Античные сюжеты в живописи, графике и керамике Дмитрия Марголина покажут на выставке в школе Masters

Работы [Дмитрия Марголина] последнего пятилетия отсылают к классическим живописным сюжетам. Среди них «Юпитер и Каллисто», «Дионис и Ариадна», «Одиссей и Навзикая». Не чужда художнику и христианская тематика: в 2020 году им была расписана церковь св. Иоанна Крестителя в деревне Рождество Псковской области. Здесь, словно в искусстве ранних христиан, священные сюжеты рождаются из античных прообразов, а греко-римские формы облекаются новозаветным сиянием.

Стиль Марголина по-академически фигуративен и по-современному резок. Опору на традицию он совмещает с сегодняшним представлением об идеалах мастерства. Свой почерк он позаимствовал у итальянских примитивов и у мастеров позднего Возрождения, а стилистику подхватил в балканских и древнерусских фресках. Вспоминаются церкви Новгорода, прежде всего роспись Спаса на Ильине улице кисти Феофана Грека. Марголин прослеживает традицию этой образности до ее истока в росписях Геркуланума и во фресках римских катакомб. 

Вместе с тем,  его персонажи бесконечно современны. В них дышит живительная энергия Средиземноморья, переполняющая их изнутри. По словам Александра Боровского, почерк Марголина отличают «экспрессивность, брутальность, жестовость языка», а Иван Чечот отмечает в его работах «качество живописи и мифическую притягательность образов». 

Античность превращает тарелку в мифологическую вещь. Лежащий где-то в ее недрах анимизм позволяет думать, что дух способен прибывать и в таких материальных субстанциях. Античность знает чудесное и волшебное без сакрального и священного, и поэтому даже тарелка может для нее иметь свое живое лицо. Только античность позволяет по-настоящему серьезно относиться к образу на тарелке, тогда как все остальные культуры, наносившие образ на нее, всегда осознавали условность такой операции. Как ни крути, тарелка — это просто тарелка. И поэтому какую «петербургскую тарелку» не возьми, это — тарелка, декоративная вещь, прикладное искусство.

Но если, например, взять в руки (хотя бы мысленно) ренессансную расписную керамику (из тех, что стоят у нас в шкафах лоджий Рафаэля), сразу увидишь, что она обладает тем же античным эффектом. Это абсолютно мифологическое явление, и здесь античные боги и сюжеты не выглядят «слишком художественными», «слишком литературными», «слишком отвлеченными», как это мы видим на примере ренессансной живописи, скульптуры, а также литературы. Здесь они кажутся частью какой-то живой культуры и живых отношений. Увлечение итальянской духовной, художественной и политической итальянской элиты античностью из интеллектуальной и эстетической игры превращается здесь в нечто настоящее. И вот что-то подобное попытался сделать в своей серии тарелок художник Дмитрий Марголин.

Его давно и глубоко интересует античное наследие, и то, что он с ней делает в живописи и графике, а также теперь в расписной керамике, можно назвать актуальной мифологией. Он использует все ресурсы своего искусства (выдающегося, если кто не знает — ищите в сети и на прилавках книжных магазинов тексты о Марголине Чечота, Боровского, Озеркова), чтобы заставить зрителя поверить в реальность мифа. Если бы чудеса, подобные тем, что описывают Гесиод и Овидий происходили на самом деле, — уж, наверное, это сделало бы мифологию актуальной по-настоящему, то есть самым серьезным образом.

Вот чего-то подобного добивается Марголин в своем искусстве, и керамика оказалась для этих целей идеальным медиумом. Ни картина, ни самый невероятный компьютерный эффект, из тех, что доступны современной киноиндустрии, не выдержат критики, если мы начнем придираться к их мифологиям. А к керамике так не придраться. Она слишком настоящая, слишком материальная, слишком архаичная. Ее машина мифогенных смыслов способна работать с отдачей и в таких условиях, какие мы имеем сегодня. Таким образом, несмотря на все запреты и отмены (автора, искусства, сакрального, индивидуального, подлинного) Марголин  взял и впустил античность в «петербургскую керамику». А что, так можно было?