Идем на выставку и рейв вместе с Бугаевым-Африкой и Ольгой Тобрелутс

22:00 Центр современного искусства имени Сергея Курехина
Действующие лица: 
Ольга Тобрелутс, художница, куратор
Сергей Бугаев-Африка, художник, сыграл роль Бананана в фильме «Асса»
Костя Лавски, ди-джей, завсегдатай вечеринок на Фонтанке, 145
Олег Маслов, художник, член объединения «Новая академия» 
Марат Муракаев, художник
Александра Генералова, редактор раздела «Искусство», «Собака.ru»
Никита Шубный, фотограф, «Собака.ru»

— Я тут как художник. Идея сделать эту вечеринку здесь, в павильоне «Космос» — не моя, а гениальных организаторов дискотеки «Танцпол». — Тимур Новиков в невероятном кожаном бомбере разговаривает с журналистом за кулисами первого российского рейва «Гагарин-пати» в 1991 году. Я смотрю эту видеозапись на выставке «Андерграунд 90-х: художники на танцполе» в Центре им. Курехина вечером, когда посетители уже ушли. Вокруг — фотографии вечеринок в том самом «Танцполе» — первом в стране андерграундном техно-клубе в сквоте на Фонтанке, 145. Месте, где танцевали Мамышев-Монро, Георгий Гурьянов, Тимур Новиков, Бугаев-Афирика и самые красивые девушки Ленинграда начала 1990-х. О них я читала в «Корпорации счастья» — романтической истории Андрея Хааса о том, как ленинградские художники захватывали квартиры и делали в них мастерские и клубы.

С героями этой книги я сегодня пойду по пятничному маршруту:

— выставка  «Андерграунд 90-х: художники на танцполе» в Центре им. Курехина 
— видео-перформансы проекта Ильдара Якубова «Эпизод» в «Планетарии №1»
— клуб RAF 25 на Светлановском.

Художники постепенно собираются на выставке и обсуждают между собой неизвестных мне знакомых. Я чувствую себя тамадой на встрече одноклассников через 30 лет после выпуска. Костя, Марат и Олег смотрят на меня с ироничной улыбкой — раз для популярности выставки этот «круглый стол» важен, можно и потерпеть. Ольга рассказывает про свою толстовку венгерского уличного бренда «Дяк», оказывается, его носит вся венгерская молодежь. 

— Сфотографируй Костю на фоне вот той работы — она на «Танцполе» висела. — Ольга указывает фотографу Никите на картину Алексея Хааса. На ней изображен Max Headroom — выдуманный телевизионный персонаж, который в 1987 году совершил вторжение в эфир одного американского телеканала.

Решаюсь задать вопрос, который будоражит меня в биографии Тобрелутс больше, чем участие в «Новой Академии» Тимура Новикова. — Ольга, а откуда взялся синий парик, в котором вы ходили? — Я тогда была в Берлине, представь: девушка, 22 года. Я пыталась сделать фильм, и мне нужно было было стены поклеить орнаментом синим для лабиринта. Где взять денег на кучу цветных ксероксов наделать? Купила синий парик, а синий — это цвет компании Xerox. Пришла к директору Xerox и говорю: «У вас витрина на улице, давайте я у вас буду как бесплатная реклама, я вам себя отдаю. Буду целую неделю ксерить в витрине — а я такая красавица была тогда — а весь результат труда вы мне отдадите». Он говорит: «Прекрасная идея». Результат этого немецкого фильма будет на выставке «Перевал» в ДК Громов. В Берлин я попала, потому что мои друзья эмигрировали и сделали мне приглашение. У своего друга я заняла 200 марок на билет, а он говорит, мол, на что ты там будешь жить? Я улетела без копейки денег вообще. В Берлине рисовала графику, приходила в галерею, говорила: «Если вы у меня не купите графику, то я умру с голода». И они покупали.

