Ольга Звагольская: «Задача "Третьего места" — открывать новые имена и дать возможность людям знакомиться с молодым искусством и приобретать его по самым демократичным ценам»

Как креативный редевелопмент заземляет лидеров IT

Культурное пространство «Третье место» занимает один из красивейших домов в Петербурге — с потрясающей сохранностью. И как вы нашли такую недвижимость?

У моего мужа — и по совместительству партнера по семейному IT-бизнесу ITG — Дмитрия Гачко есть хобби. После насыщенного рабочего дня он любит посидеть в ЦИАНе, посмотреть предложения по симпатичной недвижимости. Там он и увидел объявление о продаже особняка Лопухиных — Нарышкина.

И рука как-то сама собой потянулась в карман за портмоне.

Почти так и было! Когда мы продали наш облачный бизнес компании МТС и у нас появились свободные деньги для инвестиций, особняк буквально встал перед нашими глазами и потребовал рассмотреть возможность его покупки.

Какая мотивация была сделать эту не самую очевидную инвестицию в 350 миллионов рублей?

Люди из IT-сферы занимаются чем-то эфемерным, что невозможно пощупать, — поэтому им нужно заземляться. Так что каждый айтишник, который заработал, сначала откроет ресторан, а потом отель — чтобы можно было потрогать стул, стол и сказать: да, вот оно, мое!

А вы решили потрогать целый особняк!

На самом деле здесь, на Литейном, 62, — целый комплекс зданий и поздних пристроек. Есть охраняемая часть — особняк и его парадные залы. А есть неохраняемая, которую муж и рассматривал под отель: мы уже запустили гостиничную сеть Faces в исторических зданиях, и муж искал недвижимость для расширения. Дима спросил: займешься залами? А я как раз заканчивала обучение по программе «Арт-менеджмент» в школе искусств Masters и, конечно, подумывала о галерее: мол, буду делать выставки в белом кубе, чистеньком и идеальном. Так что это был вызов!

Мне кажется, если бы вы не были, скажем так, романтично настроены, вы бы к этому проекту никогда не подступились. Как прошла сделка?

Выкупили особняк у банка, а банк когда-то приобрел здание у обанкротившегося «СУ-155». К 2020 году дом уже 20 лет стоял почти без отопления и пустым.

Въезжаете вы в особняк — и ни души?

Ну не совсем! На втором этаже сквотировали художники из группы «Фрукты»: они делали граффити с фруктами и подписывались Fruits. Когда мы пришли принимать особняк, они встретили нас словами: «А вы кто вообще?» — «Мы — новые собственники». «Фрукты» не растерялись: «Покажите документы!» Тогда растерялась я и трясущимися руками полезла в телефон искать выписки из ЕГРН. А в подвальчике жила бабушка! И видимо, она совмещала роли охранника и гения места: к нам еще долго приходили приличного вида господа, которые спрашивали бабку, а узнав, что она съехала, стремглав убегали!

Петербург такой Петербург! Предположу, что бабушка освоила народный редевелопмент и в 1990-х сдавала особняк под сходки-люкс! А как у вас обстоят дела с редевелопментом?

Проект приспособления особняка под современное использование для согласования с КГИОП мы делали четыре года. Да, долго! Задержались, потому что всерьез решили погрузиться в историю здания, чтобы сделать наш проект продуманным и качественным.

Кстати, я все время путаюсь! Как правильно называть ваш особняк — дом Нарышкина, особняк Лопухиных, обер-прокурорский дом?

У него много имен — и все, что ты назвала, плюс теперь еще «Третье место» — верные! А в конце XVIII века наш особняк стал одним из первых каменных зданий на захолустной в ту пору Литейной улице. Район назывался Русская слобода, здесь был Литейный пушечный двор и жили приближенные императорской семьи. Мы находили данные, что особняком владел откупщик Иван Логинов, приближенный к князю Потемкину и печально известный своими вечеринками. Как-то он проштрафился, был изгнан двором, и особняк перешел к Лопухиным (как мы знаем, первая жена Петра I — Евдокия Лопухина!).

