Это Валентин Коган (бюро SLOI) — пожалуй, самый востребованный молодой архитектор Петербурга. Он спроектировал протестантскую церковь в Парголово!

Архитектурное бюро SLOI основано в Петербурге 14 лет назад, его руководителю Валентину Когану — 40 лет. Исключительность его творческого пути в том, что, в отличие от большинства ровесников, которые занялись небольшими проектами, в которых можно работать более свободно, Валентин не побоялся проектировать жилые комплексы для крупных девелоперских компаний. Такой шаг заставил многих коллег говорить о том, что SLOI пошли на компромисс и рискуют растратить свой талант, принимая вынужденно неидеальные решения, и испортить репутацию участием в часто критикуемой жилой застройке. Впрочем, многие, включая самого Валентина, видят ситуацию совершенно иначе — если талантливые архитекторы не будут браться за проектирование жилых комплексов, то не останется никакой возможности дождаться того, чтобы они стали лучше, чем мы привыкли. Валентин Коган окончил Академию художеств, в качестве дипломного проекта спроектировал Музей блокады Ленинграда. На данный момент в Петербурге построены три здания по его проектам, включая один из самых симпатичных современных жилых комплексов в городе — UPoint на Пискаревском. В процессе реализации еще 7 проектов, среди них — жилые дома и гостиница в Кронштадте, протестантская церковь, несколько больших жилых комплексов.

Как быть хорошим архитектором в Петербурге?

В Петербурге вы чуть ли не единственный из молодых архитекторов, кто занимается большими городскими проектами и даже реализует их. У вас есть особенные таланты или вы пошли на некие компромиссы — в чем фокус?

Фокус в том, что мы в нашем архитектурном бюро SLOI с самого начала ставили себе задачу заниматься большими проектами. Мы намеренно не уходили в проектирование частных коттеджей или общественных пространств, меня это никогда не интересовало. Я всегда видел в себе силы для того, чтобы внести какието новые вещи в большую архитектуру.

С этого места поподробнее! Какие именно новые вещи?

С одной стороны, архитектор работает с контекстом, и мне всегда хотелось, чтобы мои здания меняли город в лучшую или более интересную сторону. С другой стороны, интересно перебирать разные подходы, собственно, к проектированию. Скажем, семь лет назад, когда мы начинали свою карьеру в Петербурге и искали какую-то альтернативу моде на подражание исторической архитектуре, мы увлекались тем, что называется структурализм. Суть его сводится к тому, что вы представляете себе здание как текст, который, как и привычный нам язык, состоит из устоявшихся и узнаваемых элементов — пространственных блоков, окон, дверей и так далее. Мы сделали несколько проектов в такой логике, и один из них, жилой комплекс на Боровой улице, сейчас строится.

И сейчас этот ваш структуралистский подход сменился на какой-то другой?

Да, сегодня мне больше нравится представлять себе здание как организм, который рождается, развивается и живет какой-то своей жизнью.

В чем разница между этими двумя разными представлениями — на практике?

Разница в том, как архитектор изначально представляет себе свой будущий проект. Если здание — это текст, то подход получается более формальный, вы отталкиваетесь именно от архитектурных элементов. Если же вы представляете здание как организм, то в первую очередь думаете о том, чтобы вдохнуть в него какуюто жизнь, какую-то энергетику. Органический подход предполагает, что форма и материя существуют в гармонии друг с другом. Форма перестает быть определяющей, такую же важную роль получают пространства и сам материал, он начинает звучать более смело.

Вы, я слышу, довольно глубоко погрузились в теорию архитектуры, которой вас не учили в вузе. Что вас подтолкнуло интересоваться глобальными концепциями?

У нас в архитектуре, в том числе в архитектурном образовании, происходит застой, мы всё еще оглядываемся на методы, которые были актуальны 200 лет назад. Узкий взгляд на вещи ограничивает архитектора в его возможностях. Когда начинаешь работать, особенно в таком консервативном месте, как Санкт-Петербург, возникает ощущение, что все заранее до тебя определено: ты получаешь градостроительный план земельного участка, тебе говорят, как принято проектировать, как согласовать проект. И ты начинаешь думать: может, здесь что-то не так. Мне захотелось более широко взглянуть на профессию архитектора.

