Каким был Иосиф Бродский на самом деле? Рассказывает его друг Яков Гордин

Почему Бродский не хотел, чтобы писали его биографию

Надо сказать, что я вообще очень редко говорю о Бродском по одной причине: вокруг него гуляет огромное количество мифов, домыслов, разных глупостей — одним словом, то, чего он безумно боялся. Существует завещание Бродского, в котором он обращается к своим друзьям и просит не писать его биографий и не способствовать их написанию. Однако, как человек умный, он не мог не понимать, что это абсолютно нереально. Все равно биографии будут сочиняться, а воспоминания о нем будут выходить, потому что он сам очень много рассказывал о себе и давал огромное количество интервью.

Существует несколько изданий, в частности, «Большая книга интервью», вышедшая в свое время в Москве, которую собрала Валентина Платоновна Полухина – специалист по биографии Бродского. Она беседовала со многими, кто так или иначе был знаком с Бродским. Это его друзья, которых не так уж и много, издатели, знакомые, переводчики, его приятели и нобелевские лауреаты. В общем, это драгоценное издание для будущих биографов. Также существует очень любопытная книга – «Диалоги с Бродским» Соломона Волкова, в которой тот под диктофон много часов рассказывал о себе, отвечая на вопросы. Дело было не в его самолюбовании, этого как раз не было, он относился к себе достаточно иронично, но, понимая, что может быть после его ухода, давал некий эталонный материал: то, как бы он хотел, как воспринимали его жизнь и поступки.

И недаром он боялся, потому что публикуется масса каких-то совершенно фантастических вещей, в том числе и некоторые его друзья – люди с творческой фантазией — тоже этим занимаются. В свое время в нашей газете «Смена», потом это повторил «Московский комсомолец», написали, что мать Бродского, Марья Васильевна, была майором Смерш. И, поскольку она была майором Смерш на северном фронте, то, возможно, допрашивала Солженицына. Хотя, надо сказать, что те, кто ее знал, не могли представить ее майором Смерш. Она была тихой, интеллигентной женщиной, которая всю жизнь занималась канцелярской работой. Но даже замечательный филолог, литературовед и действительно настоящий друг Иосифа Лев Лосев пишет в его биографии, что она бухгалтер. Она была не бухгалтером, а канцелярским работником: трудилась в Исполкоме много лет в канцелярии. Почему родилась эта замечательная фантазия относительно майора Смерш? Потому что отец Иосифа был на фронте военным корреспондентом, а Марья Васильевна с маленьким сыном основную часть первой блокадной зимы провели в Ленинграде. Они жили в районе, где был лагерь военнопленных, и она там работала. Возможно, ее использовали как переводчицу, потому что она знала немецкий. Из этого зерна выросла легенда, которая повторяется из раза в раз. И что «полторы комнаты» (так сам Бродский называл жилье в «Доме Мурузи», в котором вырос — Прим.ред.) она получила именно как майор Смерш, хотя на самом деле они просто обменяли комнаты отца Бродского Александра Ивановича и самой Марьи Васильевны.

О раннем творчестве 

Биография поэта — особенно, с таким непростым восприятием мира, как Бродский — это сложное явление. Всегда достаточно оправданно соотносить поэзию и жизнь и вычитывать из стихов бытовой материал. Это, естественно, имеет смысл, но на самом дел опасный путь. Потому что эти два пласта – быт и стихи – они пересекаются, но очень непросто и иногда парадоксально. Хотя характер поэзии в некотором роде влияет на поведение человека и его жизнь. То, что он пишет, потом оказывается мощным импульсом для поступков.

И, надо сказать, что поэзия молодого Бродского – это сугубо романтический, бунтарский период. Это все единый комплекс: как человек проживает мир, как отражает это в своих стихах влияет на его мировосприятие. В этом отношений Бродский был человеком чрезвычайно ярким. Хотя я не являюсь «бродсковедом», но поскольку судьба дала мне сорок лет достаточно близких отношений с ним, то есть некий опыт. Мне приходилось говорить и писать, что для раннего, молодого Бродского и, пожалуй, почти до ссылки было свойственно крайне радикальное отношение к мироустройству, он его вообще не принимал. Для него мир был устроен абсолютно неправильно. 

Когда мы с ним познакомились в конце 1957-го, ему было 17 лет, мне 22. Я был после армии и человеком более спокойным. В декабре 1958 года был у нас состоялся довольно бурный спор относительно принятия и непринятия мира. На следующий день он принес мне стихи посвященные мне, которые так и назывались «Стихи о принятии мира». Они малоизвестны, потому что были опубликованы только один раз — в первом томе четырехтомника собрания сочинений. 