Далее зданием владели Гурьевы, потом оно перешло к Нарышкиным, и уже при Эммануиле Дмитриевиче Нарышкине — это середина XIX века — модный архитектор Гаральд Боссе перестроил здание полностью. Бальный зал, ломберная, театральный — у Нарышкина был оркестр на 50 музыкантов. А к Белому залу Боссе пристроил галерею и поставил ее на венецианские чугунные колонны.

Эти дивные колонны — моя любовь!

А в то время их не приняли! Говорили: «Что за уродство Боссе устроил — это слишком современно». Нарышкин продал особняк в казну, и он был приобретен Духовным ведомством как квартира для обер-прокурора Святейшего синода.

Если есть высшие силы, то, видимо, они и согласовали тебе, бывшей работнице Конституционного суда, покупку особняка! Кто из самых известных обер-прокуроров здесь квартировал?

Константин Победоносцев — кстати, это его фраза: «Все есть искусство, даже выборы». Он занимал обер-прокурорский дом 27 лет — и даже пережил здесь покушение: эсер Лаговский стрелял в окно его кабинета с Литейного, пули попали в потолок, а Константин Петрович воскликнул: «Эти террористы совсем не умеют стрелять! Как они собираются управлять страной?!»

Уже известно как. И что устроили в особняке после революции?

Клуб железнодорожников имени Сталина. Кинотеатр. Музей Октябрьской железной дороги, который, когда разросся, переехал в 2000 году на Обводный и с тех пор особняк стоял пустым. И тут пришли мы, креативные девелоперы.

Вы купили особняк за 350 миллионов. Оценили реставрацию и приспособление в полтора миллиарда. Я правильно понимаю, что сейчас уже все эти цифры можно смело на три умножить? Креативные девелоперы — это те, кто вкладывается в недвижимость, не рассчитывая на прибыль?

И это тоже!

Вы действительно поступили максимально креативно — запустили общественное пространство «Третье место» летом 2020 года, не дожидаясь ни старта, ни конца реставрации особняка. Как это все сложилось?

Идеально — не по плану! Сначала мы открыли летний поп-ап-проект во дворе: инсталляция Алины Глазун «Страшновато», кафе с устрицами, шезлонги, лекции об искусстве, виджеи показывают проекты на циклопическом экране и, конечно, диджитал-артисты, все-таки мы выходцы из IT. Помню, медиахудожник Digital Moss в песке играл на синтезаторах, а люди вокруг грелись у костра — красота! Но вскоре петербуржцы начали буквально ломиться внутрь особняка: «Мы видели в интернете, что у вас там красивая лестница! Пустите! Что вы там от нас прячете?»

Кстати, хорошо, что мы все увидели ваш особняк до реставрации — он прекрасен в каждой увядшей детали! Боюсь спросить, а что будет после?

Мы не фанаты реставраций «катком», когда при восстановлении из вековой архитектуры и исторических интерьеров уходит все живое. Нам ближе консервация с бережной реставрацией и не менее бережным приспособлением. И потом — вы же видели залы в особняке: делать здесь «евроремонт» — немыслимо. Мы понимали: чтобы сохранить здесь эту эстетику итальянского палаццо, мы будем работать над проектом приспособления долго и тщательно. Венецианскую хартию никто не отменял. А раз так, мы решили: не будем заставлять петербуржцев ждать, пока закончим с реставрацией! И кроме того, мы сочли важным показать вам первозданную красоту особняка. Начали думать, какое событие сможет привлечь сюда классных и заинтересованных в искусстве людей. А я обожаю атмосферу ярмарок, и идея пришла молниеносно: именно ярмарка современного искусства станет событием, которое поставит «Третье место» на культурную карту в головах и горожан, и профессионалов арт-индустрии.

Запустить ярмарку современного искусства в 2020-м — почти визионерство. Какие смыслы закладывали в проект?

