Президент и редакционный директор Brand Development Conde Nast International, а до начала карьеры в глянце — петербургский театровед, подготовила и выпустила книгу «Блокадные девочки». К интервью с восемью женщинами, пережившими зиму 1941–1942 годов в Ленинграде, она присоединила собственные дневниковые записи — прием, который наглядно показывает: блокада не ушла из Петербурга до сих пор.
Почти все ваши героини признаются в том, что не любили вспоминать блокаду, никогда не обсуждали ее даже с собственными детьми. Как вам удалось их разговорить?
В одних семьях о блокаде говорили, в других нет, я бы не стала обобщать. Некоторые мои героини не рассказывали о блокаде детям, зато рассказывали внукам, видимо, им необходима была временная дистанция. Стало легче говорить, когда блокада обросла мифами, собственным словарем, расхожими метафорами, — все это помогало укладывать блокадный ужас в слова. А насчет разговорить… Нужно искренне интересоваться предметом и внимательно слушать. Поскольку для меня эта тема была живой и болезненной, разговорить их было не так уж сложно, хотя они, конечно, все очень разные. Кто-то говорил весьма жестко, кто-то не мог сдержать слезы. Думаю, что, рассказывая о своем блокадном опыте, мои героини каким-то образом от него освобождались, хотя до конца такое не изживается никогда.
Тема блокады не отпускала вас много лет, и вы честно признаете, что с помощью этой книги хотели разобраться со своими детскими ужасами. Получилось?
Не могу сказать, что я полностью с ними разделалась (это ведь, наверное, невозможно), но в чем-то мне стало легче, многое встало на свои места. Например, я рассказываю в книге о своей булимии. Знаю, что сопоставление пищевых расстройств и блокадного голода многими воспринимается как кощунство, но я пережила родовую ленинградскую блокадную травму, а книга помогла мне разобраться с ее последствиями. Вообще, по-моему, нет запретных тем, запретных вопросов, запретных параллелей. Все зависит от того, как это сделано.
Ваши собеседницы рассказывают о том, что менструация у них началась очень поздно — в шестнадцать-семнадцать лет. Обычно люди стараются избегать такой откровенности.
Я всем задавала вопрос о менструации, потому что меня волновала тема убитой в зародыше женственности, задушенной природы. И никто не отказывался говорить об этом, никто не смущался.
Что вас саму поразило в воспоминаниях блокадниц сильнее прочего?
Больше всего задевают какие-то маленькие детали. Девочка, описавшаяся от страха в подъезде и потом всю зиму проходившая мимо этой замерзшей лужи. Мальчик, издевательски накрошивший хлеб на стол голодной учительницы, которая эти крошки собирала и ела прямо перед учениками. Человек, который умер от запаха мяса, которое проносили мимо него на тарелке.
Даже спустя многие годы никто из блокадных девочек не жалеет о том, что не эвакуировался из Ленинграда в первые месяцы войны. Что за этим стоит?
Может быть, благодарность за то, что они выжили? Кто знает, что было бы, если бы они уехали? К тому же у ленинградцев есть ощущение трагической связи со своим городом, причастности к его мученической судьбе.
Вам удалось нащупать и передать в этой книге ДНК ленинградца, причем именно благодаря сочетанию блокадных воспоминаний и вашего дневника. Вы к этому осознанно стремились?
Не берусь рассуждать о ДНК ленинградца, я просто писала книгу, которая помогала мне разобраться со своим прошлым и со своими отношениями с городом. Я прекрасно понимаю, что моя книга мало кому была бы интересна, если бы в ней не было второй, дневниковой части. Этот интерес вызван моей внешней гламурной жизнью, всей моей «глянцевой» карьерой. Но смысл «Блокадных девочек» именно в такой, намеренно грубой, со швами, комбинации этих двух частей — блокадных воспоминаний и моего дневника, который тоже своего рода блокадный. У каждого из нас своя собственная блокада.
Ваши дети прочитали «Блокадных девочек»?
Нет. То есть они знают, о чем книга, читали какието фрагменты, но ни Иван, которому шестнадцать, ни Соня, которой одиннадцать, не стали ее читать. Как многие дети, они защищаются от ужасного, не хотят погружаться в эту боль, боятся ее. К тому же есть что-то очень пугающее — и даже стыдное — для детей в подобном обнажении собственной матери. Каких-то вещей обо мне они предпочитают не знать. Может быть, когда-нибудь прочтут. Кстати, книгу я посвятила Соне, она ведь в том же возрасте, что и мои героини.
Вы наверняка видели отзывы о книге?
Меня удивило, сколько было положительных рецензий. Книга ведь маленькая, изданная небольшим тиражом в интеллектуальном «Новом издательстве» без всякой рекламы и раскрутки. А отзывы я слышала разные, от полного отторжения до восторга. Были отклики самих блокадников: кому-то «Девочки» показались оскорбительными и кощунственными, кто-то, наоборот, благодарил меня за откровенность и за попытку сопоставить свой личный опыт с историческим. Было немало писем от девушек — анорексичек и булимичек, которые увидели в книге прежде всего историю своих отношений с едой. А были и те, кто только из моей книги узнал о жутких вещах, происходивших в блокаду.
Вы сейчас живете во Франции. По вашим наблюдениям, знают ли о блокаде на Западе?
Все что-то слышали об «осаде» — ее тут так называют. Но почти никто не знает подробностей и не понимает невероятного масштаба этой катастрофы, которая требует столь же глубокого осмысления, как холокост, — на всех уровнях.
Каковы ваши нынешние обязанности в Conde Nast International?
У меня безумно интересная работа, я занимаюсь редакционной стратегией издательского дома Conde Nast на всех рынках, кроме американского, помогаю запускать новые журналы, занимаюсь развитием бумажных журналов онлайн. Сейчас удивительный момент: все меняется с такой скоростью, что если не действовать очень быстро, то потеряешь связь с реальностью, с читателями, с временем. А скорость, которая нужна в цифровом мире, и перфекционизм, которым всегда славился наш издательский дом, не очень-то легко совмещаются. Но тем интересней. Я очень люблю Париж, это чувственный и фантастически красивый город. Но все равно ощущаю себя ленинградкой: я в Ленинграде родилась, жила до тридцати лет и до сих пор не могу расстаться с питерской квартирой.
Осенью вы выступали в Петербурге с лекцией о наготе в моде в рамках фестиваля «Дягилев. P.S.». А какие темы интересны вам сегодня, помимо работы?
Я почти год писала вторую книгу, которая в августе выйдет в издательстве «АСТ», в редакции Елены Шубиной. То есть написала я ее стремительно, почти за месяц, а потом продолжала над ней работать. Это тоже своего рода документальная и автобиографическая история. Книга называется «Кто-нибудь видел мою девчонку?» и посвящена моему первому мужу Сергею Добротворскому, кинокритику и сценаристу, который умер почти семнадцать лет назад. Я рассказываю историю моей жизни с ним и без него, моей вины, моей любви, силы которой я тогда не понимала. Продолжаю разбираться с прошлым и прорывать свою блокаду.
Текст: Виталий Котов
Фото: Юрий Тресков
Комментарии (0)