Георгий Снежкин и Илья Спиридонов (бюро «Хвоя») — о фестивале «Архитектон» и застое в архитектурной сфере Петербурга

О фестивале «Архитектон» и почему в петербургской архитектуре не происходит смена поколений

В сентябре в «Манеже» прошел фестиваль «Архитектон» — его ежегодно устраивает Союз архитекторов. Раньше это событие было рассчитано исключительно на «внутреннего пользователя» — все происходило в стенах Дома архитектора, где петербургские зодчие выставляли свои работы и награждали призами те из них, которые им самим казались наиболее удачными. В этом году благодаря новому куратору Георгию Снежкину у фестиваля появилось междугороднее жюри, проекты участников показали в виде эффектных проекций на стенах, появились инсталляции молодых бюро и стенды учебных заведений, в дискуссиях приняли участие не только молодежь, но и звезды московской архитектуры — например, Олег Шапиро из бюро Wowhaus.

Важно пояснить, что Союз архитекторов — организация, сохранившаяся с советских времен. В профессиональном сообществе она заработала себе славу консервативной и даже ретроградной. Тем не менее, никакого другого объединения архитекторов в России сегодня не существует, а без него невозможно выстраивать диалог между обществом и профессией.

Вы делали «Архитектон» как бюро, или это была личная инициатива?

Георгий: Я занимался фестивалем как член Союза архитекторов. Но я не курировал «Архитектон» один, я сам не справился бы. Сергей Падалко, основатель мастерской «Витрувий и сыновья», сделал дизайн выставки; я позвал независимого куратора Лизу Савину, чтобы у нас был хотя бы один не архитектор в команде. Я, собственно, придумал концепцию.

В чем она состояла?

Георгий: Ничего сверхестественного я не придумал. Когда всем членам правления Cоюза архитекторов разослали письмо с просьбой поделиться идеями относительно проведения фестиваля, я, видимо, оказался единственным, кто это сделал, и ответственный за Архитектон вице-президент Антон Головин предложил мне стать куратором. «Архитектон» долго был локальным мероприятием с выставкой на планшетах в Доме архитектора и выдачей премий друг другу. Шутили, что в четные годы Никита Явейн выдает премию Михаилу Мамошину, а по нечетным — наоборот. Я предложил, во-первых, пригласить внешнее жюри, а, во-вторых, дополнить эту историю полноценной выставкой с кураторскими проектами, стендами образовательных учреждений, более интересной экспозицией.

Какое впечатление осталось после того, как фестиваль в «Манеже» закончился?

Георгий: У меня смешанные чувства: никогда не было так стыдно, и одновременно я очень доволен. Стыдно, потому что все было ужасно скомкано на открытии, технически и организационно, какие-то элементы выставки качественно меня не очень устраивают. При этом классно, что пришло много людей, что эта история стала публичной, получился какой-то такой даже праздник.

У меня вот какое осталось впечатление от этого «Архитектона»: формально все вроде бы стало цивилизованно — проекции на стенах, дизайн пространства, много дискуссий — но содержательно как будто бы мало что изменилось. Мы увидели все те же не самые классные проекты, что и раньше. Инсталляции молодых архитекторов выглядят вольной фантазией, не имеющей отношения к реальному городу. Как думаешь, новый формат фестиваля способен влиять на реальную архитектуру Петербурга?

Георгий: Я бы хотел, чтобы был способен. Мы не занимались отбором работ, в этом смысле мы оставили старый принцип — показали все, что нам прислали. Я немного боялся того контента, который мы получим, потому что проекты действительно разного качества. Конечно, хотелось половину не брать, но в итоге решили честно показывать все, это ведь все строят в городе. Первый этаж вообще не предполагал модерации — мы показали объективный срез того, что происходит в архитектуре города. В видеобоксах те мастерские, которые занимают сегодня 80% рынка проектирования в Петербурге, показали сами себя как умели и как хотели. На втором этаже мы пригласили нескольких кураторов сделать авторские проекты, но и в них я не вмешивался. Может быть, публичность станет стимулом для развития.

Ты верно заметил, что 80 процентов рынка архитектурного проектирования уже много лет занимают одни и те же бюро. При этом любые новые имена в петербургской архитектуре связаны или с какими-то небольшими проектами или с работой в другой городах. Как так вышло? В петербургской архитектуре существует конфликт отцов и детей? В чем он состоит?

