Девочки сверху: молодые художницы рассказывают о самоиронии и фэшн-вдохновениях

Татьяна Черномордова

Вместо ожидания милости от галеристов 21-летняя Татьяна с художниками группы «Север 7» открыла собственное арт-пространство Kunsthalle nummer sieben — бункер с перформансами, видео-артом и вечеринками.

С первого курса в Академии художеств я думала: где и как показывать подрастающих художников? Есть авторы, уже известные в арт-тусовке, но они не могут устроить себе выставку. Галереи ориентированы на вещи, которые вписываются в рынок, — их легко продать, возить на арт-ярмарки. В Галерее Марины Гисич сложно представить себе искусство, выходящее за рамки живописи, графики или скульптуры. В Kunsthalle мы с ребятами из «Север 7» показываем то, что нельзя в других местах, — видео-арт и перформанс. Графику в нашем бункере как раз сложно выставлять из-за влажности, а живопись бессмысленно: стены сами по себе живописные и полуразмытые.

У меня есть страх персональных выставок, я не хочу делать свою. Монтировать работу на стену непонятно зачем — мне это неинтересно. Каждую свою картинку на листе я считаю проектом. В коллективных выставках формата «вывесить в рядок картины и показывать» я тоже не участвую. Например, в «Севкабеле» мы со студентами академии строили свой стенд-теплицу, долго придумывали его форму, размышляли, что она значит. Почему дом, почему теплица? Сам этот диалог, который между нами происходил, дал гораздо больше, чем продажи, которых почти и не было. Пока мне важнее работать через взаимодействие, общение и критику. Возможно, я не скопила достаточно материала для хорошей выставки. А зачем делать плохую?

Я собрала графическую серию «Ребусы» из образов на фотографиях из семейных поездок и открыток. У меня огромное количество коробок, наполненных такими архивными материалами, — это мой визуальный багаж. Когда я пытаюсь комбинировать образы на листе, я думаю: «Мне нужно что-то особенное». Потом вспоминаю, как была в Антверпене, в соборе на главной площади, там висит работа Рубенса с Иисусом — вот его ногу я и хочу нарисовать. Я копаюсь в своей памяти, пытаюсь установить между как будто не связанными объектами связи.

Вероника Ивашкевич

Профессиональный реставратор переносит глитч-арт в печатную графику и сочетает розовый с голубым не только в живописи, но и в одежде — любовь к фэшн-индустрии она сделала частью арт-стейтмента.

Мне было 8 лет, когда я впервые открыла Vogue и все, что было внутри, поразило меня в самое сердце — я знала наизусть все модные дома и их историю. Моими кумирами были Коко Шанель и Миучча Прада. Как они владеют цветом, фактурами! Я вижу, что фэшн-бизнес — это большой труд, а многие фотосессии по своему художественному уровню не уступают живописным полотнам. Рассматривать съемки Джонни Дуфорта, стилизованные Лоттой Волковой, мне интересно так же, как ходить на выставки современного искусства. Я могу вдохновиться инстаграм-аккаунтами визажистов, например Терри Барбера: он делает остроумные сравнения тенденций макияжа и бытовых предметов. Я являюсь художницей, потому что я окончила Академию Штиглица и участвую в выставках, но есть те, кто занимается искусством, но не позиционирует себя как художник.

Я не люблю жестких разделений в искусстве: вот этот художник — живописец, этот — скульптор, а этот — дизайнер. Сейчас художник может ограничивать себя в выборе медиа, только если сам этого хочет. Например, я делаю печатную графику с глитч-артом — для меня важно, что цифровое изображение переходит в аналоговое: его можно потрогать, увидеть на бумаге. Есть авторы, которые много размышляют над концепцией перед тем, как начать что-то делать. Это не мое — для меня важно сопротивление материала, сам процесс, а еще — насмотренность, наблюдение за современной визуальной культурой. Был момент, когда я начала серьезно в себе сомневаться. На лекции я увидела женщину в платье с цитатой Едзи Ямамото: «Копируй, копируй, копируй то, что тебе нравится, и тогда ты найдешь себя и свой стиль». Я это прочитала, и меня как молнией ударило: точно!

Я люблю розовый цвет и часто использую его, но не потому, что люблю все «девчачье». Мой розовый — это не Барби и не плюшевые костюмы из 2000-х, а Дэвид Хокни, Анри Матисс, Пьер Боннар и Рихард Васми. Мне нравятся определенные оттенки этого цвета, и обязательно в сочетании с бледно-зеленым, голубым, салатовым: например, сочетание кислотно-желто-зеленых теннисных мячиков с персиковым. Я люблю работать с цветом.