Упоминание таких стихов, как «Ни страны, ни погоста...», приводило его в бешенство из-за того, что стали настолько популярными. Он считал, их надо забыть навсегда, потому что это уже «расхожие» стихи. Они посвящены двум девушкам – Е.Д. и А.Д. Это мои соученицы университетские. В квартире одной из них произошел тот самый разговор, в результате чего на следующий день он написал «Стихи о принятии мира». 

Удивительная вещь, что, с одной стороны, вся его поэзия того периода – это такая чистая эмоция, с другой, он очень остро чувствовал некоторую недостаточность такого стиля поэзии. Когда он встречал нечто подобное у других, то реагировал достаточно определенно. У нас с ним был опять-таки поэтический диалог о Лермонтове. Бродский немедленно написал стихи в ответ, которые совершенно не соответствовали его тогдашней общей тональности. Их смысл – стремление снизить и убрать всяческий пафос. Они назывались «Баллада о поручике Лермонтове», это очень спокойные по тону стихи. Очень любопытно прослеживать, как менялись его отношения с миром. Как от такого романтического юношеского бунтарства, которое рождало замечательные стихи, он постепенно, еще несколько лет, не сбавляя этого внутреннего накала, двигался к более глубокому анализу человеческого восприятия жизни.

О скандалах с участием Бродского

Что касается взаимоотношений с миром и людьми, была такая характерная история в 1959 году. Наши идеологические органы искали всяческие подходы к литературной молодежи и к молодежи вообще. И обкомы комсомолов в содружестве с Союзом писателей устроили так называемый «Турнир поэтов» во Дворце культуры им. Горького. Там собрали большое количество молодых поэтов, а победа в турнире присуждалась по реакции зала. Кроме того, на сцене сидело небольшое жюри. Союз писателей представляла Наталья Грудинина, которая в последствии защищала Бродского в период его неприятностей. Бродский прочитал стихи под названием «Еврейское кладбище», в которых не было ничего особенного, но они вызвали большое неудовольствие. В ответ на это он прочитал «Стихи под эпиграфом» (Эпиграф: Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку). Эти стихи были восприняты как вызов и после того, как жюри посовещалось на месте, один из членов сказал, что выступление считается «небывшим» — как будто бы его не было. 

Однако, это был не первый случай, после которого власти обратили на него внимание. Первый, к сожалению, был спровоцирован мной. Я учился в университете, у нас на филологическом факультете было студенческое научное общество, где я делал доклад о поэзии 1920-х годов и пригласил его послушать. После того, как я прочитал и началось обсуждение, Иосиф попросил слово и начал свое выступление цитатой из книги Троцкого о литературе и революции. Иосиф не собирался никого эпатировать, он недавно прочитал редкую книгу, которая была изъята, и решил оттуда что-то процитировать. Случилась совершенно анекдотичная ситуация: от волнения и ярости ведущий этого мероприятия профессор, специалист по советской литературе Евгений Иванович Наумов, путая «Бродский» и «Троцкий», кричал «Троцкий, вон отсюда!». Поэтому, когда у меня спрашивают, почему для этой чудовищной экзекуции, травли, суда и ссылки выбрали именно Бродского, я отвечаю, потому что он вел себя совершенно особенным, естественным образом.

Что повлияло на литературный стиль Бродского

Что касается воздействия поэзии на судьбу поэта и текста на человека, то очень любопытно следить за эволюцией взаимоотношений Иосифа Александровича и жизни. 

Помимо стихотворения «Глаголы», у него есть более ранние стихи, написанные в 1958 году, когда ему было 18 лет – «Определение поэзии» памяти Лорки. Эпиграфом к стихотворению послужила легенда, что перед расстрелом Лорка увидел, как над головами солдат поднимается солнце, и произнес «А все-таки восходит солнце». Возможно, это было началом стихотворения. Выбор сюжета для еще юного Бродского очень характерен и важен. 

Надо сказать, что с самого начала было понятно, что мы имеем дело с человеком глубоко незаурядным. Даже самые ранние и наивные стихи говорили довольно много о нем. Одно из первых его стихотворений — «Памятник Пушкину» с эпиграфом из Багрицкого. 