Георгий: Лучше всего этот конфликт, между прочим, раскрыт в биографии моего напарника Ильи Спиридонова, который буквально сын архитектора, довольно много построившего в Петербурге. Я понимаю эту ситуацию так. Конфликт поколений возник потому, что в 1990-е годы, когда в России менялось все на свете, те петербургские архитекторы, которым тогда было 40 или чуть больше и которые были в силе, как раз и сумели получить себе довольно большую долю рынка и держат ее до сих пор. Они, кстати, тогда были ровесниками своих заказчиков, как мне кажется. И вместе они просто установили определенные правила игры, в которых до сих пор и существуют. Сейчас этим людям в среднем от 60 до 75 лет.

Что ты имеешь в виду под правилами игры?

Георгий: Вся сложившаяся практика согласования проектов, обычай взаимодействия с заказчиком, принятый способ обсуждать архитектуру, даже, наверное, этическая граница дозволенного. Мне кажется, что пока не появится критическое количество заказчиков, мыслящих более широко и амбициозно, ничего не поменяется.

Я тут, наверное, не соглашусь с тобой. Заказчик чаще всего находится в зависимом положении — большинство работают с тем архитектором, который обещает им согласовать проект, а не выбирают что-то исходя из собственных вкусов.

Георгий: Но это ведь тоже отношение! Я все еще надеюсь, что это поколенческий разрыв — что есть заказчики с другим мировоззрением, которые иначе в принципе смотрят на процесс реализации проекта, в том числе на финансовую модель. Не просто думают, что вот мы столько вложили и за столько продали, а думают, что они создают какую-то ценность, которая потом может конвертироваться в том числе и в деньги.

Хорошо, а у вас-то с этими архитекторами старой школы конфликт в чем?

Георгий: Когда ты молодой архитектор, только выпустился из института, у тебя ощущение, что вся эта архитектура ужасная, а ты мог бы сделать намного лучше. А потом ты начинаешь делать, и оказывается, что в итоге у тебя получается не намного лучше. Ты сталкиваешься с теми же заказчиками и законами, теми же обычаями коммуникации, согласованиями, рынком материалов — грубо говоря, с теми же самыми правилами игры.

Остается два пути. Можно присоединиться к тому, что есть, и мы знаем такие примеры: Олег Манов с бюро Futura Architects, Валентин Коган с бюро SLOI Architects, Илья Юсупов со своей мастерской, Степан Липгарт пробуют себя в той системе координат, что есть, и получают какие-то заказы на большие многоквартирные дома в Петербурге. Конечно, здесь есть опасность пропасть, но я надеюсь, что с коллегами этого не случится. Другой вариант — все-таки быть более свободным в своем творчестве, но это значит автоматически согласиться с тем, что ты будешь работать над сравнительно небольшими частными проектами или общественными пространствами. Нам все равно — проектировать собачью будку, парк или большой жилой комплекс — главное, чтобы нам самим это нравилось, не портить себе настроение.

Илья Спиридонов: Это классическое противоречие между поколениями: тем, кто постарше, хочется сохранить устои, стабильность, молодым хочется изменений и динамики.

Есть ли у вас идеи, как можно было бы изменить ситуацию?

Илья: Мне кажется, Союз архитекторов — не тот рубеж, который нужно перейти, и потом все будет хорошо. Проблема гораздо глубже. Нужно менять законодательство в области архитектуры, в первую очередь — давать архитекторам больше прав и одновременно ответственности, создавать более современные стандарты.

Илья, скажи, у тебя в семье есть противоречия, связанные с отношением к профессии?

Илья: У нас в семье есть конфликты, но они не связаны с архитектурой. Я работал в бюро у папы, достиг там, кажется, какого-то потолка и ушел. Я как обычный европейский паренек, который пошел работать к папе-мельнику на мельницу, а потом захотел с товарищем открыть свою собственную. При этом мы совершенно по-разному работаем. Бюро моего папы — АМ3 — занимается благоустройством и делало, например, Парк 300-летия. Мы, конечно, не стали бы рисовать его таким. Нам больше нравится архитектура, идущая от человеческих потребностей, а не от формальных принципов. Для нас соборный труд — это совершенная норма. Мы понимаем, что когда дело касается общественных городских пространств, архитектура составляет небольшую часть работы, что многие решения должны принимать другие специалисты – экономисты, социологи и так далее. Наши «родители» видят задачу архитектора как автономную, для них это больше связано абстрактным поиском решения в рисунке.

Петербург как-то страдает от застоя в архитектурной сфере?

Георгий: Не скажу, что только из-за застоя в архитектурной сфере, но все, что происходит, очень плохо. Процессы застройки пущены на самотек, у Петербурга нет стратегии. Нет двух мыслей относительно того, как строить новые районы, как развивать прибрежные зоны, как заниматься редевелопментом промышленных территорий. В результате в городе почти нет качественной современной среды. Есть отдельные проекты вроде «Севкабель Порта» или Новой Голландии, но это исключения.