Сейчас я работаю реставратором станковой живописи. Как-то в Третьяковской галерее рядом с картиной я увидела видео с процессом ее реставрации и влюбилась в него. Меня завораживают все эти баночки, химия, эксперименты. Я разделяла мнение, что это — ремесленничество, пока училась в академии и делала то, что говорит преподаватель. Ответственность и творчество появились, только когда я стала делать собственные исследования и работать в реставрационной мастерской самостоятельно.
Где смотреть: @allomamanbobo19

Персональная выставка Вероники  Shelter открывается 27 сентября в 19:00 в галерее FTTN

Саша Зубрицкая

Самая ироничная художница петербургской арт-сцены любит стендап больше разговоров об искусстве и умеет говорить о феминизме и женском желании откровенно и без надрыва.

Когда моя мама-художница говорила: «Жаль, я не мужчина» , это было куда ближе к искреннему сожалениею, чем к внутренней мизогинии. Она перестала рисовать и начала зарабатывать деньги, когда появились мы с сестрой — ведь женщина несет ответственность за всю семью. Мужчины-художники ее поколения могли посвятить себя искусству, при этом не работать и много пить - это было в рамках нормы. Помню, как и в художественной школе, и в университете удивлялась: вокруг одни девочки, а художники-профессионалы — мужчины, что-то тут нечисто. Хотя, может быть, это еще одно следствие консервативного поворота: быть художником стало не круто, в двухтысячные на мальчиков намного чаще давили семьи, заставляя делать выбор в сторону более «серьезного» образования, а девушкам намного охотнее позволяли такое легкомысленное «хобби». Еще лет восемь назад на каждой второй выставке обсуждали место женщины в искусстве, мэтры ставили это под вопрос - сейчас это звучит абсурдно. Все изменилось на моих глазах: феминизм сделал большой шаг вперед, став частью общественной дискуссии, перешел из маргинального явления в повседневность.
 

В 2012 году, когда мне было восемнадцать лет, в Россию пришел тамблер-феминизм и перевернул мою жизнь. Вообще, у этого термина негативная коннотация, как у чего-то легкомысленного, но в свое время тамблер из соцсети с красивыми картинками действительно превратился в платформу для молодых людей. Аналогичное русскоязычное явление — паблики «ВКонтакте» вроде легендарной «Силы киски», где смешные картинки с волосатыми ногами и стразами соседствовали с текстами о феминизме. Вдруг оказалось, что то, что о чем говорила мама — не неизбежность, а лишь сложившийся порядок, который можно и нужно критиковать. Я принимала участие в разных активистских акциях, а затем в создании феминистской библиотеки «ФемИнфотека» с зинами и книгами. Мы успешно работаем и сейчас, но активисткой в полном смысле слова я себя уже не считаю. Сейчас есть много девушек которые вкладывают много сил в решение конкретных задач, например, активно рассказывают про домашнее насилие. Художественные проекты на подобные темы нередко бывают скорее похожи на журналистику или социальные исследования. Работа может содержать сильное высказывание и не быть хорошим искусством или искусством вообще, как плакат с лозунгом, написанным красивым шрифтом.

Я очень люблю стендал, вместо artist talks я смотрю видео, где комики рассказывают про то, как они наблюдают за людьми, находят шутки. Я делаю почти то же самое — подмечаю образы, которые почти карикатурно выражают чувства и состояния. Например, как-то на улице я увидела фонтан, перегороженный полосатой лентой, и повторила его в виде росписи в своем проекте на «Старте». Эта работа о сексуальном желании и ограничениях. Фонтан как бы говорит: «Я живой и полный, теку, но вокруг меня забор». В своих работах я не показываю телесность и физиологичность: меня куда больше интересует желание как идея, как направление движения. В том же проекте была работа с кучей зажигалок в прозрачном контейнере, как в аэропорту: зажигалки — это взрыв, но их посадили в коробку. Мои объекты говорят о себе от первого лица.

Пять лет назад я купила себе видеокамеру и снимала на улице документальные ролики.Мне казалось, что как художник я ничего не делаю, ничего не могу придумать, просто фиксирую окружающую действительность. А потом заметила: вот грузовики сближаются, а потом расходятся, в этих случайных картинках — иллюстрация человеческих отношений куда более точная, чем в разговорах. Я поняла, что можно быть художником и не быть модернистом, постоянно что-то производя, — есть другие способы показать важные тебе вещи. 

Где смотреть: sashazubritskaya.site

Катерина Веселовская

Катерина проводит в кузне по 12 часов в день — и речь не о клубе на Новой Голландии, — где превращает металл в site-specific инсталляции.

Я училась на кафедре художественного металла в Академии имени Штиглица на «кузнечном» отделении — две девочки в группе. Когда мы пришли в кузню впервые, парни, конечно, встретили нас парой шуток, но не более. Там я первый раз поработала с раскаленным металлом и сразу поняла, что меня заколдовали, я уже не смогу без этого. Поначалу мне тяжело давалось ремесло, я проводила в мастерских гораздо больше времени, чем требовала учебная программа. Старшие товарищи и мастера это сразу заметили и поддержали, оставались со мной во внеурочное время — я почувствовала настоящую заботу. Было время, когда я проводила в кузне 12 часов подряд, махала молотком и не замечала усталости, пока не останавливалась. Приходила домой и даже ложку поднять не могла, зато была счастлива.