Много говорят об интересе Бродского к англоязычной поэзии, он кое-чему научился и написал великие, на мой взгляд, стихи «Большая элегия Джону Донну». Но почвой, основной того, что он делал все же была русская поэзия. К примеру, Пушкин проходит в поэзии Бродского от начала и до конца, все время есть открытые и скрытые цитаты и прямые ему посвящения. В то же время, в 1961 году, он написал «Петербургский роман» пушкинским размером. Там много чего, сложный сюжет, но проходят пушкинские же персонажи — себя он сопоставляет с Евгением и с Алеко. Это надо иметь в виду, когда мы говорим о нем и вспоминаем, что хотя он в ранний период и был увлечен Лоркой и Незвалом, но в основе всего лежала русская поэзия. 

Любопытный момент, что не самый популярный поэт пушкинской поры Баратынский, для него сыграл огромную роль. Бродский рассказывал, что в 1962 году в Якутске купил случайно в книжном киоске томик Баратынского, которого до этого не знал. Он утверждал, что только тогда понял, чем нужно заниматься по-настоящему. Что именно тот убедил его, что он действительно занимается тем, чем следует. Тогда он написал прямо в Якутске стихи памяти Баратынского.

Хотелось бы обратить ваше внимание на стихи, написанные в 1962-м, когда ему было 22 года. Это «От окраины к центру» — как раз про способность неосознанно предсказать и предопределить течение своей жизни дальнейшей. Здесь это очень ярко проявляется. Этот стих как своеобразное прощание с молодостью. Лирический герой приходит на Малую Охту, с которой у него очень много связано. В 22 он описал программу, которая впоследствии реализовывалась так или иначе: с его собственной помощью или под внешним давлением, но воплотилась в жизни. И это, конечно, нечто совершенно уникальное.

Про перестройку

Существует мнение, что Бродский был к перестройке более или менее равнодушен, что совершенно неверно. Он немного говорил об этом в стихах, но довольно много в письмах. Есть у него одно такое «программное» стихотворение — «Подражание Горацию». Стихи посвящено России и написаны в 1993 году. Стихи с непростой интонацией и непростым же чувством, но острым пониманием напряженности процесса, который происходил. Более того, недавно вышел фильм на «Первом канале», где скомпонованы вырезанные моменты из его интервью в Венеции в 1993 году, где его спрашивают «Как вы смотрите на все это?» и он отвечает: «Анна Андреевна (Ахматова — Прим.ред.) в свое время, когда ее спросили, сказала, что она в партии Хрущева, а я с некоторыми оговорками могу сказать, что в партии Ельцина». Так что он тогда очень живо воспринимал то, что здесь происходило. И большая доля скепсиса относительно нашего будущего у него была. Но, повторяю, расхожее мнение, что он от этого всего отрекся – абсолютно неверное.

Об отношении к религии 

Если говорить о фундаментальных вещах, то люди, читающие Бродского, часто задумываются о его отношении к религии. Этого материала в его поэзии очень много, это является таким стержнем в его взаимоотношениях с реальностью и миром. У него есть прямые высказывания на эту тему. В ссылку я ему присылал роман «Доктор Фаустус». У Бродского тот вызвал неожиданную для меня реакцию, он его раздражил. И он написал большие стихи «Два часа в резервуаре», где полемизирует с таким подходом к мировым событиям и вообще к жизни. И есть у него там такая строка «Неверие – слепота, а чаще – свинство».

В его творчестве было много сюжетов, но один из них, очевидно, для него важный – это Рождество. С 1962 года практически каждый год он писал рождественские стихи, они изданы отдельной книжкой с предисловием Петра Вайля, который был в Америке с ним близок. Он, разумеется, отталкивается от Евангелических сюжетов о рождении Христа, посещении Волхвов, бегства в Египет, но, удивительным образом, это пронизано ощущением цельности жизни: той и нашей. Это очень простые для понимания истории. Вот, скажем, в 1963 году он написал даже два рождественских стихотворения – в декабре и в январе. «Спаситель родился в лютую стужу». Мы все знаем, где это происходило, но у него это суровая зима. И чем дальше, тем яснее появлялся личный момент. Один из последних рождественских стихов, являющийся наиболее личным, написан в 1992 году – это «Колыбельная». Ее Мария поет младенцу Христу. Эти стихи очень горькие и трагические, но ему замечательно удалось совместить евангелический сюжет с собственным ощущением своей жизни и человеческой в целом.

Текст: Дарья Гудова

Публичная лекция прошла в Центральной библиотеке им. М. Ю. Лермонтова