Тут мне важно тебе рассказать, как менялась мое восприятие роли «Третьего места» в городском ландшафте. Чтобы привлечь как можно больше людей, на первую Third Place Art Fair мы намеренно хотели пригласить только молодых художников и чтобы искусство продавалось от 1 000 до 50 000 рублей. При этом в голове я держала, что когда-нибудь все-таки сделаю ярмарку с дорогим искусством — я ведь выпускница Masters!

На TPAF пришли айтишники, которые до этого и в галерее совриска, может, никогда не были, — они подходили к художникам и говорили: «Заверните нам самое дорогое! Да, вот это за 50 000!» К нам пришли классные коллекционеры и предприниматели, которые искали — и нашли! — новых для себя художников. К нам пришли студенты и бабушки — и каждый ушел со своим арт-объектом. И тут у меня все сложилось! Наш проект — это не элитарный кружок для избранных, а именно «Третье место» для всех петербуржцев. Ведь третье место по Рэю Ольденбургу — это место, свободное от социальных статусов и ролей. Это место для объединения.

А твой заход на арт-территорию был мягким? Или все-таки ты прошла все стадии в игре «Свой — Чужой»?

Меня сложно принимали и до сих пор сложно принимают. Причем люди, от которых я вообще не ожидала. Но я с этим справляюсь. Я не искусствовед, а арт-менеджер: моя задача — организовать, привлечь, почувствовать правильных людей, кураторов. Мы собрали экспертный совет ярмарки: в нем есть постоянные участники — великий искусствовед Иван Чечот, заведующая отделом новейшего искусства Эрмитажа Марина Шульц, куратор музея «Полторы комнаты» Иосифа Бродского Юлия Сенина — и к ним присоединяются новые люди. А два года назад «Третье место» организовало фонд поддержки искусства, и при нем мы собираем коллекцию российского современного искусства — Кирилл Кипятков, Александра Гарт, Дарья Захарова, Евгения Воронова, Таня Прыставка, Анатолий Акуе, Алексей Слон, Ника Черняева. Сейчас в ней порядка 120 работ, они хранятся в особняке.

Сделаете в «Третьем месте» открытое хранение фонда?

Да, и мы даже думали сделать пространство для открытого хранения любых коллекций: в России есть коллекционеры с большими коллекциями, которые высказали желание их показать.

У вашей семьи есть и частная коллекция, которую вы с мужем намеренно отделили от коллекции фонда. Как ты покупаешь искусство в нее?

Покупка искусства — акт любви. И для некоторых, может, единственный честный поступок, который они совершают только для себя. Кристально чистое действие, где не можешь себя обмануть. Поэтому я в искусство не инвестирую — покупаю по любви. Недавно приобрели две изумительные работы: «Снеговик» Веры Светловой и «Елку» Нестора Энгельке — на благотворительном аукционе бала-маскарада Собака.ru в коллаборации с Jessica Gallery.

Как стать участником Third Place Art Fair

Когда открылась первая Third Place Art Fair, в Петербурге из арт-ярмарок была только SAM Fair в Музее стрит-арта и вы. В 2025 году TPAF празднует первую пятилетку. Что изменилось?

Если вспомнить, в 2020-м даже и Blazar в Москве не было — только Cosmoscow. И наш опыт как будто бы заставил поверить других арт-дилеров в то, что в Петербурге вообще может быть ярмарка. Петербуржцы покупают! Как в компьютерной игре, к каждой новой TPAF мы открывали новые залы. Сначала это были три зала, лестница и двор. Потом добавился наш нарядный Белый зал с люстрами. А в 2024-м TPAF расквартировалась на площади 2 500 квадратных метров.

Как запустить успешную ярмарку современного искусства без ошибок? Это вообще возможно?

Первую TPAF мы провели с художниками и следующие три года боролись за то, чтобы в ярмарке участвовали и профессиональные галереи тоже. Убеждали как могли, но галеристы шли неохотно: «А кто у вас будет покупать? Кто ваши коллекционеры? Мы к вам не пойдем!» Действительно, ярмарки с галереями — отдельная ниша: три года назад в Петербурге появилась шикарнейшая 1703, и это классный амбициозный уровень. Поэтому в 2024-м мы решили, что отстанем уже от галеристов и сосредоточимся только на художниках! Вышло классно и в хорошем смысле по-петербургски: 120 имен, рядом с Родионом Китаевым и Юстиной Комиссаровой вчерашний студент выставляется, СССХ — Сообщество современных сибирских художников — и тут же ребята из инклюзивного бюро «Простые вещи». И представь: как только мы отказались от галерей, галереи сами начали нам звонить!

