­бах! И это не оборот речи, я физически подрос, пока пытался с ним поработать. Несколько раз в год стабильно к нему хо­дил на разные кастинги. И вот успешно тоже. В нашей работе нет ничего важнее коннекта артиста и режиссера, доверия между ними. Нурбек — один из немно­гих, к кому это доверие безоговорочное.

Если посмотреть на каст «Калимбы», такое ощущение, что им занималась главный редактор «Собака.ru» Яна Милорадовская! В нем — все любим­ки: от Федора Бондарчука и Лизы Шакиры до Кости Плотникова, Але­ны Михайловой и тебя, конечно. Как работалось в такой отличной компании?

Самым большим откровением для меня стал Костя Плотников, который раскрыл­ся для меня с неожиданной стороны. Мы с ним из одного института (Российско­го государственного института сцениче­ских искусств (РГИСИ) на Моховой ули­це. — Прим. ред.). Костян в жизни всегда улыбчивый, добрый, нежный парень — максимально лирический герой. А в «Ка­лимбе» он играет диаметрально противо­положного человека.

Еще одно сильное впечатление — не­профессиональный актер Джал Ибраги­мов, сыгравший насильника Нурлана. Джал — взрослый мужчина из Казахстана, который до «Калимбы» никогда не сни­мался. И он настолько классный в том, что делает! За этим очень здóрово наблюдать.

Как думаешь — почему?

За время обучения на актерском прили­пает много полезного, но и хлама тоже, который впоследствии очень меша­ет работать. Джала в этом плане ниче­го не сдерживает, он максимально орга­ничен. Делает как есть — и все тут. Я его обожаю!

Может ли совсем случайный человек хорошо сыграть роль? Не конкретно Джал, а просто незнакомец с улицы?

Объясню на пальцах — на примере все­ленной Гарри Поттера. Если маглу дать палочку, это будет просто чувак с палоч­кой. Волшебник вроде Гарри даже без па­лочки может натворить разное — на­дуть свою тетю или превратить ее в жабу. Он, возможно, не совсем это контроли­рует, но и жить без этого не может. Это я к чему? Если ты от природы актер, то к этому предрасположен. Даже без ты­сячи часов, проведенных на репетици­ях в университете. Впрочем, наверное, так и с наукой работает — физикой или математикой.

Как актеры спекулируют на «менталочке» и почему бармены — лучшие психотерапевты

Как думаешь, должен ли актер быть немного ... (странным)?

Некоторые актеры за счет сво­ей гениальности достаточно странно себя ведут. А есть спекулянты, которые ведут себя странно, потому что считают, что нужно быть странным. Ка­кое это имеет отношение к творчеству? Никакого! Никто не отменял социальные нормы.

Сережа, а ты сам — «поехавший»?

Психи никогда не говорят, что они пси­хи. Здесь со стороны виднее. Я частенько слышал, что я «поехавший». Но мне ка­жется, что нормальный.

Раз уж зашла речь про деструктив­ные состояния: в каких дозах ак­теру необходим селф-абьюз, как думаешь?

Ни в каких! Зачем? Селф-абьюз не не­обходим, но все мы этим занимаемся. (Смеется.)

Ходишь ли ты к психотерапевту?

Я пытался, и у меня не получилось. Поэтому предпочитаю барменов. Иногда промышляю такой штукой: уезжаю туда, где больше никогда в жизни не окажусь, нахожу местечко и болтаю с бармена­ми о жизни, обо всем и ни о чем. Это мне ближе, чем терапия. Но круто, что наше с тобой поколение занимается своим мен­тальным здоровьем. Главное — не злоупотреблять. Я смотрел недавно интер­вью с психологом, который рассказывал, что люди часто занимаются самодиагно­стикой. Ставят себе депрессию, начина­ют без рецептов пить антидепрессанты, транквилизаторы. Страшная фигня!

Театр Fulcro, который ты создал вместе с однокурсниками и курато­ром Дарьей Шаминой, показывал спектакль «Ничто. Nihil» по трем произведениям Маяковского, где ты играл главную роль и полтора часа со сцены читал стихи поэта. Что это было для тебя?

Скажу так: наверное, это единственный раз, когда я в жизни прикоснулся к ис­кусству по-настоящему. Это как при­близиться к солнцу. В какой-то степе­ни это меня разрушило. Не потому, что сложно — хотя трудно было ужасно, — просто это оказалось искусством в том понимании, в котором мы все его пред­ставляем. И оно меня, конечно, полома­ло. Ведь если прикоснуться к солнцу, оно тебя сожжет дотла. На него даже посмо­треть нельзя — больно. А я и посмотрел, и дотронулся.

Три года назад мы пили с тобой кофе на заводе «Степан Разин», где распо­лагался театр Fulcro, и болтали про твое детство в Дзержинске. Как ду­маешь, за годы жизни, учебы и ра­боты здесь ты бы выдал себе звание «петербуржца»?

Нет, петербуржец — тот, кто родился в Петербурге. Про себя не могу такого сказать. Хотя хочется — ведь это лучший город на земле.

Есть место в Петербурге, которое тебя сводит с ума?

Курляндская улица (на ней находится завод «Степан Разин». — Прим. ред.).

А там осталось вообще что-то?

Офисы, наверное. Я стара­юсь избегать этой улицы — слишком много воспомина­ний. Поэтому, пожалуй, место, которое по-настоящему сво­дит меня с ума — это сам Петербург.

Фото: Валентин Блох

Идея: Яна Милорадовская

Текст: Алина Исмаилова

Стиль: Дарья Пашина

Визаж и волосы: Лада Романова

Ассистенты стилиста: Елизавета Назаренко и Елизавета Фесенко

Свет: Александр Огурцов и Василий Кабайлов, Skypoint

Продюсер: Екатерина Кузнецова

Ретушь: Жанна Галай