Для фестиваля Gamma на заводе «Степан Разин» я создала инсталляцию-комнату, наполненную еловыми ветвями. Я хотела привнести свою энергетику в это событие, а я человек природы — без леса обойтись нельзя. Я родилась в Алтайском заповеднике, мой отец работает там в отделе экологического просвещения. Из роддома меня везли на вертолете из соседней деревни, и до 9 лет я жила в горах на берегу озера. Мне хотелось бы больше работать с природными материалами: песком, камнями, деревьями — это для меня органично.

Три месяца я «плела» стальную кольчугу из 12 тысяч дисков и 48 тысяч колец, чтобы признаться в любви месту, откуда я родом. Это полотно «чешуи» покроет валуны заповедника. С каждой деталью я повторяла одни и те же движения — этот бесконечный процесс сильно успокаивает, погружает в себя и отключает мысли — похоже на чтение мантр. Друзья, которые помогали мне, тоже это заметили, даже приходили специально, как на сеанс реабилитации. Я все еще люблю ковку, но такая «медитация» мне сейчас ближе. Четыре года нас учили ремеслу, трепетному отношению к материалу, качеству исполнения — я почувствовала, что начинаю мыслить технологией, а это ограничивает любого художника. Мне нравится создавать site-specific произведения, работать с пространством — наблюдать за тем, как крохотная деталь рассказывает историю места.
Где смотреть: @veselovskaya_katerina

Аня Афонина

Выпускница самого «девичьего» факультета Академии художеств не стесняется интереса к «женской теме» и неудачных фотографий — из собственных нелепых снимков она делает арт-проект.

Моя графика — про ощущение неудобства и про то, что его вызывает. Например, видишь фотографию со странным выражением лица и думаешь: «Ну, чувак, что ж ты так неудачно вышел?» Мне нравится трансляция жалости к людям, достоевщина такая — в этом и заключается кладезь правильного человеческого отношения, потому что мы очень боимся быть неуспешными и неклассными. Люди боятся себе сказать, что у них что-то не получается — держат высокую планку. Мне необходимо разочаровывать людей: это полезно, дает ощущение свободы — хотя специально я этого не делаю. Если сильно стремиться поддерживать собственную успешность, то не останется свободы отойти от нее, негде будет развернуться.

Я росла в чисто женской семье, где все были crazy! Это отдельный мир, целая женская вселенная: женщины были мужчинами из-за отсутствия настоящих. Для меня важна тема мужского отличия, мужчины — они другие. У меня есть об этом серия с пловцами в бассейне: маскулинный герой натянул на себя смешную шапку, смешные очки. Он такой уверенный в себе в этом бассейне, при этом нелепый и странный. Кто ты такой? Мужские образы я пытаюсь понять, исследовать, а женские — это я и есть. Я много рисую со своих неудачных фотографий — мне хочется расковырять ранку.

Мой идеал — австрийская художница Мария Лассниг, ее работу показывали на биеннале «Манифеста 10» в Петербурге. У нее есть автопортрет, где она голая, в ее руках пистолеты: один направлен на зрителя, а другой — себе в голову. При этом у нее безумное лицо — образ женской истерики. Очень круто! Она трезво смотрит на себя: я женщина, у меня есть свои дела и проблемы, я их решаю. Как только продолжаешь эту цепочку — сразу понимаешь, что ее компоненты, как тесто, начинают выходить за рамки, и получается человеческая история. Но Мария Лассниг не отрицает свой пол. «Женское искусство» — звучит странно, а «женская тема» — нет, и я ее транслирую.

Графика считается женской дисциплиной, в академии на этом отделении в основном девушки. Может быть, парни гуглят, что такое графика, видят офорты с парками Павловска и думают: «Нет, лучше пойду махать кистью и флейцем перед холстом». Если ты занимаешься живописью, то твою работу купят дороже. А если занимаешься монументальной мозаикой — хлебушком точно будешь обеспечен. Парням легче себя успокоить: нарисуешь трехметрового Нептуна с конями — и будет хороший гонорар. Считается, что мужчина должен больше зарабатывать. Но какая разница, однометровая работа или трехметровая, если она идиотская и в ней нет художественной ценности. Это вопрос размера, дурацкого размера.

постановка: Анна Хазеева
стиль: Эльмира Тулебаева, Лилия Давиденко,
визаж и прическа: Елена Попова, Евгения Сомова
фото: Маргарита Смагина
текст: Александра Генералова
фото работ Саши Зубрицкой: Олег Савунов и Жанна Татарова