Всё как в жизни! И важно: к вам на ярмарку пришли все большие коллекционеры, а за ними и галеристы — ведь TPAF показывает то, что нигде, может, больше и не увидишь.

TPAF — про настоящую жизнь искусства: у нас действительно можно поймать новое имя на взлете. А еще TPAF — про развитие индустрии: круче продать 500 работ на полмиллиона, чем одну картину за те же деньги. Почему? Так лучше для рынка — мы стремимся к количеству сделок. И что еще важно для рынка: художники поверили в себя — в стране остаются деньги, и бизнес начал масштабно покупать искусство.

Художники платят за участие в TPAF?

Нет! Они платят комиссию, если продали работу. На первой ярмарке комиссия была добровольной — и художники охотно ее переводили: мне кажется, хотели показать, что у них есть продажи: «Зовите меня еще. Я классный. Мною интересуются».

Я художник и хочу заявиться на TPAF! Что мне делать?

Мы откроем open call в мае и принимаем заявки до конца июня — присылай портфолио! И у меня тут появилась идея: на прошлых TPAF у нас были секции диджитал-арта, но эти работы для другой цены и, как мне кажется, требуют отдельной ярмарки. Мы все-таки выходцы из IT — может, и сделаем ярмарку диджитал-искусства.

Считаешь, момент настал?

Уже пора! Поэтому в 2024-м мы запустили арт-резиденцию для диджитал-артистов, ведь задача «Третьего места» — открывать новые имена! Объявляем open call, экспертный совет отбирает 10 художников со всей России, они прилетают в Петербург, живут в нашем отеле Faces, а также в отелях YE'S и Kentron. Резиденты работают на нашем оборудовании, которое мы специально закупили. Итог — выставка, где все работы доступны к покупке. В 2024 году мы провели три такие резиденции и самой стремительной сделкой стало приобретение двенадцати диджитал-цветов Дарьи Захаровой, включенных на голографических вентиляторах, в первый же день выставки.

«ОК от КГИОП» – каким будет «Третье место» после реставрации

Весна 2025-го. Вы уже пять лет владеете особняком. Что дальше?

Дальше — приспособление особняка для современного использования. Проект мы сделали. Ждем ок от КГИОП.

«Ок от КГИОП» — это просто песня!

«Любовь стоит того, чтобы ждать» — это тоже песня. Зато за пять лет в особняке мы сделали массу ценнейших находок. Когда только въехали, обнаружили под советским паркетом в Центральном зале редчайший лепестковый паркет красного дерева. Его не было в охранном распоряжении КГИОПа. И мы, понимая, чего нам будет стоить его восстановление, все-таки предложили КГИОПу включить паркет в распоряжение, а уж мы будем его охранять.

Звучит так, как будто вы хотите музеефицировать и выпестовать каждую деталь. До такой степени прониклись?

В этом суть: мы хотим вернуть особняку его историю, поэтому, придумывая новые проекты «Третьего места», часто вспоминаем то, что здесь происходило. Здесь был кинотеатр, куда ленинградцы ходили смотреть фильм «Эммануэль», — и мы делаем показы. Был Музей Октябрьской железной дороги — и мы делаем выставочное пространство для современного искусства. Мы хотим законсервировать все, что сможем. Даже сохраним историческую надпись «Книжный склад» во втором дворе. Она осталась от склада народовольческой литературы, в котором бывал Ленин, а владела им Александра Калмыкова. Эта яркая оппозиционерка занималась женским образованием в России и дружила с будущим вождем пролетариата, говорят, он часто заходил за книгами прямо с вокзала.

Наверняка реставрация займет не один год. Вы закроетесь?

