Арт+терапия: Почему нужно увидеть инклюзивную выставку «Вне истеблишмента» в Русском музее?

Отдел социокультурных коммуникаций появился в Русском музее в 2015 году, но «корнями» уходит в девяностые: в 1991 году у нас прошла первая в России арт-терапевтическая выставка на тему страхов во снах, а ее авторами стали дети — сироты и те, кто оказался в трудной жизненной ситуации. Так Русский музей в числе первых начал оказывать психологическую поддержку средствами изобразительного искусства в России: у нас появились методические разработки и школа волонтеров.

Сейчас в нашей команде 12 человек — психологи, арт-терапевты, художники и искусствоведы. Мы решаем разные задачи, от создания видеогидов на жестовом языке и тактильных галерей до проведения адаптированных занятий и экскурсий, консультируем другие музеи России.

На выставку «Вне истеблишмента» мы отобрали шесть ­совершенно разных художников, имеющих ментальные особенности или психиатрический опыт. Алексея Сахнова, например, увлекает изолированное пространство, линейность и геометрия домов и дорог. Рисование для него — целый ритуал: он всегда тщательно переодевается для работы в мастерской. Алексей Баров часами ­создает ­немыслимые и уникальные предметы из пластилина вроде «Инструмента для починки пальцев».

Работа нашего отдела — про доступность для всех. Мы попытались создать максимально комфортные условия для посетителей выставки — здесь есть адаптированные тексты easy-to-read, тифлогид (тактильная галерея), а инфраструктурой для нас занималось бюро Genius Loci — это команда Марка Калинина, который создал арт-пространство «Тайга».

В рамках выставки пройдет обширная образовательная программа: лекции, семинары, ридинг-группы, медиации. Инклюзия — сложная тема, и мы просвещаем аудиторию в рамках таких проектов. До сих пор наша главная проблема — нехватка осведомленности среди самих работников музеев: увы, многие боятся подступиться к работе с особыми посетителями. Все-таки музей — то пространство, которое первым должно реагировать на любые изменения, будь то вопрос здравоохранения или социальная реформа. Мы стараемся сделать все, чтобы музей стал тем местом, где каждый может чувствовать себя в безопасности.

У меня нет особого образования, но я в реставрационном учился. А сильно увлекся рисованием, когда врач отправил меня в мою первую художественную студию на Канонерской — там было хорошо. Сейчас я работаю в «Студии №6», и здесь мне тоже нравится.

Иногда я сильно галлюцинирую, лежу, и мне плохо. Включаю себе компьютер или телевизор, смотрю, а потом понимаю — бред, не могут там такого показывать, что я вижу. Бывает, просто не могу остановиться — и тогда рисую все, что в голову придет. Всякое мерещится. У меня есть картина: человек идет, а за ним следует бессознательное, и тот, кто идет, хочет спрятаться от самого себя в большом черном доме. Называется «Оно всегда рядом».

Есть у меня картины про вселенский коммунизм — должен же он однажды выйти в космос! Там товарищ Сталин путешествует по галактике, строит его на межпланетарном уровне. Этот человек — бессмертный дух, он может перевоплощаться в кого угодно. Космоса у меня много: раньше я часто читал научную фантастику — Роджера Желязны, Роберта Хайнлайна, Гарри Гаррисона, Айзека Азимова. Существует такая тема, что капитализм пожирает сам себя, но я не хочу ее изображать: сколько такого рисуют? Мне не нужны громкие слова и плакатность.

Я в разных стилях работаю, пишу акрилом, гуашью, мелками. Недавно маслом нарисовал кошек: у меня дома их 5 и все дурные, с характером. Масяня — главная, она хозяйка. Я ее часто рисую и в космосе, и на Земле: есть у меня «Астральная Масяня», например.

Когда есть вдохновение, я рисую — надо же чем-то заниматься. А художник я или нет — пусть каждый сам решает. Человек сам должен воспринимать мое творчество. Мои работы уже выставляли, но я мало куда ездил сам: в Москве вот был в 2018 году.

Наверное, хорошо, если на выставке люди что-то для себя найдут. А признание, конечно, любому художнику важно.

В современном искусстве нет четких границ, однако традиция истеблишмента остается. При этом идея альтернативного сознания охватывает и «нормальное» искусство: волшебное безумие — любимая тема романтизма и встречается у Уильяма Блейка, Фернана Кнопфа или Арнольда Бёклина с его знаменитым «Островом мертвых».

Прицельно изучать искусство людей с альтернативным сознанием начали в Европе, в 1920-е. Большую роль в этом сыграл художник Жан Дюбюффе: он ездил в сумасшедшие дома и исследовал творчество душевнобольных. Он же ввел понятие «ар-брют», или «грубое искусство».

Сегодня в ходу термин outsider art, но его все понимают по-разному: в американской традиции он охватывает искусство любых уязвимых социальных групп — детей, малых народов, заключенных, душевнобольных. В Европе применим более избирательный подход, и к outsider art относят только примитивистов и наивистов.

В кругу художников-аутсайдеров царит большой раздрай: часть из них признана, входит в рамки contemporary art и оказывается внутри истеблишмента. Это и целые группы — югославские примитивисты, например, и отдельные художники, как Нико Пиросмани или Генри Дарджер.

Среди современных художников «вне истеблишмента» есть те, кто несостоятелен в поведенческом плане и кому нужна помощь: часть из них живет в госпиталях и специальных учреждениях, часть — самостоятельно, но обладает ­измененным сознанием. И наша выставка во многом посвящена им.

Цель музея и нашей выставки — позволить таким художникам высказаться наравне с другими, без ярлыков. Кроме того, она важна для профессионального сообщества: у ­современных художников в конвенциональном искусстве царит прагматизм, оно очень уж «интеллектуально», и им было бы полезно узнать о совершенно ином способе восприятия действительности.

Например, в нашей выставке «Вне истеблишмента» участвует художница Юля Косульникова, изображающая интерьеры больниц: тема контролируемого пространства и наказания, которая известна в обществе благодаря Мишелю Фуко, для нее — повседневность. Все эти хромированные столы, грубые инструменты на ее картинах — мир, крайне тягостный для обывателя. Но искусство касается жизни в разных проявлениях, и сюжеты «не для розовых очков» отрезвляют социум.

Outsider art — это все еще часть искусства. Посетителям не стоит зацикливаться на ментальных особенностях и фактах судьбы художника: смотрите на его творения — они скажут достаточно.