Никита фотографирует Ольгу на фоне ее работы. — Надо, Оля, чтобы ты всю картину не загораживала! —комментирует Марат. — Да я что, такого размера уже? — Сколько тебе было лет, когда ты это рисовала? 19 лет? Вот, тебе было 19 годиков, ты была маленьким ребеночком, а вон какие картины рисовала.

— А вам не кажется, что вот это все — живое, настоящее, что вы делали в начале 90-х берут превращается в нафталиново-музейное — институциональные выставки, круглые столы, лекции? — Ну, не мы же достаем. — Олег и Марат смеются. — У меня иногда складывается впечатление, что после Тимура Новикова, после «Новой Академии» ничего столь же мощного на петербургской арт-сцене не происходило. — пытаюсь перевести разговор в плоскость современности.

— По размаху, масштабу и значимости вряд ли было что-то столь существенное, как Тимур Новиков. 90-е — первый прорыв к творческой свободе. Какие еще периоды в истории Петербурга хотя бы примерно можно сопоставить? Все происходило на сломе социализма, при переходе к капитализму. Такого периода уже больше не будет. — Люди тогда были святые…грешники. Они жили тем, что делали. Поэтому их не трогал никто: ни невзгоды, ни бандиты, ни милиционеры. К ним относились, как к святым, сумасшедшим. — добавляет Марат. Костя продолжает: «Ты выходил с вечеринки и как будто высаживался на другой планете: о техно, о вечеринках никто не знал. Сейчас даже пенсионеры знают про клубы. Сейчас еще все в рамках капиталистических отношений, ведь надо арендовать помещение, заключать договор. Даже «Клуб», про который ты рассказываешь — это попса от андеграунда, я бы так сказал. 

— А про «Клуб» ... — размышляет Олег. — Молодые, чего. — Они таким образом сохраняют свою идентичность. Иначе от этого мира потребления просто не спастись. Им не так уж много осталось веселиться. Они скоро повзрослеют, вот и все. — Маслов смеется — И клуб закроется. Что значит «повзрослеют»? — не очень понимаю я. — Тут дело не в возрасте и не во взрослении. Это происходит само собой, какой-то щелчок. (щелкает) Клуб закрывается, люди исчезают. Клубы обычно 3 года живут, в среднем.

В соседнем зале появляется Сергей Бугаев-Африка, но присоединяться к вечеру воспоминаний отказывается, предпочитая внимательно рассматривать старые фотографии на выставке.

Я хочу узнать у ветеранов «Новой Академии» о том, как обстоят дела с современным искусством в Петербурге. Кажется, что прямо сейчас техно-культура в городе куда мощнее, чем арт-сцена.

Ольга настроена оптимистичнее. — У нас большая плеяда молодых художников, ну вот Ира Дрозд — талантливый художник. Или Илья Гапонов, он зарабатывает своим трудом. Иван Плющ. Они уже старые с твоей точки зрения? Совсем молодые? На ярмарке в «Севкабеле» я попросила Гапонова показать мне всех молодых художников и выбрала Васю Хорста. Я считаю, что он гениальный совершенно художник, понимающий в живописи.

— Чтобы стать художником, надо жить без денег. Как сейчас жить без денег? Ты даже не можешь себе мастерскую нормальную найти, чтобы работать, краски купить. Я тогда могла сломать замок, поселиться в квартире, пошла в булочную булку — украла хлеб, молоко. Не надо было платить ни за электричество, ни за свет, ни за пространство, ни за еду. Если ты работаешь на работе, ты не можешь быть художником. Нет художников хороших, которые работали. Потому что я все 24 часа думаю над той картиной, которую я рисую. Ты если бросил картину и пошел на обед, ты уже не можешь в нее зайти. У нас только один человек всегда работал — Костя, он охренительный вообще доктор. Он всю жизнь работал, и всю жизнь был самым лучшим ди-джеем. Но он не художник.

— Ну что, может поедем уже, куда вы нас там звали? — прерывает нас Олег.