Самое страшное для меня — закрыть «Третье место» полностью, чтобы люди забыли сюда дорогу. Нет, будем реставрировать этапами, чтобы особняк продолжал оставаться на связи с петербуржцами. И вообще: все, что ни делается — все к лучшему.

Редевелопмент историческего объекта вырастил в тебе внутреннего философа?

Это семейная мудрость. Моя бабушка и две ее сестры — блокадницы: провели войну на Крестовском, и это спасло им жизнь.

Как это?

У отца моей бабушки были четыре типографии и квартира на площади Восстания. После революции типографии национализировали, в квартиру въехал генерал Красной армии, а нашу семью переселили в бараки на Крестовский. Когда началась блокада, дом на Восстания разбомбили. А на Крестовском бомбили мало — и бабушки спаслись. Так иногда обстоятельства, которые сначала кажутся неприятными, призваны на самом деле нас спасти.

Каким будет «Третье место», когда это бесконечное приспособление закончится?

Идеальным (и очень петербургским!) местом, чтобы не хотелось выходить отсюда примерно никогда (ну или хотя бы точно провести здесь весь уик-энд!). Гостиница на 50 номеров и спа (надеемся, в конце 2027-го мы его запустим!). Ресторан высокой кухни займет залы вдоль Литейного — мы восстановим балкон, и гости смогут на него выходить. В кабинете Победоносцева обустроим культурный бар. Начиная с Белого зала пойдет выставочное пространство с лекторием. А еще — только не смейся — мы хотим продолжить устраивать вечеринки во дворе, а балконы отеля как раз выходят во двор. Поэтому мы придумали концепцию танцующих балконов!

У вашего особняка — мощная история. Мне кажется, здания с таким провенансом в каком-то смысле становятся одушевленными: когда я жила в доме Лидваля, доме Веге и доме Адамини, они были для меня как члены семьи. У тебя нет такого ощущения?

Мы не чувствуем себя здесь полновластными хозяевами: могу честно признать, я как-то все время невербально советуюсь с особняком. Он стал для меня живым. Кроме того, выяснилось, что особняк не терпит заносчивых людей и даже их изгоняет. Но притягивает сотрудников, которые умеют вкладываться в общее дело и готовы ему служить. А еще не согласовывает мне персональные выставки — только сборные: например, кураторский проект Анны Журбы «Скрытое», который объединил в «Третьем месте» AES + F и Андрея Кузькина, Лизу Бобкову и Игоря Самолета, Анастасию Цайдер и Хаима Сокола.

IT-хаб в Севастополе и конституционное право

Один из квартирантов вашего особняка, обер-прокурор Константин Победоносцев, — твой коллега?

Да, я юрист и магистр конституционного права: окончила юридический факультет СПбГУ с дипломом «Ограничение свободы слова и свободы СМИ в рамках избирательной кампании» и пошла работать в Конституционный суд в Петербурге. А Победоносцев меня до сих пор восхищает: настоящий юрист, реформатор, учитель двух последних российских императоров.

Выходит, ты ходила работать в то же здание, что и Константин Петрович?

Да, в здание Сената и Синода: какие там красивые кабинеты судей!

Пользуясь случаем, хочу уточнить: чем занимаются конституционные судьи?

Конституция — высший закон государства. Мы, многонациональный народ России, собрались в 1991 году и приняли нашу Конституцию. Никто и ничто не может нарушать Конституцию Российской Федерации и основы государственного строя, изложенные в Конституции. Для защиты основ Конституции и государственного строя есть Конституционный суд: он рассматривает обращения граждан, юридических лиц, объединений, которые могут подать обращение в случае, когда их права и свободы нарушаются и нарушается Конституция Российской Федерации. Или существует какой-то закон, который своим существованием нарушает Конституцию.

А так бывает?

Да. Например, уголовно-исполнительное законодательство входит в большое количество коллизий с основами прав и свобод человека. Это острый вопрос. И не единственный!

Как прошел твой трансфер из юриста в предпринимателя?

