Евгений Водолазкин о том, как футбол приводит к рождению детей

Евгений Водолазкин

Моя футбольная биография

Первое, что в моей жизни помню о футболе, — это квакающие удары резинового мяча по асфальту. Раз или два в моем детстве мне удалось коснуться кожаного мяча, который кто-то выносил во двор в качестве предмета коллекционного. Присутствующим позволялось сделать один или два удара, но играть таким мячом было, конечно же, роскошью. Прикосновения к этому мячу принадлежали к сфере сакрального, а для игры появлялся всё тот же резиновый зеленого цвета мяч. Помню игры в квадрат, ≪на короля ворот≫, ≪в одно касание≫. В последней задействовалась стена дома, поэтому наши касания нередко сопровождались звоном стекла.

На хорошем поле и хорошим мячом я стал играть в Мюнхене, где в начале девяностых мы с семьей жили в университетском богословском коллегиуме. По вечерам студенты, аспиранты и даже профессора-богословы играли в футбол. В духе западной политкорректности, игравшие были обоего пола. Подчеркиваю это особо, поскольку отношения между полами тесно переплелись тогда с футболом.

Во время одной из игр я резко пошел на мяч — так резко, как может это делать только человек, всё свое детство мечтавший о кожаном мяче. Мне противостояла девушка по имени Мириам, которая в последний момент убрала от мяча ногу. Наша отечественная футбольная школа не предусматривает таких маневров: когда двое борются за мяч, оба отыгрывают эпизод до конца.

Не знаю, зачем девушка убирала ногу. Вероятно, тяга ее к мячу была несравнима с моей. А может, вид мой был таков, что ногу она предпочла убрать. Дело кончилось тем, что вся сила, вложенная в удар по мячу, пришлась на ногу Мириам. Результатом оказалась — до сих пор не могу вспоминать это без трепета — ее раздробленная ступня. Скорая помощь, мы, несущие Мириам на носилках, больница.

Через неделю происходит следующее. Мы играем в том же составе (за исключением, естественно, Мириам). Передо мной оказывается богослов Клаус, который в точности повторяет ее ошибочное движение.

Через секунду Клаус лежит на поле с раздробленной ступней. Дальше всё происходит, как в повторяющемся кошмарном сне: скорая помощь, носилки, больница — та, в которой уже лежит Мириам.

Я в отчаянии. Моя жена налагает запрет на мое участие в немецком футболе, и я с этим соглашаюсь. Мы оба боимся, что мои футбольные выступления выставляют нашу страну в невыгодном свете.
В больнице Клаус смотрит на Мириам, что называется, с новым вниманием, у них завязываются отношения (благо, характер травм этому не препятствует). По выходе из больницы выясняется, что, в отличие от Клауса, Мириам не только поставлена на ноги, но и беременна. Через девять месяцев у пары богословов рождается дочь София. Как поет Борис Гребенщиков, нога судьбы — притом левая, потому что я левша.

Впрочем, моя немецкая футбольная карьера на этом не закончилась. После долгих уговоров я вернулся на поле — и даже играл в каком-то университетском первенстве. Очевидно, мои товарищи надеялись, что в ответственных матчах я смогу вывести пару-тройку соперников из строя. Не последнюю роль в этих уговорах сыграло, возможно, и естественное стремление молодых богословов к браку: они видели, что мое участие в игре этому способствует.

Уехав из Мюнхена, я не расстался с футболом.

В те годы в Пушкинском Доме сложилась отличная команда. По понедельникам после работы мы переходили через Малую Неву на Петроградскую сторону. Там было неплохое по российским меркам поле, где мы играли с дворовыми командами ≪на вылет≫.

Несмотря на увеличившийся груз лет (а также пива, которым заканчивались матчи), мы обыгрывали почти всех.

Нас искренне удивляло, что эти успехи не производили никакого впечатления на руководство ≪Зенита≫. В питерской команде менялся тренер за тренером, но ни один из них так и не появился на Петроградке. Так что радость от наших успехов несла в себе и оттенок горечи.

В отличие от тех, кто выступал на стадионе ≪Петровский≫, наши финансовые запросы были гораздо скромнее. Мы как-то даже подсчитали, что Российская академия наук платит нам приблизительно в 800 раз меньше.

Игнорирование команды Пушкинского Дома зенитовским руководством мы могли объяснить лишь одним: наша игра казалась ему слишком академичной.

Был, однако, в моей жизни момент, когда ≪Зенит≫ обратил на меня внимание. Странным образом я заинтересовал его не как футболист, а как писатель.

В солнечный апрельский день 2015 года мне позвонили из зенитовской пресс-службы и попросили дать интервью. Текст, как мне было сказано, предполагалось поместить в программке матча ≪Зенит≫ –≪Севилья≫. Беда подкралась с неожиданной стороны: ≪Зенит≫ сыграл с ≪Севильей≫ вничью и выбыл из Лиги чемпионов. С тех пор из питерской команды ко мне не обращались ни разу. Ощущая вину перед ≪Зенитом≫, слабое свое оправдание вижу в том, что в матче с ≪Севильей≫ на поле меня все-таки не было…

Оглядываясь на свою долгую футбольную жизнь, не могу сказать, что она была бесполезной. В конце концов, ее результатом стала немецкая девочка София. Она, скорее всего, не подозревает о моем существовании, но я о ней временами думаю. Иногда мне хочется поздравить ее с днем рождения, к которому я некоторым образом имею отношение. Останавливает меня то, что я не могу определить степень нашего родства.

Кстати, о поздравлениях. Среди звонков и писем, полученных в Новый год, особо во мне отозвалось пожелание замечательного тележурналиста Кирилла Набутова: ≪И чтобы без травм!≫. Не думаю, что Набутов имел в виду какие-то конкретные события, поскольку ни одного матча с моим участием —так уж сложились обстоятельства —он не комментировал. Да, разумеется, лучше без травм… А если без травм не получается? Ничего объяснять я ему на всякий случай не стал. Просто дал понять, что для поднятия спортивных (и демографических) показателей РФ не пожалею усилий. Что по-прежнему готов выйти на поле и проявить свои лучшие качества.

Фрагмент для публикации предоставлен издательством «АСТ: Редакция Елены Шубиной»