Медиахудожник из Петербурга Егор Крафт получил образование в Лондоне, Вене и Москве, а свои арт-коллаборации с искусственным интеллектом выставляет в Эрмитаже, Anna Nova Gallery и Берлине. Писатель Игорь Антоновский поговорил лауреатом премии «ТОП50. Самые знаменитые люди Петербурга» о том, как создаются дивный новый мир и искусство будущего.
Игорь Антоновский: В современном мире будущее все еще представляют как образы из киберпанка и научной фантастики 1960-х годов. Существует ли визуальный язык будущего, который не обращается к прошлому?
Егор Крафт: Та эстетика, о которой ты говоришь, была разработана в период расцвета научной фантастики: и в кино, и в литературе, конечно, от нее сложно отказываться. Наверное, это одна из важных художественных задач сегодня — переизобрести футуризм и его образы. Такие писатели, как Роберт Хайнлайн, конструировали миры, придумывали их экономическое и политическое устройство. То же самое в пресловутых «Звездных войнах». Это ценный опыт создания сценариев и нарративов будущего, но о нем полезно забывать. Есть еще ряд устоявшихся проекций. Мне нравится, например, сравнивать искусственный интеллект с флорой, потому что процессы компьютеризации больше похожи на флору, чем на хищную фауну, которая зачем-то хочет от нас избавиться. Необходима выработка нового языка, но вырабатывается он одновременно с пониманием современных технологий и механизма их работы. Например, недавно в Интернете появилось изображение черной дыры. Теперь мы знаем, как визуализировать черную дыру, и любопытно, что в фильме «Интерстеллар» она уже была изображена правдоподобным образом.
Игорь: То есть это самосбывающееся пророчество?
Егор: Возможно, и так. Почему, когда появилась Siri, она заговорила женским голосом с таким ярким тембром? Вспомним Стэнли Кубрика, у которого были похожие эстетические решения. Это интересная взаимокорреляция, но полезно бывает и отказаться от нее. Когда наша группа снимала фильм Air Kiss в рамках программы Института «Стрелка», мы размышляли о Москве 2050 года, в которой политический аппарат заменен на децентрализованную систему облачного принятия решений, за которую отвечает искусственный интеллект. Например, внедрена прямая демократия: каждый может отправлять запрос в эту систему, а она в режиме реального времени меняет законодательство. Мы долго думали, как будет выглядеть интерфейс, через который горожане смогут общаться с этой структурой, и нам очень хотелось отказаться от тех интерфейсов, к которым мы сильно привыкли, в первую очередь от смартфона. Его мы заменили на сгусток прозрачной слизистой массы. Мы размышляли о том, что механизм коллективного принятия решения будет базироваться на блокчейн-технологии. Разговор шел об абсолютно децентрализованном государстве.
Игорь: В 1920-е годы в России было такое направление — анархобиокосмизм, — построенное на стирании границ. Тогда русские космисты воспринимали революцию как стимул к новым технологическим решениям для мира. Мне кажется, сейчас мир слишком инертен и нужна новая революционная ситуация, чтобы воспринять идеи о блокчейн-технологиях, которые заменят бюрократию.
Егор: Я согласен с тобой, но культурные и любые другие изменения может спровоцировать не только катастрофа или революция. Мне кажется, сама по себе технология обладает достаточным потенциалом изменений. Речь идет как об открытиях и радикальных идеях, так и о регулярной калибровке и совершенствовании инфраструктуры. По крайней мере у нас, медиахудожников, так принято — смотреть на историю искусства как на процесс, который постоянно реагирует на технологические сдвиги. Конечно, их нельзя отделить от социоэкономических и политических процессов. Например, импрессионизм появился как явление в живописи в ответ на возникновение фотографии, но одновременно — как реакция на индустриальную революцию. Технологии часто определяют эстетический вектор. И медиаискусство на него реагирует первым.