Я перешла работать в банк: казалось, что в корпоративной системе будет интересно развиваться. Познакомилась с будущим супругом Дмитрием Гачко: он работал IT-директором в компании «Петер-Сервис» (теперь Nexign) и как раз собирался открыть свое дело — запустить облачный провайдер. Тогда Дима и предложил мне подумать: а что если не работать на кого-то, а открыть юридическую фирму и оказывать услуги знакомым айтишникам, у которых есть стартапы. Так я и поступила.

Ваш облачный провайдер оказался классной идеей.

Тогда облачные провайдеры только зарождались в России, но муж был уверен: стартап в области виртуальной инфраструктуры, когда можно взять в аренду стойки в дата-центре, сработает. Так и вышло! А потом операторы связи стали скупать облачные провайдеры, чтобы поглотить этот рынок, и мы свой продали МТС.

Но в какой-то момент вы вернулись в этот бизнес.

Три года у нас был нон-компит с МТС — по договору мы не имели права заниматься облачным бизнесом. А вернулись, потому что наши услуги по-прежнему востребованы: наши клиенты готовы платить за свое спокойствие и персонализированный подход — ведь иногда в 4 часа ночи может произойти форс-мажор, и провайдер должен быть на связи.

Зачем тогда продавали свой облачный провайдер МТС?

Мы видели огромное поле вариантов для стартапов. Если про кого-то и можно сказать «визионер», то точно про моего мужа Дмитрия Гачко: задолго до 2014 года он начал придумывать отечественные альтернативы софту иностранных компаний. Сейчас в портфеле нашей семейной компании ITG — 27 стартапов: например, платформа виртуализации корпоративного уровня vStack, являющаяся российским аналогом VMware, система автоматизации бизнес-процессов SimpleOne, система автоматизированного управления персоналом — такой умный HR, который все записывает и помнит. А еще мы занимаемся производством микрочипов, серверов и даже геймерскими проектами.

27 стартапов — это тянет на IT-хаб!

К 2021 году у нас образовалось такое количество стартапов, что мы открыли стартап-студию «IT-гараж» в Севастополе в коллаборации с Севастопольским государственным университетом. В СГУ учится 30 тысяч студентов, у них мощная программа в области информационных технологий. И многие выпускники выходят к нам на работу: разработчики, айтишники, тестировщики, дизайнеры.

Специально под наш IT-хаб мы приобрели и отреставрировали «Одеколон», самое высокое здание в Севастополе: это мини-небоскреб, а наверху у него шарик-антенна, который выглядит как крышка флакона. Рядом «Чемодан», малоэтажный длинный дом, который тоже входит в комплекс технопарка, а в часе езды — санаторий. Представь: семья в Евпатории отдыхает, а сотрудник работает в технопарке.

Звучит, как будто вы построили корпорацию.

Так и есть. Сейчас в нашей команде порядка 780 человек. Мы присутствуем в Петербурге, Москве, Севастополе, Калининграде, на Кипре, в Монголии, США, Нидерландах, Бразилии, Мексике. И да — буквально сейчас наступает абсолютно новый этап: на этой неделе наша компания ITGlobal.com стала корпорацией ITG, и мы планируем публично оборачивать акции на бирже.

Искусство создавать лучшее

Партнер премии «Женщины меняют Петербург» — ювелирная компания Mercury — специализируется на создании украшений из золота и драгоценных камней. Непревзойденное качество исполнения каждого изделия, природные камни с сертификатами ведущих международных лабораторий, классический дизайн, подчеркивающий природную красоту и цвет натуральных камней — всё это высокие стандарты, которых всегда придерживается компания. Заветная золотая коробочка с логотипом Mercury — это не просто украшение, а символ безупречного вкуса и утонченности.  Mercury — это больше, чем ювелирный бренд. Это символ успеха и уверенности в себе. Ювелирная компания Mercury стоит у истоков создания премии Собака.ру «Женщины меняют Петербург» и уже пятый год вместе с редакцией чествует героинь, восхищающих своей деятельностью на благо родного города. И это очень красиво.

Обо всех героинях премии «Женщины меняют Петербург» читайте здесь.