Знакомьтесь, Олеся Новикова — долгожданная (первая за 6 лет!) прима Мариинского театра и мама троих детей

Прима

Летом Мариинский театр закрыл свой посткарантинный сезон — он длился 13 месяцев. Выйдя после локдауна на работу, артисты практически не по­кидали сцену больше года. 20 июня — под занавес этого изматывающего марафона — на финальных поклонах спектакля «Раймонда» с Олесей Нови­ковой в главной партии выходит глава балетной труппы Юрий Валерьевич Фатеев (и.о. художественного руко­водителя. — Прим. ред.) с букетом цветов и сообщает: Новикова — прима. Зал охает — и рукоплещет. Все понимают — присутствуют при исто­рическом моменте: раньше о повы­шении балерины Петербург узнавал из прессы, но не в этот раз. Мариинский позаимствовал традицию Парижской оперы: балерину поздравили не в от­деле кадров, а на сцене с фейерверком из золотых конфетти, под овации ар­тистов и педагогов, зрителей и семьи. О том, что Новикова не знала заранее о «назначении», было видно даже из лож бенуара.

Когда вам сообщили, что теперь вы — прима?

Я узнала о «повышении», только когда на сце­ну вышел Юрий Валерьевич. Но быть может, и хорошо, что я ни о чем не подозревала. «Рай­монда» — один из моих любимых спектаклей, легенда о любви прекрасной дамы и венгер­ского рыцаря. Но это и сложный трехактный балет. Он весь построен вокруг балерины, у ко­торой много вариаций и два больших медлен­ных адажио. В «Лебедином озере», например, всего одно. Три часа я думала только о том, чтобы выжить физически и эмоционально, этот балет — настоящая махина. Но думаю, со стороны церемония выглядела красивой.

Мы были на этом спектакле и очень радовались за вас. За один только вечер под нашим постом c поздрав­лениями в инстаграме @sobaka_ru появилось больше ста комментариев: петербуржцы писали, что вы для них уже давно прима. А вам не хватало офи­циального статуса?

Балерины постоянно сталкиваются с тем, что на афишах сборных гала вне твоего родного теа­тра, программках, добавляют «первая солистка» или «корифейка», что соответствует второй ступени в кордебалете нашей «карьерной лестницы». Ты можешь исполнять сложнейшую ведущую партию, а тебя атрибутируют «разря­дом». Почему бы просто не писать «балерина»? Меня всегда напрягала эта бюрократическая дотошность в опознавании артиста.

Вы были первой солисткой 15 лет. Как думаете, почему не повысили раньше?

Мне трудно оценивать эту ситуацию изнутри. Руководству безусловно виднее со стороны: оно лучше понимает расположение сил и возмож­ностей каждого артиста. На самом деле кто-то достоин уже в 20 лет получить приму! А кому-то нужно больше трудиться. Но в конечном итоге, я рада: прежде всего из-за мамы, которая труди­лась на трех работах, чтобы меня вырастить.

Она была в зале в день назначения?

Да — именно по случаю моего выхода в ба­лете «Раймонда». Я давно его не танцевала — с 2017 года, — и мама пришла поддержать меня.

Академия Вагановой

В Академию Новикову сначала не принимают: на вступительных экзаменах Олесе ставят диагноз — нет данных. Это могло остановить любого десятилетнего ребенка, но не будущую приму: закончив подгото­вительные курсы, Новикова продол­жает заниматься дома сама и в итоге все-таки проходит отбор перед самым началом учебного года — спустя всего несколько месяцев после отказа комиссии. Дальше — 8 лет учебы и ежедневный часовой маршрут из Красносельского района до улицы Зодчего Росси: на автобусе и метро.

Как в вашей жизни случились танцы?

Я в детстве выразительно читала стихи, и по­началу мне казалось, что я буду актрисой. А потом мне понравилось красивое объявление о наборе в танцевальный кружок, и я начала заниматься в детском ансамбле. Там порекомен­довали попробовать поступить в Академию, где я с первого же раза благополучно провалилась.

