Звезда «Майора Грома» Сергей Горошко: «Когда начался сталкинг, стало страшно»

В «Громе» ты играешь двух персонажей — темную и светлую сторону IT-миллиардера Сергея Разумовского. Что ближе — темное или светлое?

Это просто. Мне ближе Разумовский, который злой. Злость — это кайфово. Атомная энергетика, разрушения — про меня. Я очень эмоциональный. Принимаю решения солнечным сплетением и сердцем, а не головой. Это помогает в профессии: я не подключаю мозг, сразу хватаю, начинать действовать. Поэтому я на темной стороне. Только я в отличие от Разумовского не миллиардер.

И даже не миллионер?

Даже не миллионер. Есть на сигареты — и отлично.

Сережа, ты вообще откуда?

Я из провинции, будем честны. (Смеется.) Рос в Дзержинске, это в Нижегородской области. И у меня было идеальное дворовое детство. Архетипичное. Трехэтажный дом, два подъезда, пацаны. Шаришься по дворам, заброшенным котельным, ешь листья и траву, пока мама из окна не закричит: «Сережа, пора обедать!» Если повезет, торчишь в компьютерном клубе. Полчаса — 8 рублей, 16 рублей — час. Было хорошо.

Мечтал о всемирной славе, бегая по Дзержинску?

Я в детстве не мечтал, а занимался чем придется: карате, футболом, тхэквондо. Однажды меня отдали в музыкальную школу, но педагог, ужасная женщина, выкручивала мне пальцы и била по рукам. Я быстро сбежал.

Что сейчас может вывести из себя?

Нытье и нарушение профессиональных границ. Я не принимаю чужую слабость. Не можешь что-то — уходи. Еще кокетство ненавижу, хотя во мне его очень много. Ненавижу себя, получается. (Смеется.)

Сказал он и прикусил губу! В мае Netflix выкупил права на «Майора Грома» за рекордные для российского кино деньги. Сейчас вы топ-1 в странах по всему миру. Можешь объяснить этот феномен?

У человечества огромный спрос на Marvel и, как следствие, на комиксы. Да, российское кино для иностранцев — все еще экзотика. Но люди по всему миру видят трейлер, жанр и думают: «Ого, русские сняли супергеройское кино, Netflix его выкупил, перевел и нам показывает? Включаем!» Успех достиг предела, когда Тихона Жизневского, сыгравшего майора Грома, весь мир начал называть Майклом Фассбендером. Это нечто.

Когда ждать вторую часть «Грома»?

Не знаю. Ты с Тихоном разговаривала, он что сказал?

Ничего не сказал.

Красавчик! Я тоже промолчу. (Смеется.)

После роли Разумовского у тебя появился многотысячный фандом. Как ощущения?

Представь, что твоя жизнь — это маленькая комнатка. С книжными полочками и ковриками, где тебе уютно и комфортно. Ты сидишь под одеялом, но внезапно стены обваливаются. Вокруг стадион, миллион человек, а ты в центре толпы и без одежды.

То есть это скорее тяжело или скорее приятно?

Я слукавлю, если скажу, что тяжело. Тяжело близким. Я чувствую дикую вину, но сделать ничего не могу. Сначала было приятно, потом странно. Когда начался сталкинг, стало страшно. Потом эмоции притупились, я принял правила игры. Жизнь стала другой, теперь я — часть огромного общественного поля. Куда деваться? Некуда.

Про близких людей. Знаю, ты избегаешь личных тем.

Да, я не обсуждаю личную жизнь. Сердце занято.

Как думаешь, что с тобой будет дальше?

Все хорошо будет, если ничего не ждать. Я «Грома» не ждал, а он в мою грешную жизнь ворвался. Сейчас снимаюсь в полном метре, приключенческом фильме. Впереди — крупный проект, сериал в жанре фэнтези. Пилот сделали, впереди производство.

Расскажи про свой обычный день.

Я просыпаюсь, одеваюсь и еду на завод, то есть на бывший завод — в технопарк «Степан Разин». Здесь штаб-квартира нашего театра, где мы с командой FULCRO работаем. Хотя «работа» — плохое слово. Мы репетируем до 2–3 ночи, и я уезжаю обратно домой, спать. Потом встаю, и так по кругу. Короче, пашу на заводе!

Объясни, почему FULCRO — это круто?

Мы в FULCRO делаем только то, что хотим. Закрываем личные гештальты. Если я хочу читать рэп — иду и делаю это. Если хочу ходить по улице и рассказывать о Циолковском — иду и делаю это. У нас есть опус магнум — спектакль «Наш класс» по пьесе Тадеуша Слободзянека. Это история одноклассников — поляков и евреев, которые на протяжении десятилетий сначала любят, а потом ненавидят друг друга. Вместе со зрителями мы исследуем момент, когда становится понятно: трагедия неотвратима.

Пока идет интервью, вокруг нас бегают режиссер, продюсер, актеры, техспециалисты. Что происходит?

Готовимся к «Кабаре. Цветы». Это иммерсивный спектакль-концерт, на котором мы погружаем публику в атмосферу немецкого кабаре. Это история о поиске свободы и невозможности ее обрести и о том, что ад неизбежен. Сейчас мы перенесли «Кабаре. Цветы» в зал на 1500 квадратных метров. Зритель бродит за нами по огромному пространству — нам удалось превратить его в Черный Вигвам.

Ты вообще отдыхаешь?

Да! Уезжаю на залив. Ужасно люблю воду. В детстве прочитал «Перси Джексона» (фильм ужасный, книжка потрясающая!) и начал думать, что я — сын Посейдона. Зачерпывал из воды песок, шептал ему: «Давай большую волну», бросал обратно и ждал. И, реально, поднималась огромная волна. Я мог часами сидеть на берегу и говорить с морем. Еще отдых — это вино, сыр бри, музыка и отсутствие одиночества. Я не умею быть один.

Почему?

Я вечно страдающая личность и в одиночестве начинаю рефлексировать. Хватаюсь за голову, пытаясь поставить себя на паузу. Возвращаясь домой, сразу включаю познавательную лекцию про космос, чтобы мозг отвлекся, а я заснул. Людям из-за этого тяжело со мной: я как шизоид — постоянно куда-то бегу.

Текст: Алина Исмаилова

Фото: Данил Ярощук

Свет: Дима Суворов, Skypoint