23:30 «Планетарий №1», проект «Эпизод»
Действующие лица: те же, кроме Марата Муракаева

Мы подходим к газгольдеру на Обводном, где сегодня команда «Эпизода» обещает доказать, что аудио-визуальные перформансы нужно смотреть без техно и алкоголя. У входа замечаю ребят, которые допивают бутылку вина и вслух отмечаю их предусмотрительность. —Ты что, любишь выпить? — серьезно спрашивает Ольга. Мне становится неловко и я говорю, что в общем-то не особо. — Ты детей хочешь? Единственное, что пропускает яйцеклетка — это этиловый спирт. 

Тем временем под куполом нового планетарий показывают работу «Свечение воды» московского коллектива Stain, гости послушно сосредоточенно смотрят в бездну цифровых вод. — Оля, забери меня из этого убожества. — смеется Олег. —А кто эту музыку дурацкую написал? — комментирует Ольга. — Давайте вот эту музыку выключим, поставим нормальный сет, нормальный видео-арт покажем. Вот если бы здесь танцевала голография посреди пространства! То что мы видим — это начало 90-х. Конечно, то, что делали «Новые композиторы» в старом «Планетарии» было намного круче, потому что это было настоящее, а тут — коммерция. Исчезнувший куда-то Бугаев-Африка возвращается со стаканчиком кофе в руке, ему «Эпизод» как раз нравится. — Мы находимся в промежуточном состоянии, когда кто-то еще продолжает не верить, что вот это все цифровое существует. — Сергей показывает на проекцию под куполом. — Учитывай, что только 10% на земле верят в эволюцию Дарвина. Эта хрень тоже эволюционирует, как и животные, учитывай. 
—Очень низкое качество. — продолжает Ольга. — Есть конкретные критерии, по которым мы судим. Меня мутит немножко, из-за такого низкого разрешения.

— А сколько это длится? До утра? Без повторов? Ребят, я не могу больше. Объясняю, что есть еще одно пространство, но там все начнется после часа ночи. Ждать никто не хочет. Я предлагаю поехать в клуб RAF 25 на Светлановском проспекте. Костя Лавски мрачнеет, кажется, он надеялся, что пытка «Эпизодом» была последней в программе и ехать на север отказывается, ссылаясь на утренний прием. Все смотрят на меня с надеждой на скорое окончание ночного трипа, который не успел толком начаться.

— На Светлановский предлагаешь? А вы знаете, что сейчас самый крутой клуб в Мурино? Сегодня молодежь рассказывала на моей лекции в Центре им.Курехина. — Ольга Тобрелутс старается меня подбодрить. —Говорят, что там все можно, как в 90-е. А что именно можно? Я не поняла. Я не знаю ни о каком новом клубе в Мурино. Зато понимаю, что идея сделать веселый гонзо-репортаж о том, как художники-тусовщики из 90-х ходят по новым местам силы и рассуждают умер или нет рейв в Петербурге разваливается. Мне хочется побыстрее оказаться в RAF 25 — материал все равно выйдет унылым и мне надо срочно потанцевать, раз уж выпить пятничный бокал вина с художниками не удалось.

01:00 Клуб RAF25
Действующие лица: те же, минус фотограф Никита 
Фотографировать в клубе RAF25 нельзя.