И вы без внушений со стороны взрос­лых решили готовиться все лето, чтобы поступить? Трудно в это поверить!

Сейчас, со стороны, мне кажется это удиви­тельным, что я так сознательно и сосредото­ченно подошла к делу и поставила себе цель. Наверное, это отчасти какой-то промысел: когда нужно, в твою голову лягут правильные мысли и прорастут. Но все-таки мама тогда нашла пе­дагога: она мне подсказала секреты, как можно расположить к себе комиссию, и я ими восполь­зовалась. (Улыбается.)

Это был, наверное, педагог Академии?

Бывшая балерина Мариинского театра! Она жила в старом доме на Лиговском проспекте: в большой коммунальной квартире у нее была комната с высоченными потолками, и она вся была обставлена диковинными антикварными вещами, которые я раньше никогда не видела. Это произвело на меня большое впечатление!

Для вас, советского ребенка, выросшего в спальном районе, это было первое ощущение классического Петербурга?

Пожалуй. Потом я начала сама ездить каждый день в центр города — на автобусе и метро. Мама, учитель русского языка и литературы, не могла меня возить: в девять утра ей нужно было уже быть в школе, а потом заниматься подработкой. Это были 1990-е годы, и нам приходилось очень трудно: она бралась и за опросы, и за работу в жур­нальном киоске, только чтобы я училась балету. Мама меня всегда невероятно поддерживала. (Улыбается.)

Каждый день тратить час на дорогу до Академии в час пик, в снег и слякоть — вам было тяжело морально?

Не только морально: было еще иногда и страш­но. Но все равно я люблю это время. Мне кажется, Петербургу очень шли девяностые — их нуар. Я поэтому люблю пересматривать сериал «Улицы разбитых фонарей» с его серым колоритом.

Как первый раз попали в Мариинский?

Мы — учениками Академии — участвовали в «Вальсе цветов» в «Спящей красавице». До этого я уже выходила на сцену Михайловского, но Мариинский оказался совсем другим: его пространства, объемы, красота. Помню, как после нашего эпизода мы быстро убегали со сцены, а я чуть не столкнулась со злобной феей Карабос. Танцовщик был так погружен в образ, что у него сверкали глаза, как у ведьмы. Я ужас­но испугалась: после выступления у меня дико колотилось сердце. Мне было 12 лет.

И вы решили не расставаться с Мариин­ским?

Да, именно тогда я заразилась Мариинским! И не только я! В Академии у нас сложилась компания, и мы часто после уроков ездили на трамвае на Театральную площадь, перекусывали булочками и пирожными в булочной на углу улицы Глинки, а потом уговаривали охранников пустить нас в зал или за кулисы. Это сейчас везде пропуски и рамки, а тогда нужно было просто жалобно посмотреть в глаза. (Смеется.) Ни артисты, ни педагоги, ни руководство — никто нас не гонял. А Махар Хасанович Вазиев — в то время худрук балета — быстро нас начал узнавать и все время спрашивал, когда же мы придем на работу. Конечно, я уже понимала: Мариинский — это то главное, к чему нужно стремиться в танцевальном искусстве и в нашей профессии.

От кордебалета — к первой солистке

Через год после поступления в Ма­риинский Олеся Новикова выхо­дит в главных партиях. Роль юной Машеньки в эпичном драмбалете «Бахчисарайский фонтан», сразу по­сле — испанка Китри в «Дон Кихоте» (в партнерстве с огненным Фарухом Рузиматовым!) и Жизель. Выходы соло не отменяли работу в корде­балете: именно солисткой Новико­ву объявят спустя пять лет после вступления в труппу, а настоящим подарком для нее станет выход в пре­мьерной реконструкции «Раймонды» Сергея Вихарева и в драматичной «Манон» Кеннета Макмиллана — на сцене Ла Скала в 2011-м. В послед­нем — вместе с суперзвездой Роберто Болле, чуть ли не главным красавцем мирового балета.

