О том, как управлять маленьким музеем, чтобы он конкурировал за аудиторию с «Новой Голландией» и креативными кластерами, рассказывают директор музея Нина Попова, заместитель Анна Соколова и заведующая отделом выставок и проектов Жанна Телевицкая.

Ахматова и Бродский как культуртрегеры

Нам повезло с героиней. Анна Ахматова захватила разные эпохи: до революции, после революции, затем блокада, оттепель. Ее третий муж, Николай Николаевич Пунин, начинал с изучения Андрея Рублева, а затем стал лучшим теоретиком русского авангарда. К нему приходили художники, которых не выставляли так же, как Ахматову не печатали. То, что мы делаем выставки современного искусства, музыкальные фестивали, — это естественное продолжение изучения жизни Ахматовой и ее круга. В 1930-е годы мировую культуру от них прикрыли навсегда, а им хотелось продолжать в ней жить. В год 125-летия Ахматовой открылась выставка «Ахматова и ее современники», в это время наш министр культуры говорил: «Россия — это не Европа», а мы говорили: «Тоска по мировой культуре, европейской», потому что Россия — это Европа.

Как появился фестиваль «Бродский Drive»? С самого открытия музея друзья Бродского дарили нам его вещи. Я спрашивала: «Зачем?» Они отвечали: «Ну, так это естественно, он же дружил с Ахматовой. У вас открылся современный музей современного поэта, и вы будете Бродского собирать». Сложилась цепочка ассоциаций: Бродский любил классический джаз, поэтому давайте сделаем джазовый фестиваль, посвященный ему. Эта музыка хорошо звучит в саду, привлекает молодежь, музыканты приходят к нам и говорят: «У вас такое звучание, какого нет в Москве». Вячеслав Гайворонский спрашивает: «А можно перед моим выступлением студенты поиграют?» Конечно, можно, потому что это площадка для молодых. Также появился фестиваль фильмов под открытым небом «А-Кино». Как-то на «Ночи музеев» мы показывали в саду Фонтанного дома трофейные фильмы — то, на чем воспитывался Бродский. Зрителям понравилось, и мы решили не останавливаться: невозможно бесконечно показывать трофейные фильмы, поэтому давайте показывать кино о поэтах, писателях, художниках. В этом году в программе были картины о Фрэнсисе Бэконе, Эдварде Мунке, Пиросмани.

Как не превратить музей в комиссионный магазин?

Мы не называем художников, которые оформляют наши выставки, дизайнерами. Они — наши соавторы. Под каждый новый проект музей ищет художника: если это детская или подростковая выставка, нам, скорее, нужен театральный художник, значит, ищем среди молодых выпускников Театральной академии, например. Важно создать образ выставки, потому что если образ не получился, то мы выставку проиграли. Если мы показываем вещи, стараемся не превратиться в комиссионный магазин или лавку предметов: иногда музеи показывают прекрасные экспонаты, которые ни о чем не говорят зрителю, потому что нет драматургии показа. Мы отвечаем на вопрос сами себе: «Что показываем? О чем хотим сказать?»

В 1990-х мы начали учиться маркетингу — поехали на европейский музейный форум, где у нас было пять минут на рассказ о том, почему мировое культурное пространство не может без Музея Ахматовой. Что мы даем такое, что не дадут другие? Когда мы стали отвечать на эти вопросы, то расширился круг тем, которыми может заниматься литературный музей. У нас не было стратегического плана развития, чтобы привлечь к нам молодых людей и стать городской культурной площадкой, это получилось естественно. Мы создали атмосферу доверия: в музее хорошо проводить время, посетителей у нас не выгонят из кофейни, не «стукнут» за какой-то вопрос. Нам самим интересно делать джазовый фестиваль, «Ночь музеев», на которую в этом году в сад пришло 6,5 тысяч человек. Поэтому нам приходят предложения о новых проектах со стороны комьюнити. Социальные проекты «Антон тут рядом», «Ночлежка» приходят в музей, потому что с нами комфортно. Понимаете, когда у людей нет важного дела, а только спущенное сверху, они начинают смотреть: кто во сколько пришел на работу, какие у кого отношения с начальством, чего кому недоплатили. Мы же пробуем новое, экспериментируем, поэтому у нас творческая и здоровая атмосфера.