POV: храмы, которые работают как общественные пространства, и почему важно участвовать в глобальных конкурсах

Если говорить более приземленно про ваш путь к успеху — все же как вы его прошли?

У нас в SLOI всегда было и есть два направления деятельности: проекты в Петербурге и участие в международных конкурсах. Мы ничего большого не выиграли, но вот, например, вошли в шорт-лист конкурса на вокзал в Вильнюсе, который выиграла Заха Хадид. Еще одно наше попадание в шорт-лист было с проектом хосписа. Авторам предлагали самим выбрать место для строительства. Мы выбрали Долину Смерти (Death Valley), а сам хоспис изобразили в виде группы вигвамов, объединенных общим холлом из землебита. В конкурсном проекте перформативного центра искусств в Египте мы попытались соединить в одном объекте здание-мираж и инженерное сооружение, бадгир. Это ветроуловительная башня, которая была широко распространена в древние времена на Ближнем Востоке. Нам важно быть частью глобального архитектурного контекста, и участие в конкурсах хорошо сказывается на текущих проектах SLOI: получается не отставать от мировых трендов.

Действительно, деревянная протестантская церковь, которую вы строите в Парголово, выглядит очень актуально именно что в глобальном контексте. Расскажите о ней больше, пожалуйста. Как вы получили такой необычный заказ, кстати?

Кто-то из приятелей познакомил меня с руководством общины евангельских христиан, мы поговорили, и они мне доверили проект церкви. Дело было в марте 2022 года.

В некотором смысле это современная готика. У церкви очень сложный деревянный каркас, несколько компаний отказались ее строить из-за технологической сложности. Мы два года искали подрядчика, который взялся бы за объект.

В чем сложность с конструкциями?

В том, что в одну точку в некоторых местах приходит по пять, а иногда даже по семь раскосов. Узлы стыковки этих раскосов очень сложные. Потом, там внутренние водостоки, то есть на фасаде не будет сточных труб.

Я бы сказал, что эта церковь — деревянный айфон, она снаружи выглядит очень просто, а внутренняя инженерия у нее тонкая и сложная. Это, кстати, еще один из принципов, которым я следую — мне нравится, когда здание технологичное и сложное.

Какова роль церкви в современной городской среде? И может ли архитектура сделать церковь более привлекательной для людей?

Протестантские церкви — не только религиозные пространства, но и общественные центры, так что тут все довольно просто. Что касается архитектуры, то вот я бы, если бы когдато пошел в церковь, пошел бы в такую, как я спроектировал. Если бы храмы делали современными, это стало бы очень серьезным инструментом для привлечения прихожан.

Как архитекторам перестать бояться девелоперов, а девелоперам захотеть строить хорошую архитектуру

Город Кронштадт очень красиво стоит на острове Котлин, но там осталось мало мест, где можно что-то строить. А по вашему проекту там строится жилой комплекс и гостиница с видом на залив. Что это будет?

Жилой комплекс стоит на набережной рядом с парком «Остров фортов». Он не похож ни на что из того, что делается в современном Петербурге. Мы создали живую подвижную систему, которая реагирует на контекст — на присутствие рядом Финского залива, на людей вокруг. По сути, у этого здания нет единой поверхности, нет фасада в привычном понимании. Это такая структура, которая как конструктор сложена из разного типа объемных блоков. Мы старались собрать его так, чтобы как можно большее количество окон выходило к воде. Благодаря вот этой сложности, мне кажется, есть ощущение внутренней энергии, которая выходит наружу.

Для меня актуально сравнение архитектуры с музыкой. Я бы сказал, что Кронштадт — это барабанная дробь, а наш жилой дом — ее современная версия.

Что касается гостиницы, то ее формы более живописные, в ней много мягких изогнутых линий. Этажи нависают друг над другом — это, с одной стороны, создает экспрессию, а с другой, показывает, насколько здание сложное внутри. В гостинице нет ни одной повторяемой ячейки, нет двух одинаковых номеров.

Вы разработали план строительства целого жилого района в Юнтолово, рядом с заказником и на самой окраине города. Чем он будет отличаться от тех мрачноватых современных микрорайонов, к которым мы привыкли?