Есть ли у вас идеи относительно того, что можно и нужно было бы изменить?

Георгий: У меня есть даже список под названием «Что я сделаю, когда стану главным архитектором». К сожалению, я думаю, что многие вещи в нем не входят в полномочия не то, что главного архитектора Петербурга, а даже губернатора. Тем не менее, вот он:

• откопать обратно закопанные в XIX и XX веках каналы и гаванцы в центре города;
• углубить Обводный канал и Охту, чтобы вернуть в них судоходство;
• обустроить набережные рек и каналов;
• запустить новые речные трамваи, которые первые два года были бы бесплатными;
• построить спуски к воде на всех реках и каналах и разрешить маломеркам и частным судам швартоваться везде.

Потом, мне кажется, нужно — как в Амстердаме — разрешить устройство новых намывов, но обязательно разрезанных каналами, то есть каждый новый кусок суши мог быть не больше, например, четырех гектаров.

Что там дальше у меня?

• Вернуть убранные за последние 30 лет трамвайные линии;
• пустить трамваи через парки и в аэропорт Пулково;
• убрать кусок ЗСД, который сейчас проходит над заливом, под землю;
• cвязать форты Кронштадта канатной дорогой;
• делать архитектурные конкурсы на все станции метро;
• построить мусороперерабатывающий завод;
• разработать концепцию освещения города;
• посчитать деревья и сделать стратегию развития «зеленого» Петербургаж
• разбить Тучков парк;
• поставить на охрану памятники советского модернизма;
• cохранить и отремонтировать советский терминал Пулково, спроектированный Александром Жуком;
• учредить престижную архитектурную премию;
• не использовать зимой едкие реагенты;
• ввести тихий час с затемнением улиц.

​​​​​У меня много еще пунктов. Самый важный, может быть — делать не генеральный план Санкт-Петербурга, как сейчас, а мастер-план. Смысл в том, чтобы мы видели на главном градостроительном документе, как будет меняться каждый район города, а не только условные обозначения зон разных типов застройки. Мне кажется, что на каждый район Петербурга надо смотреть как на отдельный город.

Севкабель Порт, пешеходная Большая Морская — плюсы, минусы, подводные камни

Архитектурное бюро «Хвоя» в 2014 году организовали Георгий Снежкин, Илья Спириднов и Сергей Аксенов. Сергей Аксенов с тех пор ушел в затяжной творческий отпуск в монастырь. Два самых известных проекта бюро — общественные пространства в «Севкабель Порту» и на Большой Морской улице между Невским проспектом и аркой Главного штаба. Первое кажется несомненной удачей, второе — скорее провалом. Пешеходная зона на подходе к Дворцовой площади стала местом сосредоточения хаоса и социальной пестроты в плохом смысле слова: дешевые сувениры, вечная нервная суета, неуютная атмосфера, люди в костюмах исторических персонажей, навязчиво предлагающие сфотографироваться. В конкурсном проекте парка Тучков буян Хвоя в сотрудничестве с шведскими коллегами предложили частично восстановить естественный болотный ландшафт Ватного острова. На месте Яхт-клуба на Петровском острове архитекторы мечтали бы сделать больше стоянок для яхт, парк, прогулочную набережную и кафе. 

Скажите, общественное пространство на Большой Морской улице, которое вы проектировали, выглядит в итоге так, как вы хотели?

Илья: Да, наш проект реализован так, как мы его задумывали. Дизайн скамеек чуть другой, фонтан не работает до сих пор, но в целом это наша архитектура.

Вы предполагали, что это может стать не самым уютным местом в городе, когда это рисовали?

Илья: Нет. Нам очень нравился ансамбль Росси, и мы не хотели ничего в него привносить. Мы просто думали его очистить от лишнего, сделали аккуратное гранитное мощение. Потом, мы вели тогда переговоры с Эрмитажем о том, чтобы он принимал участие в формировании событийной программы в этом пространстве.

Георгий: Мне не стыдно за нашу работу, мы просто сделали ровный пол. При этом мне тоже не нравится то, что там сейчас происходит.

Если бы вы сейчас проектировали это пространство на Большой Морской, вы бы что-то сделали иначе?

Георгий: Не стали бы, наверное, использовать помпезный гранит, сделали бы настил деревянным. Может быть, не делали бы фонтан. При этом от самой идеи минимального вторжения в образ улицы мы бы не отказались.

