Набережная Фонтанки, Таврический дворец и Мариинский театр: где можно было встретить антрепренера Сергея Дягилева в Петербурге начала ХХ века?

Новая квартира-редакция, набережная реки Фонтанки, 11

В 1900 году Сергей переезжает на новый адрес, да еще какой! — набережная реки Фонтанки, 11. Окна его квартиры с балконом на третьем этаже выходят на Шереметевский дворец.

Квартира на Фонтанке, как и предыдущая на Литейном, была обставлена с большим вкусом. Хоть она и состояла из нескольких довольно тесных комнат, места для хозяина и для членов редакции (журнала «Мир искусства». — Прим. ред.) было достаточно. Первое впечатление простоты сменялось ощущением уюта, как только посетителя приглашали в кабинет Дягилева, в центре которого стоял длинный стол. Там обычно угощали чаем с пирожными и обсуждали деловые вопросы.

<...>

Благодаря воспоминаниям друзей Дягилева у нас есть возможность погрузиться в атмосферу тех лет и проникнуться творческим процессом. По вторникам в редакции проводились общие собрания сотрудников, обычно многолюдные и очень оживленные. Эти собрания на самом деле были простыми дружескими вечеринками, и на этих встречах меньше всего говорилось о рабочих вопросах и о самом журнале. Журнал же делался как бы домашним «кустарным» образом, где-то «за кулисами» и не на виду. Основную работу вели Дягилев и Философов. Бакст в задней комнате занимался «черной работой» — ретушировал фотографии, готовил клише и сочинял виньетки для обложек и страниц журнала.

Интересно, осознавали ли мирискусники (Серов, Врубель, Нестеров, Коровин, Рерих, Левитан, Остроумова-Лебедева. — Прим.ред.) эпохальность своих дел? Или просто работали от души, увлеченные свежими идеями?

<...>

В этом доме Дягилев проживет в течение шести лет. Здесь будут выпускаться номера «Мира искусства» и готовиться выставки. Здесь же Дягилев подготовит первую заграничную выставку — ретроспективу русского искусства XVIII-XX веков, которую представит в Париже в 1906 году. То есть это именно то место, где зарождались «Русские сезоны». Наверняка по вечерам или ранним утром Дягилев смотрел из окна на Шереметевский дворец, на Фонтанку, и придумывал свои невероятные проекты. Выглядел Сергей Павлович в тот момент жизни весьма соответствующе своему положению: настоящий щеголь. Подстриженные усы, цилиндр, шелковый надушенный платок в манжете рубашки, безукоризненные визитки, манера держаться — фатовато-развязная и насмешливо-кокетливая, но в то же время дерзкая. Дэндизм Дягилева привлекал внимание и был причиной многих пересудов.

Мариинский театр, Театральная площадь, 1

По долгу службы Дягилеву приходилось бывать на спектаклях в Мариинском театре довольно часто. Во втором ряду директорской ложи он имел «свое» казенное кресло и его высокая плотная фигура обращала на себя внимание барственной осанкой.

<...>

С момента своего первого появления в Дирекции императорских театров Дягилев прослыл снобом, хоть и эстетом. Однако его снобизм был маской, щитом, которым его обладатель научился пользоваться безукоризненно. А за ним в реальности скрывались искренняя любовь к искусству, красоте, русской культуре и России, привязанность к родной стране и своим корням, а также осознание ответственности за ее судьбу и будущее.

Прима Мариинского театра Матильда Кшесинская в тот период была весьма благосклонна к Дягилеву. Он понравился ей сразу, поскольку был очень умен и хорошо образован, мог поддержать беседу на любую тему. Кшесинская считала его на редкость талантливым и очень одаренным человеком. Дягилев после спектаклей всегда провожал ее домой, но и она сама искала его общества, что привело к забавному эпизоду: Кшесинская была на бенефисе артиста Потоцкого в Александринском театре, но не досидела до конца спектакля, а отправилась в Мариинский театр, где в тот вечер давали оперу «Фауст». Она успела к последнему акту и пробралась во второй ряд, где было несколько кресел для чиновников дирекции Императорских театров. Дягилев этого не заметил, чем и воспользовалась балерина, попросившая барона В.А. Кусова (управляющего театральной конторой) уступить ей место рядом с Сергеем Павловичем. Как же он удивился, когда вместо барона увидел в кресле Матильду Кшесинскую!

