Дзержинский районный суд постановил закрасить граффити с изображением Даниила Хармса в течение одного месяца. Сейчас активисты организовывают акцию в поддержку работы уличных художников. Архитектурный критик Мария Элькина, как и многие петербуржцы, возмущена тем, что портрет писателя собираются уничтожить. Специально для «Собака.ru» она написала колонку о том, почему нужно сохранить стрит-арт и напомнила о действительно некрасивых вещах, с которыми чиновники должны бороться.
В Петербурге много лет ведутся как будто бы неразрешимые споры о том, можно ли рисовать на пустых стенах городских фасадов. Вопрос действительно сложный. Ведь если разрешить оставить вне всяких сомнений элегантный и прижившийся на своем месте портрет Даниила Хармса, то придется одобрить и все остальное, менее симпатичное или нет? Кто должен решать, какое публичное искусство достойно Петербурга, а какое — нет? Высказывались самые разные предположения вплоть до того, что нужно вверить судьбу уличной живописи собственникам дома, на стену которого ее нанесли. Ответ лежит на поверхности: о художественной ценности произведения искусства должны судить представители профессиональных институций, а в данном случае — Эрмитажа или, например, Манежа. Однако судьбу Хармса на брандмауэре решают не они, а чиновники, в первую очередь, из Комитета по градостроительству и архитектуре. Если быть еще точнее, то главный художник. Многие, наверное, и забыли, что есть такая должность. Ее сейчас занимает Алексей Моор. В отношении нарисованного Хармса он встал на бескомпромиссную позицию: мол, глухие стены, как и любые другие — часть сложившегося облика города и нечего на них самовыражаться удачно или неудачно.
Такую твердость воли можно было бы понять и принять как неизбежность закона только в том случае, если бы она проявлялась решительно во всем и, главное, давала бы видимый результат в виде опрятных и радующих глаз улиц Петербурга. Однако мы наблюдаем нечто противоположное. Город завален визуальным мусором самого разного рода: рекламными экранами, нелепо синими пластиковыми общественными туалетами, серыми заборчиками, во всех смыслах невпопад отделяющими тротуар от проезжей части. Чиновники который год тщетно пытаются решить проблему несуразных вывесок на фасадах и не могут сделать этого даже на центральных улицах. Невский проспект выглядит по-азиатски вычурно. Та же ситуация и с террасами кафе: какой-нибудь суши-бар «Евразия» выставляет летом прямо на канале Грибоедова не имеющую практического смысла пластиковую палатку — это уже не столики на открытом воздухе, а вполне душное помещение.
Проблему визуальной разнородности города решают, создавая специальные регламенты. В них можно описывать все, что угодно: от допустимого дизайна вывесок до вида урн, скамеек и неизбежной в большом городе фоновой инфраструктуры (те же ограждения). Посмотрите на парк Эспаланады в Хельсинки: полно заведений, жизнь кипит, но без намека на плохой вкус или даже просто чрезмерную броскость.
Этакая непринужденность дается трудно. Здесь надо не просто что-то запретить, а описать параметры достаточно точно и, в то же время, оставляя необходимую свободу для непосредственных исполнителей. Видимо, по этой причине работу по созданию подобных документов часто доверяют крупным коммуникационным агентствам, которые и понимают задачу более всесторонне, и способны привлечь лучших кадров для ее решения. В Петербурге, к слову, попытку подчинить городскую мишуру правилам предприняли еще в самом начале 2000-х годов. Тогда выпустили регламент Невского проспекта, который предписывал и параметры вывесок, и дизайн уличной мебели, и цвет зонтиков. Он не позволил главному проспекту Петербурга стать образчиком стиля мгновенно, но то, что не сделано идеально с первого раза, вполне может получиться точным с третьего или пятого. Зря оставили попытки наведения объяснимого порядка, заменив их на непрозрачную и, как мы видим, малополезную бюрократическую процедуру согласования.
Борьба чиновников с граффити — не только глупая, но еще и до слез несправедливая затея. Выходит, что не первой свежести палатки и заштатные серые заборчики можно оставлять, а красивого Хармса на брандмауэре — нельзя. Стоит еще добавить, что никакой альтернативы такому полуподпольному искусству в Петербурге нет. За исключением нескольких районного масштаба удач в общественных пространствах, в Петербурге за последние 10 лет не поставили ни одной скульптуры, которую бы люди искренне любили или хотя бы просто с удовольствием узнавали.
С главным художником КГА (прим.ред. — Комитета по градостроительству и архитектуре) Алексеем Моором мне довелось однажды пообщаться во время публичной дискуссии. Разговор не вышел особенно содержательным, но некоторые ответы я хорошо запомнила. На вопрос о политике Петербурга в отношении публичного искусства господин Моор сообщил, что хотел бы, чтобы город был таким, каким его задумал основатель Петр I. Получить объяснения относительно деталей мне не удалось, хотя и хотелось: нужно ли снести все, что не предусмотрено планами начала XVIII века, что думал Петр Алексеевич о Хармсе или хотя бы Пушкине. На просьбу назвать любимого современного скульптора Алексей Иванович не ответил (имен не вспомнил), а предложил мне зайти и взять каталог, где как раз и собраны работы, которые ему нравятся. Пока я так и не воспользовалась предложением.
Во времена моей молодости главные художники Петербурга казались мне слишком узкомыслящими, напыщенными и живущими в ненастоящем мире номенклатурных званий и премий. Алексей Моор — уже и не ретроград, а бюрократ, который, кажется, настроен против Хармса не столько из убеждений, сколько из понятного чувства самосохранения.
Тут есть и хорошие новости, как же без них. Очевидно, что идущее от времен долгого заката СССР разделение в искусстве на официальное и неофициальное потеряло всякий смысл. Первое полностью и окончательно выдохлось, в нем не осталось потенциала даже на скучную пропаганду. Второе давно преобразовалось в ненавязчивую городскую культуру, источник региональной гордости. Проще говоря, в дурном консерватизме Алексея Моора отсутствует политическая подоплека. Нет ни одной рациональной причины, по которой Смольному стоило бы закрашивать портрет Хармса и хоть как-то бороться с избытком созидательной личной инициативы. Наоборот ее стоило бы поощрять и использовать в своих целях (не только для того, чтобы показать понимание людских чаяний и завоевать больше доверия). Раз уж свободным художникам, предпринимателям и энтузиастам удается обустраивать город, возможно, лучше, чем кому-либо еще, им стоит хотя бы отчасти это доверить.
Комментарии (0)