Игорь: Грубо говоря, и технологии, и искусство будут адаптироваться к актуальной ситуации в мире. Они сами по себе не смогут вызвать революцию?
Егор: Думаю, технологии могут, а искусство вряд ли. По крайней мере, я не знаю таких примеров в прошлом. Сейчас технология развивается во все ужесточающихся условиях неолиберальной экономики, где стимулируются прикладные разработки. Политический и экономический процессы всегда определяют динамику развития, например, как известно, Интернет — разработка Пентагона. Если возвращаться к теме русского авангарда, то тогда в сознании людей случился настолько серьезный переворот и столько было надежд на совершенно другую реальность и общественные отношения, что вместе с этим возникли и идеи, и среда, и комьюнити.
Игорь: Мне кажется, что искусство сейчас идет к виртуальной реальности. Ты работал когда-нибудь с VR-пространством?
Егор: Меня сейчас не очень интересует VR. А в целом это отличная платформа, и художники ее исследуют. Я думаю, что для работы в VR-среде нужно очень много чего еще изобрести. Например, вся эйзенштейновская теория монтажа сразу отменяется, если мы говорим про VR-кино. Как его монтировать, если ты видишь на 360 градусов? Как расставить акценты в сцене? Вспомним время, когда изобрели микроскоп. До этого люди думали, что они знали, как выглядит поверхность стола, какими свойствами она обладает. Когда люди разглядели эту поверхность через микроскоп, они обнаружили, что на ней живет невероятное количество микроорганизмов, о которых никто даже не подозревал, — произошел радикальный сдвиг в восприятии. Теперь мы уже не можем смотреть на эту поверхность стола прежними глазами. И мне кажется, что благодаря многим технологиям мы сможем узнать неожиданные вещи о нас самих: например, при помощи VR мы лучше узнаем, как мы смотрим и как устроено наше внимание; при помощи AI — как мы думаем. Но, узнав это, мы уже будем по-другому думать и по-другому смотреть. Мы занимаемся дизайном технологии, которая потом занимается дизайном нас.
Игорь: Хорошо, что мы в это время живем, конечно. Только почему-то все новое оказывается закамуфлированным старым. Поэтому хочу получить от тебя четкий ответ: технологии дадут нам это новое наконец?
Егор: Мы проверяем, как вечные риторические вопросы преломляются в оптике нового. Мне кажется, на уровне процессов организации материи многое меняется для того, у кого в кармане вдруг оказался плоский прямоугольник — интерфейс в планетарного масштаба компьютационную систему. Неисчерпаемые недра информации хранятся там одновременно и в хаосе, и в порядке, а на миллионах других концов этой случайно возникшей мегаструктуры — многочисленные активно участвующие, подобные тебе биологические виды. Я думаю, это явление — куда более масштабный феномен, чем, например, политическая революция по поводу классной новой экономической теории. Но революция случилась быстро, и быстро возник авангард — закончился тоже быстро. А вся эта мегаструктура постепенно разрастается везде и единовременно. Она требует своего авангарда, и есть искусство, которое уже им беременно. Мне интересно именно такое.
 |
ЛДМ Ул. Профессора Попова, 47 Комплекс Ленинградского дворца молодежи, включающий в себя гостиницу, киноконцертный и выставочный залы, бассейн и ресторан, был построен в 1977 году к 60-летию ВЛКСМ в стиле советского модернизма. Его главным украшением стал самый большой в Ленинграде зимний сад с пальмами. Считается, что прототипом здания послужила штаб-квартира ООН в Нью-Йорке. |
Съемка осуществлена при поддержке ДЛТ
текст: Александра Генералова
фото: Виктор Юльев, фото: архив пресс-службы галереи Аnna Nova
стиль: Эльмира Тулебаева.
ассистент стилиста: Анастасия Цупило
«Собака.ru» благодарит за поддержку партнеров премии «ТОП50 Самые знаменитые люди Петербурга 2019»:
главный универмаг Петербурга ДЛТ,
glo,
Комментарии (0)