Что такое петербургская хтонь? Рассказывают Антон Секисов, Леха Никонов, Алла Горбунова (и многие другие!)

<...>

Вдали я увидел одинокого человека, который перебежал через мост, затравленно оглянулся и ринулся дальше по 8-й линии в сторону метро Василеостровская. Он был в голубой рубашке и брюках, и я предположил, что он проспал будильник и торопится в офис. Странное рвение, столь неестественное для Петербурга, города праздных безработных мечтателей. Я же немного постоял у музея кукол, посмотрел на странное облако, на кромку мутной воды.

Прошел некий пик интереса к реальности, и я уже никуда не спешил. Все-таки по-настоящему важные новости я узнаю и так, а простой инфошум только сбивает с толку. Я неторопливо двинулся в сторону Уральского моста, чтобы проследовать тем же маршрутом, что и мужчина в рубашке и брюках. Слева за мостом я увидел маленькую фигуру, которая медленно шла в моем направлении. Полный, приземистый человек в кепке и футболке с желтым пятном на груди. Фигура, хотя и с трудом различимая издалека, показалась смутно знакомой. Неосознанно захотелось помахать ей рукой. Но я не стал этого делать. Я зачем-то стоял на мосту, дожидаясь, пока эта фигура приблизится. Фигура двигалась рывками, как притормаживающая картинка, прихрамывала, припадала на одну ногу, я все почему-то не мог понять, левую или правую, смотрел и смотрел, пока наконец желтое пятно не приобрело четкие очертания, не сложилось в сочетание букв — ЛДПР. Дед из дома престарелых «Золотое время» медленно, но целенаправленно двигался в мою сторону. Когда он был уже достаточно близко, метрах в 30-40, он вытянул вперед руку и зарычал.

«Что-что, извините?» — уточнил я, состроив услужливую улыбку. Трудно сказать, что именно во внешности деда насторожило, смутило, а сразу затем напугало. Зрение у меня не очень хорошее, давно нужно было купить более сильные линзы. Но мои мысли вдруг затараторили: беги, беги, срочно беги, убегай же скорее! Дед был уже очень близко, хромал и тянулся желтоватой и кривоватой рукой к моему рукаву. Приглядевшись как следует к деду, я наконец заметил, что его челюсть выпячивалась, была сдвинута вбок, и из-за этого рот застыл в неестественном и жутковатом оскале. Губы и подбородок были испачканы в чем-то буром и алом, и это буро-алое, очень густое, стекало на грудь, на надпись «ЛДПР». Наверное, объелся брусничным вареньем, решил я, а мои мысли заорали уже во всю мощь: беги же, тупой *** [идиот]! Ну и я побежал. Побежал, ощущая, что ноги движутся не очень уверенно, как-то вихляют, как у красивых блондинок из хорроров нулевых, стремящихся прежде всего сохранить сексуальность и грациозность в попытке сбежать от маньяка.

Дед позади отчаянно зарычал, и я услышал, как что-то с силой ударилось о перила моста, совсем рядом со мной. Постепенно мне удалось обрести власть над ногами, и я бежал все быстрей и быстрей, чувствуя, как отрываюсь от деда. Преодолев светофор, я побежал по разделительной полосе, вдоль домов с пустовавшими окнами. Я пробежал метров 200 прежде, чем снова увидел мужчину в рубашке и брюках. Он трепыхался, как рыба, и его волокли спиной по стене одного из домов, накинув на шею что-то вроде лассо. Он упирался, шаркал туфлями, барабанил по водоотливам, но кто-то невидимый упрямо и быстро тянул его в окно на втором этаже. Прошла пара секунд, и мужчина полностью скрылся из вида, а окно так и оставалось открытым, скрипя на ветру. Никаких звуков оттуда не раздавалось. Я оглянулся, увидев, что дед уже не один: с ним ковыляло три или четыре фигуры. Хотя я бежал, а они еле ползли, расстояние между нами было не очень большое.

После 100 граммов водки бег давался не очень легко, но мысль о дедовом перекошенном рте, окровавленных желтых зубах все-таки мотивировала. Вдруг неистово захотелось брусничного морса со льдом. Я представил, как сижу на веранде кофейни, передо мной чашка американо и графин морса со льдом. «Да какие веранды!», — перебил я себя. Наступил апокалипсис: зомби, каннибализм на руинах, каждый сам за себя. Вероятность, что я доживу до вечера, далека от стопроцентной. И все-таки фантазия о веранде и морсе оказалась странно прилипчивой.

Добежав до первого перекрестка, я свернул на Малый проспект, двинувшись в сторону Тучкова моста. Я вспомнил, что назначил на четыре часа дня встречу с приятелем Гришей. Несмотря на ничтожную вероятность того, что Гриша дожидался меня в рюмочной «Н.» в оговоренное время, я все-таки должен был выполнить обязательства со своей стороны: тем более что других обязательств у меня вроде как не было. Я вспомнил, как часто мы с девушкой представляли, что будет, если наступит зомби-апокалипсис. Как мы укроемся в каком-нибудь домике возле реки, за забором с колючей проволокой и сторожевыми собаками. Дольше всего мы выбирали оружие. Я склонялся к простому и эффективному автомату Калашникова. На случай осечки у меня будет нож, как в фильме «Рэмбо первая кровь» или бейсбольная бита с гвоздями. Почему-то эти фантазии всегда приводили к ссорам.

— Несмотря на Калашников, — говорила она, — ты не проживешь в этой реальности и пяти минут! Ты слишком рассеянный, заторможенный, если не сказать...

— А у тебя вообще топографический кретинизм, ты все время спотыкаешься и роняешь предметы. Ты боишься божьих коровок!

Она уходила из комнаты, хлопала дверью. Я кричал что-то вслед. Но все-таки было очень приятно мечтать о чем-то таком по ночам, обнявшись, ворочаясь на советской кровати, скрипевшей от каждого микродвижения.

Хромающий дед и компания скрылись из глаз, и я сбавил скорость, продолжая брести по разделительной полосе. Возникла отчетливая картинка из ближайшего будущего: как сижу спустя пару недель в какой-нибудь карельской пещере, завернувшись в медвежью шкуру, и смотрю на пламя костра. В моей руке — кубок, вытесанный из черепа. Понятно, думаю я, что произошла кошмарная, не имеющая аналогов трагедия. Унесшая миллионы, сотни миллионов жизней невинных людей. И все-таки в этой ситуации можно усмотреть и определенные плюсы.

18+