Может, стоило ее озеленить?

Илья: Я много думал, могли ли бы там быть деревья. Во-первых — нет, потому что там инженерные сети под землей, над ними нельзя посадить деревья. Во-вторых, у нас такой архитектурный трепет перед этой аркой Росси — страшно чем-то ее загородить.

Георгий: Мы разделяем идеи архитектора-неоклассика начала XX века Ивана Фомина о том, что было бы здорово вырубить высокие деревья в Александровском саду, чтобы они не закрывали вид на Адмиралтейство, вернуть пустое каре Адмиралтейства и площадь между Биржей и Зданием двенадцати коллегий.

Я бы и Дворцовую площадь озеленила.

Илья: На Дворцовой было бы здорово сделать трансформируемое пространство: на зиму устраивать каток, на лето укладывать газон, и иногда оставлять просто любимый Георгием голый камень.

Расскажите про работу над «Севкабель Портом». В чем была ваша роль и как проект будет развиваться дальше с архитектурной точки зрения?

Илья: Во-первых, важно сказать, что с 2021 года мы больше не делаем «Севкабель Порт», и все, что там будет происходить — не наша ответственность. Во-вторых, «Севкабель Порт» хоть и самая известная наша работа, но довольно слабая с точки зрения именно архитектуры. Там плохое качество реализации, какие-то несовершенные решения.

Георгий: Нам было важно остаться незаметными и следовать тому ландшафту, который уже есть: красивые кирпичные здания, море, интересно изгибается береговая линия. Мы расставили акценты: сделали красивые ворота, расставили флагштоки на площади, поставили «прислонялки».

Вы сказали, что «Севкабель» не кажется вам самым удачным вашим проектом. Какой, в таком случае, вам однозначно нравится?

Георгий: Дом-колыбель. Это гостиничный номер, мы сделали его для Yarkiy хостела на проспекте Энгельса. Его построили, но потом из-за конфликта собственников просто увезли куда-то. Говорят, теперь в нем живут прорабы где-то на Парнасе.

В вашем проекта на парк Тучков буян вы старались учитывать то обстоятельство, что под территорией уже построен подземный паркинг, и все же нашли способ сделать пейзаж довольно живым. Думаете ли вы, что на этом месте все еще можно сделать парк сейчас, когда на нем уже стоит почти достроенный корпус одного из зданий судов?

Георгий: Когда подводили итоги, мы поймали себя на мысли, что главное, что здесь в принципе будет парк, а уж какой — второй вопрос. Очень жаль, что эта история закончилась непонятно чем и никакой парк, очевидно, не строят. Если говорить про нынешнее состояние территории, то вот именно что классический там сделать сложно, но потрясающее зеленое общественное пространство — точно да. Недостроенные здания судов можно было бы искусственно превратить в живописные руины.

Проект расширения яхт-клуба и создания на его территории общественного пространства — ваша личная инициатива?

Георгий: Мы сами яхтсмены и сделали проект вместе с другими яхтенными капитанами. Хотели представить себе место, которое было бы удобным для тех, кто швартует яхты, и в то же время приятным для других посетителей.

Какие еще территории в городе оставляют вас неравнодушными и заставляют переживать за их судьбу?

Илья: Намыв, в первую очередь: над тем, что там построили, можно рыдать. Его превратили в пугающий «спальник». Еще расстраивает отношение к старым зданиям, которые формально не являются памятниками.

Георгий: Огромные слои истории архитектуры не воспринимаются как ценность. Скажем, аэропорт Пулково или уже снесенный СКК. В «Севкабель Порту» стоит огромное советское здание — такой венецианский дворец дожей своего времени. К сожалению, оно абсолютно беззащитно. Жалко загородные дачи в стиле северный модерн, которые продолжают разрушаться.

«Хвоя» — это про деревянную архитектуру?

Илья: На самом деле, это не «ХвОя», а «ХвоЯ»! Мы придумывали название, а я придумывать не умею, я просто выкрикиваю, что в голову приходит. И вот я выкрикнул слово «ХвоЯ», и нам понравилось чисто фонетически, как это звучит. Это вроде как тост: «ХвоЯ». Хотя мы любим дерево: это самый дешевый материал и очень функциональный.

Георгий: Дерево — классное, оно возобновляемое, хорошо пахнет и так далее, но все же дело вообще не в материале. Дело в общем культурном уровне, в ценностях. Надо, наверное, рассказывать больше про архитектуру в школе, чтобы люди умели как-то ориентироваться в том, что здорово, а что — не очень.

Фото: Валентин Блох и архивы пресс-служб

Текст: Мария Элькина