Вы часто говорите о том, что вам очень нравилось работать в кордебалете. По­чему?

Я получала удовольствие — от музыки и танца. Когда ты солист, бывает, тебя охватывает паника: ты один — без поддержки. А здесь можно про­сто наслаждаться тем, что находишься на сцене. И я не очень мечтательна, поэтому мне хотелось держаться скромнее и осторожнее. Но для того, чтобы развиваться в театре, нужна дерзость.

Откуда же вы ее брали?

Стала надевать как костюм. (Улыбается.) Знаете, у нас такая профессия: в жизни ты один, а на сце­не — совсем другой. Это естественная способ­ность преображаться. Конечно, не обходится без лекарства «Нахалин» (Смеется.): нужно набрать­ся определенной наглости, чтобы выйти на суд зрителя, на сцену Мариинского, в балете, который с детства будоражит, да еще думать, что ты все это вынесешь физически.

Когда был ваш первый большой дебют?

На второй сезон: партия Марии в «Бахчисарай­ском фонтане», 2003 год. Ее часто дают совсем юным балеринам — как самую легкую главную партию в классическом репертуаре. Я танцевала в кордебалете, а по вечерам — работала над ролью. Обычная практика: встречи с педагогом назначали после спектаклей, в одиннадцать ве­чера. До этого я однажды видела, как взрослые девушки после «Лебединого» переодеваются и бегут на репетиции. Я тогда подумала: какая ужасная рутина: человек практически живет в театре. Обыденность и каторга! Но оказав­шись на их месте, была поглощена желанием перебороть и превозмочь себя.

Ваш муж и премьер Леонид Сарафанов рассказал, что вы не любите танцевать «Лебединое озеро». Мы же все думаем, что Одетта-Одиллия — это партия меч­ты. Почему у вас не так?

Есть партии по ногам, а есть — нет. Любишь обычно то, что хорошо знаешь, а я Одетту-Одил­лию станцевала довольно поздно, и мне кажется, это не мой образ. Лебедь — аристократичная птица, но вместе с тем сильная и коварная. Мне самой хочется видеть на сцене в этом спектакле что-то сверхутонченное — балерину с экстраор­динарными линиями и формой.

У вас были очень теплые отношения с вашим педагогом Сергеем Вихаре­вым. Танцовщик, хореограф, образец стиля и знаток классического балета — он поставил на сцене Мариинского старинные версии балетов «Спящая красавица» и «Баядерка», а в Ла Скала восстановил «Раймонду» — вы тан­цевали премьеру. Чем этот спектакль отличался от советской редакции Мариинского?

Всем. На мой взгляд, этому балету больше подхо­дит старинная версия. Сергей Геннадьевич тонко чувствовал от природы: его «Раймонда» благо­родная, стильная. Теперь, когда я слышу музыку Глазунова, я думаю и танцую про себя только тот спектакль.

Было страшно выходить на культовую миланскую сцену?

Когда за тобой Мариинский театр, ничего не страшно. (Улыбается.)

Мама троих детей

Своего будущего мужа — премье­ра Леонида Сарафанова — Олеся впервые увидела на международном конкурсе Vaganova-Prix: он был старше ее на два года. Тогда в юно­го виртуоза была влюблена добрая половина учениц Академии. Когда Новикова пришла в труппу Мариинского, Сарафанов уже был вос­ходящей звездой театра, любимцем коллег и публики, поражал профес­сионализмом. Олеся и Леонид много танцевали в дуэтах, а на гастролях в итальянском Палермо Сарафанов начал ухаживать за сероглазой ар­тисткой кордебалета. Сейчас у них трое детей. Балерины не уходят в декрет? Нет, не слышали.

Когда вы поняли, что со стереотипом о балеринах, которые не рожают, пора покончить?

