Писатель-сатирик знаменит фирменной манерой: с невозмутимым выражением лица он читает со сцены уморительные, но и интеллигентные скетчи. Летом Семен Теодорович выступит в новом амплуа — драматурга.
В июле будет показан спектакль по вашей пьесе «Окись жирафа». Вы давно пишете в разных жанрах, но плодовитым драматургом назвать вас сложно. Это ваш дебют в театре?
Не совсем. Лет тридцать назад Александр Ширвиндт доброжелательно сказал мне: «Хватит заниматься фигней, пора писать пьесу!» Я поверил ему на слово, вложив в первую пьесу весь свой жизненный опыт — благо тогда он у меня еще был. Но, к сожалению, я никогда не умел «продавливать» свои произведения — воспитание всегда мне мешало. Так это бессмертное творение и пылится на антресолях. Но вот теперь я сочинил вторую пьесу. Читая ее, многие слышали мою характерную авторскую интонацию, и только худрук Театра на Васильевском Владимир Словохотов увидел, как пьесу можно поставить на сцене. Это предстоит сделать талантливому режиссеру Олегу Сологубову.
А в чем сложность постановки?
В силу возраста я сгибаюсь под шквалом информации, который сегодня обрушивается на голову человека. Поэтому среди действующих лиц у меня — телевизоры. Я бывал в домах, где два-три включенных в разных комнатах телевизора собачатся между собой и люди там уже лишние. Надеюсь, на сцене это создаст фон, на котором мы все живем.
Каков жанр пьесы?
Это фарс. Герой-алхимик в результате удара током получает дар предвидеть события — от футбольного счета до наводнения. Доходит все до абсурда.
Название пьесы и профессия героя связаны с вашим дипломом химика?
Не исключено. Я пять лет отучился в Технологическом институте, но сегодня помню всего несколько слов, одно из которых «окись». Химию я еще понимал, но, когда началась высшая математика и преподаватель нарисовал мелом на доске знак интеграла, меня охватил панический ужас — клянусь! И то, что скрывалось за этим каббалистическим знаком, для меня до сих пор тайна. Распределили меня в Институт минеральных пигментов, в лабораторию, в которой трудились двадцать женщин. Задача у них была одна: накормить паренька. То есть меня. Из выданного за вредность молока делались творог и сырники, в сушильном шкафу подгорали сухарики. Никогда после я не был так окружен женским вниманием, от которого через год сбежал. Работал в ДК имени Ленсовета завклубом молодежи Петроградской стороны, в Доме актера на Невском проспекте служил заведующим творческим отделом, затем там же — ночным сторожем и вышибалой. Это была вершина моей карьеры. Потихоньку лет в двадцать пять неожиданно для всех, в том числе и для себя самого, стал писать что-то юмористическое. И вдруг оказалось, что за это еще и деньги платят. Я отправил свои опусы в знаменитый «Клуб 12 стульев» «Литературной газеты», девять афоризмов опубликовали в рубрике «Фразы», и я получил первый гонорар в размере 36 рублей. То есть фразы шли по четыре рубля за штуку. Жена тут же прикинула, сколько фраз в месяц нам нужно, чтобы свести концы с концами, и я пошел на вольные хлеба, на которых с тех пор и живу.
Ваши миниатюры исполняли премьеры советского стендапа — Геннадий Хазанов, Владимир Винокур, Ефим Шифрин, но со временем вы и сами стали выходить на сцену.
Сатирики, которые читали с эстрады свои тексты, в 1970-е стали так же известны, как за десятилетие до этого поэты Андрей Вознесенский или Евгений Евтушенко, читавшие свои стихи. Вот и я получил ставку в «Ленконцерте». А в начале 1980-х была необыкновенно популярна наша ленинградская программа-розыгрыш «Шоу 01» — мы собирали стадионы по всему Советскому Союзу. И это при том, что нас не показывали по телевизору. Публику привлекала необычность: мы начинали валять дурака еще в фойе, а продолжали в зале. Слава Полунин у нас на глазах создавал образ Асисяя, каждый раз по-новому разговаривая по надувному телефону, а Ян Арлазоров пробовал себя в качестве импровизатора, коронной фразой «Эй, мужик!» заманивая зрителей на сцену. Затем меня стали приглашать в единственную на Центральном телевидении юмористическую программу «Вокруг смеха». В те годы даже рабочего сцены, который в этой передаче выкатывал на сцену рояль, на следующий день знала в лицо вся страна. А я появлялся в этой программе три-четыре раза в год и после нее в рекламе уже не нуждался. И хотя сейчас меня сложно увидеть на каком-нибудь телеканале — считается, что «юмор для интеллигенции» не даст высоких рейтингов, — в любом городе у меня есть своя аудитория.
У вас трое внуков. Как вы рассказываете им о своем детстве?
Как о счастливейшем времени. Папа был преподавателем Кораблестроительного института, мама — архитектором, мы жили на углу Загородного проспекта и Бородинской улицы в коммунальной квартире на 29 человек, с двумя санузлами и одной общей кухней. Наше счастье было в том, что мы тогда понятия не имели, что в мире существуют отдельные квартиры! Знание умножает скорбь. Соответственно, незнание продлевает жизнь. Когда-то мне мечталось, как я буду сидеть с трубкой у камина и гладить дога. Вот уже лет двадцать у нас с женой большая квартира на Васильевском острове. Камин за эти годы топили раза четыре. Королевский пудель Брюс умер. Курить я бросил. Как приятно было мечтать.
Текст: Виталий Котов
Фото: Екатерина Альтова
Комментарии (0)