Эдвард Радзинский: «Основной закон истории прост — люди не извлекают из нее никаких уроков»

О театре

С театрами Петербурга у меня связано многое. Пьесу «Беседы с Сократом», только написанную, приняли в театре Маяковского. Мне позвонил Юрий Толубеев и говорит: «Хочу сыграть Сократа – это мечта!» Постановку все запрещали и запрещали, а мечта оставалась. И вдруг он сообщает — разрешено! В честь семидесятилетия актера как подарок. В Александринском театре была другая премьера — «"А существует ли любовь?" – спрашивают пожарники». Это сцена, где стоял Гоголь, где играли сотни именитых актеров, где был Чехов, она невероятной силой зарядила каждую минуту, проведенную на ней. Дальше — БДТ, «Театр времени Нерона и Сенеки». Так и закрепилась наша с Петербургом прочная связь.

О Сталине как персонаже

Актер, выбирая героя, которого ему предстоит сыграть, всегда проникается им. Также и я, рассказывая о том или ином человеке, в первую очередь, пытался его понять. Если вы не любите персонаж — зачем за него беретесь? Но понять — не значит простить. Это осознать, почему он так действовал: потому что плохой, злой или, наоборот, слишком добр?

Когда я писал о Сталине, то размышлял, в чем же корень его действий. Тирания, диктаторские замашки — это было и две тысячи лет назад у Платона. История — всегда политика, обращенная в прошлое. Теперь же, работая с ним столько лет, я могу говорить не только его цитатами, но и целыми речевыми оборотами — так я к нему отношусь. Он прожил несколько жизней — от мальчика Сосо до революционера Кобы, переродившись затем в Иосифа Сталина — и на каждом этапе я старался разобраться, что же его сподвигло на те или иные действия. Всевластный повелитель самой большой страны мира — что он знал до этого? Ссылка — побег, ссылка — побег, и снова ссылка. А мог ли быть другой на его месте? Да никогда в жизни! Стране был нужен смиритель революции.

Память о Сталине

Империя всегда грустит о своем создателе — в своих мягких кавказских сапогах Сталин очень умело (уже после смерти) продолжил жизнь на страницах истории. Его любимый царь — Иван Грозный, о котором писал Карамзин, что «со временем жертвы умолкли, и остались от него только памятники великих побед и свершений». «Мучитель», как называли его современники, сменилось на уважаемое в Азии имя «Грозный». Но история памятливее людей. Она запомнит — мучитель. Ренессанс, связанный с личностью Сталина — это не любовь к нему, а обманное ощущение могущества, будто бы ассоциирующегося только с ним. Чувство нелюбви к тому, что происходит за окном уже в наше время. Как невмоготу — так «Сталина на вас нет». И было так во многих странах — история циклична. Когда умер Нерон, Рим будто бы вздохнул спокойно, затем, по прошествии многих лет, родился миф, что правитель убивал только богатых, любил народ и заботился о нём. И гладиаторов вспомнили, и хлеб, который он раздавал — и вот уже личность Нерона вознесена до небес. Память народная — легкая память, а история хранит в себе события целую вечность. Ставьте памятники, восхваляйте и боготворите, но истина проста — все повторяется. Основной закон истории очень прост — люди, особенно молодые, не извлекают из не никаких уроков.

О мате

Ненормативность стала нормативной, особенно в интернете. Там выругаться — счастье. Бедные футбольные тренеры, правительство, актеры — все попадают под суровый диагноз жизни, вынесенный культурой.

Имела ли место ненормативная лексика в русской царской семье? Нет. Но, например, Наполеон никогда ей не гнушался — подчеркивал этим то, что он солдат. Также и Сталин был полон острот, писал бойко, как говорил. Он умел разговаривать и с восставшими солдатами, и с приближенными так, чтобы быть услышанным. Но в целом традиция — власть, чтобы быть ближе к народу, начинает материться — это неправильно.

Текст: Александра Березовская

Фото: Shutterstock