<...>

Новый директор Императорских театров (Сергей Волконский. — Прим.ред.) имел собственный план и стратегию развития вверенных ему учреждений, кульминационной точкой его программы должен был стать балет: по предложению Бенуа выбор пал на «Сильвию» на музыку Лео Делиба, руководить постановкой Волконский собирался поручить Дягилеву. И в этот момент разразился феноменальный скандал, о котором в городе беспрестанно говорили в течение двух месяцев! Прекрасное время, когда Дягилев издавал «Ежегодник Императорских театров» и ездил каждый вечер в оперу и на балет, заканчивалось.

Таврический дворец, Шпалерная улица, 47

Открытие выставки было запланировано на январь, однако вернисаж состоялся 6 марта 1905 года. Подготовительная работа заняла несколько месяцев. Хотя Дягилеву был предоставлен в полное распоряжение гигантский Таврический дворец, необходимо было продумать, как его использовать. 

<...>

Действительно, работать с таким огромным выставочным пространством было непросто: ни одной стены, колонны и окна от пола до потолка, все это походило не на зал, а, скорее, на площадь под крышей. Первоначально художники и даже сам Дягилев растерялись. Залы дворца были действительно неудобны, хоть и являлись самой грандиозной выставочной площадью в Петербурге. Но Дягилев не был бы самим собой, если бы не справился и с этой задачей: приняв предложение Бенуа разбить выставку на царствования, он решил перегородить огромные пространства Таврического дворца щитами, образующими подобие лабиринта. Вертикальные поверхности, а также полы были затянуты сукном разного цвета. В центре под куполом по эскизам Бакста получилось создать сад, где можно было отдохнуть в стилизованных беседках. Зелень этого «сада» стала эффектным фоном для выставлявшихся мраморных бюстов.

Современники отмечали, что выставочный дизайн Дягилева превращал его выставки чуть ли не в самостоятельный вид изящных искусств. Именно Сергей Павлович впервые стал рассматривать выставку как художественное произведение, и даже выставочное пространство у Дягилева выступало как отдельный арт-объект. Учитывая, что к 1905 году он уже поднаторел в выставочном деле и закалил характер в газетных баталиях против критиков, портретная выставка в Таврическом дворце стала как бы апофеозом этой деятельности Дягилева в России.

По воспоминаниям художников, чьи работы выставлялись на предприятиях Сергея Павловича, он обладал особым талантом развески, умел подать произведение художника так, как этого не мог бы сделать даже сам автор. Дягилев продумывал драматургию выставки, выстраивал экспозиционные зоны с использованием цветных драпировок, подбирая наиболее выигрышный фон для работ каждого художника.

Он создавал праздничную атмосферу, поэтому все его экспозиции обильно украшались оранжерейными цветами и растениями. Так произошло и в этот раз: в вечернее время (выставка работала с 10 утра до 11 вечера) играл оркестр, что было абсолютно в новинку в ту эпоху. Устроители позаботились и о буфете.

<...>

Выставка продлилась с 6 марта по 26 сентября. Уже в первое воскресенье было продано около 1 000 билетов! В будние дни количество посетителей достигало 600 человек ежедневно, а за все время выставки в залах Таврического дворца побывало 45 000! Прибыль от проекта составила 60 000 рублей.

Под впечатлением от этой выставки многие художники выразили идею о том, что всю коллекцию портретов надлежит оставить в Таврическом дворце, ведь выставка получилась не хуже готового музейного собрания. А если судить о количестве экспонатов и временном промежутке, который они представляли, то Таврический дворец стал бы величайшим музеем портретной живописи в Европе. Дягилева называли гением и отмечали, что одна только выставка обессмертила и на века вписала его имя в историю русского искусства.

16+