«Эрмитаж напоминает о прелести забытых вещей» – Михаил Пиотровский о выставке «Мебель для всех причуд тела»

Один из элементов миссии Эрмитажа – уточнять привычные для общества представления и иногда исправлять уже сложившиеся, но крайне упрощенные репутации. У новой грандиозной выставки есть две такие темы: стиль эклектики и император Николай Первый.

«Эклектика» – использование и соединение различных исторических стилей – давно уже является в публицистике ругательным словом. Его вариант – «эклектизм» как бы более респектабелен и звучит несколько уважительнее. Эрмитаж давно уже использует серьезный термин – «историзм» и под его эгидой делает частые выставки. Очередная – представляет русскую мебель, стили которой не только хронологически, но и эстетически связаны с императором Николаем Павловичем, его вкусами и художественными пристрастиями.

Николаевским можно назвать не только своеобразный ампир, но и николаевскую готику, и романтизм, и русское рококо. Знаменитый «русский стиль» тоже восходит к вкусам Николая. Император сознательно пытался определить направление развития культуры, задать определенные образцы и сделать их общераспространенными. Такие стремления и политику можно сколько угодно критиковать, однако именно их результатом стало превращение Эрмитажа в публичный музей и возведение для него здания-шедевра (Новый Эрмитаж). В других областях стандартизация высокой эстетики имела и положительные, и отрицательные стороны.

Отрицательные – включая знаменитое «православие, самодержавие, народность», – у всех на слуху. О положительных надо напоминать, что Эрмитаж регулярно и делает.

Ориентиром для императора, а за ним и общества, стал историзм – любовь к различным историческим стилям и включение их элементов и «архетипов» в жизнь и быт России XIX века. Увлечение историей, всякой разной, но главное – западной, делало русский правящий и средний классы более причастными к многовековой эстетической традиции. Мы как бы осваивали как свое Средневековье, готику, Ренессанс, эпоху Людовика XVI, рококо, турецкий и китайские вкусы. Все это было, конечно, вторичным и, наверное, по праву вызывало у потомков, а иногда и современников, насмешку, но это же обогащало жизнь, и именно это вызывало в качестве реакции интерес к собственным, русским традициям и вовлечение их в сферу художественного творчества и художественного производства.

Историзм сродни недавно пережитому нами постмодернизму, который тоже стилизовался под прошлые эпохи и стили, но делал это уже подчеркнуто иронично, заменяя восторг и любование насмешкой и ерничаньем.

Однако и тут и там речь идет о важном процессе освоения культурного наследия в его формах, пригодных не только для дворцов, но и для жилых домов. Наша выставка, во многом связанная с традициями Зимнего дворца, хорошо показывает эти два мира – Двора и общества. Новые ритуалы и традиции сказались в больших и в мелких вещах. Дворцовый стиль торжественен и не очень удобен; жилой быт явно стремился к уюту. Недаром в эту эпоху самые популярные и разнообразные предметы – это разные диваны, кушетки, оттоманки, пуфы...

Название выставки – цитата, несколько простоватая, но отражающая суть (это цитата из повести «Маскарад» писателя Николая Павлова – Прим.ред.)

Стиль менялся. Иногда для того, чтобы александровский классицизм превратить в николаевский уют, достаточно было навесить на строгую мебель красного дерева «золотые» украшения из бронзы и даже из папье-маше. Другой популярный предмет – конторки. Бюрократизм старался выглядеть изящно.

Когда много лет назад в Николаевском зале была развернута выставка о европейском историзме, глядя на ее экспонаты, думалось – и в этой обстановке жили импрессионисты! Таким был быт людей, революционизировавших наш взгляд на мир. Мебель, подобная той, которая выставлена сейчас в Манеже Малого Эрмитажа, окружала Тургенева, Достоевского, Толстого, Гоголя, Лескова и персонажей их произведений. Слова и вещи позволяют понять друг друга, а еще – особенности русского менталитета и дух русской классической литературы.

Символы этого времени – Исаакиевский собор, Александровская колонна, Коттедж в Петергофе, это имена: Монферран, Штакеншнейдер, Тон, Гамбс. Это – новое прочтение Античности, Средневековья, готики, французской куртуазности, китайской самоуверенности, османской и персидской роскоши. Это – поиски русских корней.

Все упомянутое и многое еще запечатлено не только в экспонатах этой выставки, но и в залах и в архитектуре Зимнего дворца и Эрмитажа. Наш музей, возродившийся из пепла после пожара 1837 года, является высочайшим памятником эпохи историзма.

Неудивительно, что именно Эрмитаж сегодня, в очередной раз, напоминает о прелести вещей, забытых и сочтенных однажды ненужными для дальнейшего развития.

На развитие работает, на самом деле, все, даже если это не всегда осознается современниками или потомками.

Текст был написан Михаилом Борисовичем для выпущенного к выставке каталога  «“Мебель для всех причуд тела”. Эпоха историзма в России» (автор научных текстов в нем – Наталья Юрьевна Гусева) и публикуется с разрешения музея.