От Цоя до рейвов: за что любить 1990-е?

Моя книга посвящена идентификации не столько русского искусства, сколько петербургского. Зачастую исследователи могут легко рассказать, что такое московская концептуальная школа или венский акционизм. Но что было у нас — непонятно до сих пор. Петербургское искусство не преподается, не изучается, нет учебников, посвященных этому феномену. Выросло несколько поколений молодых профессионалов-искусствоведов, которые не знают, что происходило в тех же самых декорациях с их сверстниками двадцать-тридцать лет назад. Так что «Шизореволюция» — это призыв позаботиться о себе.

Кроме нас самих, небольшого числа подвижников — очевидцев произошедших событий, никто этого не сделает. В этом ценность и моей позиции инсайдера по отношению к описываемому. В ту эпоху никто особенно не вел ни дневников, ни переписок. Ее герои жили отчаянно — получается даже, что их осталось чуть ли не меньше, чем шестидесятников и семидесятников. Вот почему так важна изустная традиция — свидетельства тех, кого можно назвать «руины 1980-х и 1990-х».

.

Дизайн обложки книги придумала моя сестра, художница Майя Хлобыстина. В ней используется мотив проекта флага для России, который я предложил в 1990-х. Он должен был примирить все социальные страты и возрасты нашей необъятной родины. В нем как бы продолжается драма коммунальности и
индивидуальности, война красных и белых, но здесь они оказываются в гармоничной схеме.

Одновременно это и языческая магия — мухомор, который можно найти у Билибина и других национальных классиков. Да и выросли мы все под грибочками — классическим украшением детских площадок в советских дворах. Это орнамент, который, безусловно, всем понятен и одновременно составляет оптимистичный и яркий символ. Где-нибудь на пограничном контроле реакция на паспорт с таким орнаментом точно была бы как в стихотворении Маяковского.

Белый горох также олицетворяет и шизореволюционную ситуацию: основного мотива нет, и торжествует неофеодализм — множество центров. Разные культуры существуют параллельно, и нет мейнстрима. Когда-то было одно, главное направление в искусстве, философии, литературе, а сейчас молодой человек может легко перемещаться с рейва на концерт классической музыки.

Шизореволюция — это идентификационный кризис и семиотическая катастрофа, когда вещи теряют название и свой старый смысл. Сейчас это опять начинает происходить. Актуальность моей книги в том, что современная эпоха перекликается с тем, что было в конце 1980-х — начале 1990-х, когда мир поплыл.

За нулевые люди пригрелись в своих норках и самости, но вдруг опять жизнь ломает все устоявшиеся структуры. Мы можем наблюдатьпо телевидению, какие напряженные лица у наших чиновников — в любой момент они могут всего лишиться. А юная блогерша пятнадцати лет становится миллионершей, попросту рассказывая в сетях о своих отношениях с мальчиками, нарядах, школе и путешествиях.

Происходят странные смещения, возникают новые, казалось бы нелепые, понятия. Так и в начале 1990-х диджеи начали сводить Чайковского с техно — несовместимые вроде бы вещи. Георгий Гурьянов вспоминал, как в 1987 году в Риге познакомился с Вестбамом, тогда еще неизвестным диджеем. Тот объяснял участникам «Поп-механики», как устроена новая электронная музыка, и Виктор Цой над этим смеялся. А оказалось, что вскорости эти новые формы вытеснили рок из сердец молодежи.

Впрочем, существенное отличие нашего времени от эпохи начала 1990-х все же есть. Тогда люди легко и радостно шли на перемены, потому что верили в будущее, продолжая модернистский футуристический проект. Наши деды, отцы и матери думали, что пострадаем чуть-чуть, затянем пояса, помолчим, а дети наши заживут. Сейчас даже молодежь сложно убедить в светлом будущем. К нему все относятся скептически. Панковское No future стало былью».

Книга вышла в издательстве «Борей Арт». 1 февраля пройдет ее презентация в кафе «Рубинштейн».