Увидев на сцене культовую балерину Алессандру Ферри. Она приезжала в Петербург после второго декрета. Говорили, что Ферри очень волнуется из-за формы. Я на нее смотрела и думала: надо же балерина такого заоблачного уровня, а у нее уже второй ребенок. Мы тогда все думали, что так невозможно: либо карьера, либо семья.

Сколько лет вашим детям?

У нас два мальчика и девочка: Алексею — две­надцать, Ксении — семь, Александру — пять. Старший учится в Академии. Мы сначала не хотели его отдавать на Росси, но решили попро­бовать поучиться полгода. Сказали: «Если не понравится, уйдешь». Он решил остаться. По­смотрим, что будет дальше.

Вас поменяло рождение детей?

Безусловно. В балете тяжело жить в рутине, по­этому мне нужны встряска, эмоции, подпитка — в противном случае все превращается в штамп. И каждый раз, когда дети становились чуть стар­ше, мне снова хотелось ребенка. (Улыбается.)

И сейчас?

Да!

Вы практически не даете интервью и со­всем не ведете инстаграм. Почему?

Мне кажется, когда говоришь, что-то уходит, а хочется беречь эмоции и чувства.

Вам 37 лет, вы прима, вас обожает публика. Что вы еще хотите от профес­сии?

Достойно выступать. Наша работа связана с на­грузками, стрессом, постоянным преодолением, но жить без этого нам трудно.

Начался ваш 19-й сезон в Мариинском. Готовите премьеры?

В мае 2021-го театр начал работу над спек­таклем эпохи Петипа «Дочь фараона». Его ставит Алексей Ратманский, самый востре­бованный в мире российский хореограф. Он много сотрудничает с Мариинским театром, и у нас давно показывают его большие балеты «Анна Каренина», «Золушка» и «Конек-Гор­бунок». В Берлине идет его реконструкция «Баядерки», на сцене Большого — «Жизель». Что касается «Дочери фараона», часть танцев Ратманский восстановил, часть — сочинил, но в старинном стиле. Я выписана на главную партию Аспиччии. Танцовщикам репетиро­валось в удовольствие, и, на мой взгляд, это показатель того, какого уровня балет. Думаю, что зрители примут «Дочь фараона» и будут возвращаться посмотреть, потому что действо получается красивое и масштабное. Мы, артисты, точно в восторге!

ТОП-5 спектаклей Олеси Новиковой

Если про кого и говорить «классика жанра», то это про новую прима-балерину.

• Главный балет эпохи романтизма «Жизель» — о наивной крестьянской девушке, которая гибнет от любви к обманувшему ее знатному графу. Во втором акте по-детски жизнерадост­ная Жизель Олеси Новиковой превра­щается в невесомую вилису — невесту, не дожившую до свадьбы.
• Балет «Ромео и Джульетта» по­ставлен в жанре драмбалет и требует от танцовщиков наивысшего погруже­ние в трагические образы Шекспира: Джульетта Новиковой трогательна и хрупка.
• Спектакль «Дон Кихот» называ­ют «брызги шампанского»: в главной героине Китри мы сразу узнаем яркий темперамент Олеси.
• Четырехчасовая сказка «Спящая кра­савица»: кроме девичьего характера в образе принцессы Авроры, надо показать и технику, и выносливость во всей красе: чего стоит одно адажио с четырьмя кавалерами!
• Благородная легенда о любви «Раймонда» о прекрасной даме и ее возлюбленном кавалере, венгерском рыцаре, — венец карьеры танцовщи­цы: доверить этот балет могут далеко не каждой. Аристократизм и экзамен на знаменитую «вагановскую выучку».

Текст: Ольга Угарова

Фото: Дима Табу, Михаил Вильчук / Мариинский театр, Александр Нефф

Стиль: Александра Сухоненкова

Визаж и волосы: Анастасия Асламазова

Свет: Антон Попов, Skypoint

Благодарим Дарину Грибову и администрацию Мариинского тетра за помощь в организации и проведении съемки.