Как заинтересовать двадцатилетних?

Году в 1992-м в нашем саду открылась выставка работ молодых андеграундных художников. Они показывали жуткие размалевки, и я спросила куратора: «Господи, это что такое?» А он мудро ответил: «Нина Ивановна, что вы так пугаетесь? Это вызов, ребята этой размалевкой переболеют, как корью, но они век будут помнить, что отсюда их не прогнали, что согласились показать эту детскую мазню». С уважения к двадцатилетним, с их ошибками, все начинается. Мне не хватало этого уважения к личности в моей советской жизни, и я стараюсь дать его другим людям сейчас. С режиссером Яной Туминой мы делали жесткий спектакль для подростков «Один на один», построенный на публикациях в соцсетях, на сайте «Суицид.ру». Никакой дидактики не было, только монологи подростков. Когда ты оказываешься один на один с проблемой: что делать и куда идти? Мы пытались показать, что есть книги как выход, это мало облегчит ситуацию, безусловно, это не готовый рецепт. Но в них подросток прочитает, что с проблемой страха перед будущим, разочарованием в любви уже сталкивались и все это испытывали другие люди. Мы не знаем, как правильно, только говорим подросткам, что мы готовы с ними говорить и вместе находить ответы. Музей живой, когда он обращен к подросткам, не только к среднему поколению.

Почему музею Ахматовой нужен сад

Пока сад был «ничей» — мы ухаживали за ним за свой счет, сейчас сад передали Музею истории театрального и музыкального искусства — нашим соседям из Шереметевского дворца. Коллеги считают, что люди на наших мероприятиях вредят газону, вековым деревьям. Существует такая позиция, распространенная, — что люди мешают. В библиотеке мешают читатели, в больнице мешают больные, в музее мешают посетители. Нам люди не мешают, а чтобы они не мешали траве и деревьям, давайте использовать опыт той же «Новой Голландии». Там ты видишь табличку: «Посеяли траву, пожалуйста, две недели не ходите по газонам», зато потом — валяйся сколько угодно. В поэзии Ахматовой образ сада занимает первостепенное место. Поэтому сад Фонтанного дома не существует без нашего музея, а мы без него.

Три важные выставки музея

«Холодно быть человеком...». Олег Григорьев. 2019 год

Выставка-инсталляция о жизни поэта и художника, в которой переплелись графика, прорезанные на черных листах строчки про «Девочка красивая в кустах лежит нагой», а также фотографии и бесконечные ряды бутылок и стаканов. Кураторы хотели показать Григорьева-художника, но благодаря художественному решению Сергея Падалко зрители увидели Григорьева-человека.

«Настоящий XX век. Фотоверсия». 2019 год

К 130-летию Анны Ахматовой музей отказался от дежурной выставки в формате «жил и работал», а достал из архивов 200 редких снимков друзей и современников поэта: Константин Сомов в костюме Аладдина, Шостакович в Нью-Йорке и молодой Бродский. Дизайн выставки доверили художнику Эмилю Капелюшу, лауреату «Золотой маски», оформлявшему спектакли БДТ, МДТ и Мариинского театра. Выставка работает до 16 августа!

«Иосиф Бродский. Метафора, которая близка...». 2017 год

Художник Сергей Падалко «расчертил» выставочное пространство металлическими конструкциями с клетками-ячейками. В них «заключили» личные вещи поэта разных лет, вырванные из их бытового контекста, — изящное решение вечного музейного вопроса: как избежать набивших оскомину витрин?

текст: Александра Генералова
фото: Юрий Молодковец, архивы пресс-служб