В нашем проекте в Юнтолово запрограммирована важная вещь — там будет разная типология жилья: и городские виллы, и здания разной этажности, от малоэтажных до довольно высоких. Это позволяет делать интересную архитектуру и создает более здоровый и разнообразный социальный фон благодаря тому, что у рядом живущих людей может быть совсем разный образ жизни. Потом, там есть городская среда, в том числе пешеходные маршруты и общественные пространства, которые увязывают эти разные дома между собой.

Наконец, микрорайон полностью окружен зелеными массивами, и они вторгаются внутрь застройки, а в центре спроектирован парк. Такое органичное озеленение или даже естественное присутствие природы нетипично для Петербурга. Если качество архитектуры и реализация ландшафтных решений будут хорошими, то получится уникальная для Петербурга локация.

Хорошая архитектура в Петербурге, как и удачные урбанистические решения — исключение. Почему так? И что нужно, чтобы того и другого было больше?

Я думаю, тут дело в комплексе факторов, но в самую первую очередь — в отсутствии людей: в Петербурге жесточайший дефицит свободных независимых архитекторов, понимающих современные тренды и при этом готовых идти в сферу крупной городской застройки, чтобы реализовывать себя в ней. 90% архитекторов моего поколения, немного погрузившись в девелопмент и увидев, насколько это сложная среда, решили поберечь свои нервы и заняться проектированием частных коттеджей или общественных пространств. Сейчас ситуация становится немного лучше, появляются те, кто готов работать с большой архитектурой, скажем, бюро Umbra или AMD Architects: они строят жилые комплексы и в Москве, и в Петербурге. 

Многие ссылаются на то, что законы и нормы не способствуют высокому качеству современных архитектурных решений. Вы согласны с этим?

Да, но это далеко не самое главное. Куда важнее отсутствие желания сделать что-то уникальное — у архитекторов, у девелоперов и у тех, кто отвечает за согласования. Любой нетривиальный проект является поводом для критики со стороны чиновников. Архитектура для всех участников строительного процесса является глубоко вторичным фактором, в том числе, на мой взгляд, и для многих архитекторов. Важно, сколько в здании квадратных метров, сколько на нем можно заработать, как быстро его возведут, стоимость строительства, но не как оно будет выглядеть и как будет устроено.

И что можно сделать?

Нужно больше смелых архитекторов. Нужно постараться переосмыслить саму профессию. Архитектор из человека, который занимается декорированием коробки, снова должен стать мыслителем, философствующим инженером. Потом, девелоперы должны захотеть реализовывать более интересные проекты, и это постепенно происходит, хотя пока и очень скромно.

Мне кажется, что Петербург мог бы проводить больше архитектурных конкурсов на развитие важных территорий и приглашать в них архитекторов, в том числе и из других городов. Тогда, вероятно, появилось бы больше интересных проектов.

Еще один важный момент заключается в том, что архитектор сейчас не в состоянии контролировать, что получится из его проекта в итоге, и это плохо сказывается на качестве построек. Половина моих проектов реализуются девелоперами не так, как я их задумал, и я не в состоянии на это повлиять. Скажем, мой проект на Лиговском, 127, буквально изуродовали. Я писал письма в органы власти, но на них никто не ответил. Нужно, чтобы появился механизм, который позволял бы следить, чтобы проекты не искажались заказчиком в процессе.

А если рассуждать с точки зрения технологий и инженерии — куда, вы думаете, нужно двигаться Петербургу?

Я мечтаю о том, чтобы в Петербурге появился тренд на устойчивое строительство, на энергоэффективные решения. Это надо делать просто потому, что это можно делать. Архитектура в моем понимании — это не просто создание какой-то среды, это еще и пространство для экспериментов. Да, что-то не будет работать, что-то не будет получаться, что-то окажется ненужным — все равно в итоге это меняет нашу жизнь к лучшему.

Каким, на ваш взгляд, должен быть Петербург будущего?

Пускай он будет разнообразным.

Текст: Мария Элькина
Фото: Наталья Скворцова
Визаж и волосы: Мария Швец
Свет: Василий Кабайлов / Skypoint