— А может нам не стоит выходить из такси? — смеется Олег Маслов. Мы приехали к Светлановскому стадиону, облепленному шиномонтажками и гаражами. Где-то тут должен быть вход в клуб-бункер, но Ольга с Олегом настороженно смотрят на мои попытки вспомнить где именно.
— Вы где вообще? — мне звонит Бугаев-Африка, который ехал за нашим такси вместе с Костей Лавски на своей большой черной машине. —Мы уже нашли куда идти, идити быстрее! Мы спускаемся вниз и пока я покупаю билеты у ребят на входе, Ольга пытается сфотографировать бункер на смартфон. —Эй, тут нельзя фотографировать! — парень на входе берет наши телефоны и заклевал наклейками камеры. — Вам бы тут граффити каких-нибудь, как в «Тоннеле» — советует парням Ольга. — Все у нас есть, спускайтесь и увидите. Я сразу предупреждаю, что сдавать куртки в гардероб — плохая идея, в клубе холодно. Почему-то я уверена, что танцевать никто не будет, мне еле-еле удалось уговорить всех просто доехать сюда. Через танцпол идем к бару, я заказываю всем зеленый чай.  — Тут как в «Тоннеле» в 95-ом! — Ольга перекрикивает музыку и, кажется, она наконец-то в восторге. Мы ходим по пространству клуба — катакомбам маленьких помещений, где сидят молодые люди в цепях и невероятных черных вещах, одного из них отлавливает Тобрелутс, чтобы обнять и восхититься стилем. — Вам вам не кажется, что тут много людей, которые не знают кто вы и никогда не читали «Корпорацию счастья»? — спрашиваю Ольгу. — Ты чего, мне столько писем приходит, от 16-летних, все друзья моего сына Акима книгу читали. Мне хочется заметить, что друзья сына основателя «Тоннеля» — не репрезентативная выборка, но сдерживаюсь.

В одном из пространств наконец-то находим граффити — это второй танцпол — сейчас он закрыт. — Хотите посмотреть? — спрашивают парень и девушка, которые наливала нам чай. Я рассказываю им, что наша странная компания — это художники, которые делали техно-вечеринки в сквоте на Фонтанке, 145. — Да, мы читали «Корпорацию счастья» — смеются они. — Вот видишь, видишь, я же тебе говорила. — трясет меня за руку художница Тобрелутс. — А давайте вы лекцию у меня на выставке прочтете, в Центре Курехина? — предлагает Ольга. — Ко мне сегодня 60 человек пришло, молодых. Ребята из клуба смущены таким предложением — они не стремятся раскрывать даже смысла названия клуба. — Хотите, мы угостим вас нашей специальной настойкой? Все-таки я увижу как Ольга Тобрелутс пьет алкоголь.

Я спрашиваю, что им напоминает эта атмосфера и музыка. — Музыка такая же, какая была на Фонтанке, ничего вообще не изменилось. — отвечает Африка. Он уже кого-то тут встретил. — Эти ребята — как мы в молодости — мы тоже все делали сами, жили этим. — вспоминает Ольга и отправляется на танцпол. Ко мне подлетает знакомая девушка — сотрудница Эрмитажа в компании молодого поэта, которого я тоже знаю — когда-то мы вместе ходили на концерт в «Ионотеку». — О, вот она — новая интеллигенция! — комментирует Олег Маслов, который смеется уже без грустной иронии, а искренне и как-то по-доброму. — Знаешь, когда мы были там в «Планетарии» мне показалось, что я старый, не понимаю уже ничего. А теперь думаю, что нет, все в порядке, потому что тут — настоящее. Сергей уезжает обратно в «Планетарий» на «Эпизод» — цифровые миры новых медиа увлекли сегодня только его, зато — сильно. Костя Лавски тоже уезжает, завтра прием на работе, ведь днем он — врач и только в субботу ночью — ди-джей.
Понимаю, что надо отправлять Ольгу и Олега домой на такси, вот только Ольги нигде нет. В туалете встречаю подругу, спрашиваю не видела ли она пропавшую художницу. — Ваша Тобрелутс там на танцполе! Я ищу ее по всему клубу, но Ольга уже уехала. Сажаю Маслова в машину и возвращаюсь обратно. Кажется, везти заслуженных художников и ди-джеев в этот медвежий угол стоило хотя бы ради того, чтобы понять: рейв в Петербурге не умер (как пишут в телеграм-каналах), а фотографии с выставки в Центре им. Курехина — точно рифмуются с настоящим моментом.

Через 6 часов я просыпаюсь, чтобы ехать на электричке в Лосево и всю субботу кататься на лыжах — типичный петербургский алкозож. Мне звонит Ольга. — Саша, спасибо тебе, я встала сегодня в прекрасном настроении и все остальные тоже. Может, еще куда-нибудь нас соберешь?