Все феномены неофициальной культуры Ленинграда и Петербурга конца XX века собраны в энциклопедии «Шизореволюция», которую писатель и искусствовед готовил 30 лет.
С ученым секретарем Новой академии изящных искусств Андреем Хлобыстиным от лица миллениалов поговорила его давний друг, художник Ирена Куксенайте.
Ирена Куксенайте: У вашей книги удивительное достоинство: ее можно открыть с любой страницы и зачитаться.
Андрей Хлобыстин: Я так ее и задумывал. В ней нет сквозного сюжета, морали. Речь идет об одном — о петербургской традиции, утверждающей радость жизни и борьбу за счастье. Что такое счастье? Это не то, что будет завтра. Не то, что было раньше. А то, что происходит сейчас. «Счастье — это „сейчас я есть“», — говорит художник и поэт Олег Котельников. Как на рейве — ты обнаженный греческий герой. В конце 1980-х — начале 1990-х ты становился петербургским художником и сразу отрывался от обыденности. Тебя признавали не за твои картины, а за то, что ты перешел в сказочный мир. Дядю Федора спросили: «Мальчик, ты чей?» — а он ответил, что ничей, свой собственный. С этого и началось наше поколение — с ощущения роскоши заботы о себе. Надо заниматься собой — в этом призыв моей книги.
Ирена: Как появился неоакадемизм? И жив ли он в наши дни?
Андрей: Его корни идут как раз из «модничества» 1980-х годов. И что примечательно, неоакадемизм придумали люди, считающие себя заядлыми новаторами. Это был шок — футуристы стали ретроградами! Сюртуки, цилиндры, трости были тоской по идеалу и признанием того, что будущее иссякло. Панковский лозунг No future стал былью, модернистский стеб осточертел. В Москве появились злобные акционисты, которые порочили искусство и себя — кусали на выставках людей, изображали животных, испражнялись в публичных местах. В Петербурге решили вернуться к корням, начался своего рода ретроавангардизм. Мы защищали прекрасный образ. Виктор Цой, Тимур Новиков пронеслись по жизни как кометы. Они указали романтический путь достоинства и радости в самых неблагоприятных условиях «поплывшего» мира. Сейчас происходит то же самое — очередной виток шизореволюции, расцвет и упадок одновременно. Люди пригрелись, футуризм дискредитирован, молодежь обещаниями светлого будущего не поднимешь. Перед нами ландшафт, усыпанный трупами павших героев, через который пробиваются ростки — юное поколение. Есть надежда, что они что-то изменят.
Ирена: Танцы являются помощью этим росткам?
Андрей: Как сказал один из героев Мольера, «все беды людей происходят от неумения танцевать». Космический танец Шивы держит мир. В книге есть глава «Русская рейволюция и эпидемия танцев». Все было интуитивно. Цой сказал: «Мы хотим танцевать!» Потом Катя Голицына, приехавшая к нам из Англии княжна: «Я хочу танцевать, я хочу двигать тело». Тело стало божественным сосудом, и маргиналы всех мастей во всем мире решили танцевать, вырабатывать новые души. Мы были людьми не национальности и не пола, а большой семьей, объединенной единым ритмом и чувством жизни.
Ирена: В вашей книге есть, пожалуй, главный герой — основатель Новой академии изящных искусств Тимур Новиков. Что, по-вашему, он дал петербургской культуре?
Андрей: Тимур был человеком, который определил искусство Ленинграда 1980–1990-х. Он соединил независимое искусство с молодежной культурой. Это был абсолютно новый стиль жизни. Создавались идеальные отношения, идеальные образы себя. Петербург продолжил выполнять свою кармическую функцию окна в Европу, именно здесь появлялись новые движения. Новикова называют «дедушкой русского рейва». Он обращал в художников всех энергичных людей вокруг себя, а они из нуля делали красоту.
Ирена: Многие обвиняют вашу книгу в недостаточном внимании к тем или иным явлениям и фигурам.
Андрей: «Шизореволюция» — не энциклопедия. Я выбрал необычные узловые точки, описал моду и нравы и закончил теоретическими главами о русском чувстве формы. Зарождение русского панка, неоакадемизм, рейвы — это не искусство само по себе, а жизнь. Все вплетено в быт. Это не глобальное, а фрагментарное описание культуры того времени. Об огромном количестве людей, естественно, в книге не рассказывается. И поэтому многие коллеги огорчились. Тут еще и неудовлетворенная гордыня сыграла роль: Тимуру Новикову слишком много внимания, а как же я, такой прекрасный?
Ирена: То есть не стояло задачи охватить необъятное?
Андрей: Конечно нет! Это скорее очерки. Вся книга — провокация: давайте заниматься собой!
Ирена: Вам интересен московский концептуализм?
Андрей: Я рассматриваю его как форму русского «антиискусства». Традиционного, древнего иконоборчества. Это борьба с красотой и телесностью, своего рода издевательство. Вообще все русское искусство стоит между иконой и иконоборчеством, а Москва и Петербург образуют эти два крайних полюса. Важно то, что у ленинградских художников в 1990-е существовал свой образ — они были самыми модными людьми, которые у себя в мансардах слушали новую музыку. Они знали все и о корифеях, и о новейших тенденциях, дружили с заграничными товарищами. Но самооценка росла не от этого. Люди изначально держались необычайно достойно, и это достоинство было стержнем культуры тех лет. Такое мироощущение возникло задолго до того, как появилась возможность быть опубликованным, увиденным.
Ирена: Интересно, что этот переворот в культуре происходил тогда одновременно во всей Европе — Франции, Германии, России. Это было не подражательством, а взаимосвязью?
Андрей: Да, разумеется. Русская культура впервые за многие десятилетия синхронизировалась с процессами на Западе. Ленинградское молодежное движение шло в ногу со временем и с его формами. Несмотря на закрытость границ, культура развивалась таким образом. Это было интернациональное явление. Информация распространялась повсюду подобно эфиру. И исследовать это, воздать должное и изучить предстоит будущему поколению.
 |
МЕСТО СЪЕМКИ Квадрига Александринского театра Пл. Островского, 6 При возведении кровли театра впервые в истории строительного дела были применены конструкции, изобретенные Росси и инженером Кларком. Архитектору пришлось долго отстаивать придуманную им систему арочных ферм и опор, убеждая чиновников в ее надежности. За создание Александринского театра Росси предоставили в пожизненное пользование одну из лож. |
Фото: Данил Ярощук
Стиль: Эльмира Тулебаева
Комментарии (0)