Математик Татьяна Ходот о блокадном детстве, любви к геометрии и … руководстве оперным театром!

Вы провели в Ленинграде всю блокаду?

Да, начало войны застало нашу семью в Ленинграде. Я родилась в марте 1941-го, так что все начало войны пролежала себе в люльке. Помню, мама рассказывала, что когда она меня принесла домой из роддома, то я лежала тихо-тихо. Она уснула, и проснулась в ужасе — прошло несколько часов, а я ни звука не издала. Она подумала… наверное умер ребенок. Вскочила на ноги, подбежала, но нет… я лежу, глазками хлопаю. Я вообще всегда была очень спокойной, не в пример старшей сестре Люсе — она у нас бойкая, даже сейчас бойчее меня.

Возвращаясь к вашему вопросу… да, мы прожили всю войну в Ленинграде, никуда не выезжая. Папа, Георгий Александрович, работал инженером в Ленэнерго: он принимал участие в электрификации Дороги жизни и занимался вопросами бесперебойного элек троснабжения предприятий.

Где в это время жила ваша семья?

В Невском районе, на улице Ткачей. Когда я была еще совсем маленькой, мама не работала, была с нами, детьми, дома. Папа приходил раз в одну-две недели, пешком из здания Ленэнерго на Марсовом поле. Их там кормили чуть лучше, поэтому он всегда старался откладывать еду и что-то приносить нам.

Еще с нами жили дедушка и бабушка. Дед, Александр Кузьмич, был известным в Невском районе человеком, врачом. Когда я впоследствии пошла поступать в Герцена, меня в приемной комиссии спросили: «Ваша фамилия Ходот? А Александр Кузьмич к вам имеет отношение?» Я ответила, что это мой дед, и мне ответили: «Ах, какой был врач!»

Дед умер в 1942-м, подробностей я не знаю… Оставшиеся от него вещи, в том числе подарки пациентов, бабушке пришлось выменивать на хлеб. Помню, потом, уже после войны, она мне во время прогулок иногда показывала, мол, видишь в окне вазу — вот такую я отдала за еду в свое время. Вот так, благодаря тому, что папа приносил и бабушке удавалось добыть, мы и пережили блокаду.

Помните, как взрослые встретили новость о прорыве блокады?

Был большой праздник, поскольку дали много хлеба, причем не только черного, но и даже белого, как булочка.

Вы с детства решили, что хотите посвятить свою жизнь математике?

Пожалуй, да. Понятное дело — папа инженер. В доме всегда были разговоры о домах и строительстве. Мама была чертежницей, работала вместе с папой. Мне всегда было ужасно интересно наблюдать за тем, как она делает сложные чертежи. Наверное, именно занятия родителей, их разговоры дома о работе, совместные дела, повлияли на мой выбор: я пошла на матфак.

В институт Герцена?

Да, потому что учительницей я захотела стать едва ли не раньше, чем увлеклась математикой. В школе я хорошо училась, со всеми педагогами у меня были хорошие отношения, разве что кроме учителя химии. Его раздражало, что я все время у него спрашивала: «А почему здесь вот так?» или «А почему реакция происходит таким образом?» Он даже называл меня почемучкой.

После вуза вы должны были отработать по распределению в школе?

Да. На заседании комиссии меня спросили, где я хочу работать, я ответила: «На Сахалине». Там, говорят, мест нет. Тогда я сказала: «В Свердловской области». Там тоже мест не было, и я сказала, что мне в таком случае все равно, лишь бы была столовая. Послали в Свирьстрой Лодейнопольского района, где я и проработала, пока меня не позвали назад в институт Герцена.

Как это произошло?

Каждую субботу я ездила домой в Ленинград, это страшно бесило мою директрису — она все спрашивала меня, мне что, там, мол, медом намазано? Когда я отвечала, что у меня в городе мама, подруги… мне говорили, что подруги у меня должны быть в Свирьстрое. В итоге директриса даже переделала расписание, чтобы я не успевала на последний автобус. Но меня это не останавливало, я отводила уроки и добиралась на попутках.

Между тем, когда я приезжала в Ленинград, то заходила в родной институт. Я дружила с лаборантом кафедры алгебры Аллой Робертовной Чигович, именно она меня и предложила вернуть. Тогда как раз создавалась кафедра геометрии, доцентов и профессоров набрали быстро, а вот ассистентов пока не нашли. Алла Робертовна и сказала: мол, помните, была у нас хорошая студентка Таня Ходот, только она пока в школе работает. Ну ей руководство и ответило: «Так давайте перестанет». Тогда оформили прошение отпустить из Свирьстроя досрочно. Когда я принесла директрисе, та сказала, какой, мол, дурак тебя возьмет на работу. Я ответила, что дурак, наверное, и не возьмет. Так я и вернулась институт Герцена, где до сих пор и работаю. Большая часть преподавателей кафедры сегодня как дети, я их помню со студенчества.

Но диссертацию защищать не стали?

Да, первые 3 года была очень большая нагрузка… а потом я дурью маялась вместо этого (Смеется.), к примеру, руководила оперой…

Оперой?!

Да, у нас на факультете была организована опера. Там активно работал Слава Лейкин, которого сейчас знают как поэта и сценариста, тогда он учился у нас.

Вы сами выходили на сцену?

Нет-нет. У меня в детстве была учительница музыки, Роза Марковна, она была замечательная преподавательница, но больно била по пальцам, когда я училась играть на пианино… (Смеется.) С тех пор я предпочитаю воздерживаться от самостоятельного исполнения. Так что я помогала организовывать постановки, искала деньги, договаривалась о помещениях. А на репетициях сидела и млела… Я и сейчас млею.

За свою карьеру вы написали много учебников, дети до сих пор по ним учатся — сколько их на вашем счету?

Сейчас трудно вспомнить все… Из тех, что мне больше всего памятны: задачник по геометрии для вузов (его мы составляли с разными поколениями студентов нашего факультета) и школьные учебники для 5–11 классов.

Первый комплект для 5–6 классов состоял из двух толстых учебников, нескольких рабочих тетрадей и книги для учителя — он вышел в начале 2000-х. Интересно, что мне даже довелось самой апробировать его в школе.

Как это произошло?

Году где-то в 2006-м моя внучка поступила в классическую гимназию № 610 (один из ее сооснователей — историк Лев Лурье. — Прим. ред.). Мы много общались с учителями математики из этой школы, и я предложила им провести факультатив для 5–6 классовна основе наших учебников. А потом еще несколько лет вела факультатив Лобачевского для старших классов.

Этот учебник до сих пор используется?

Да, в 2000-е была подготовлена самая полная и, мне кажется, интересная версия курса. Потом в разных издательствах учебник постепенно адаптировался, становился все тоньше. Теперь под названием «Наглядная геометрия» он содержит примерно четверть первоначального объема, но зато живет и входит в рекомендованный для школы список.

Чем вы сейчас занимаетесь в вузе?

Сейчас я в должности лаборанта и в звании доцента на кафедре геометрии. Иногда помогаю подтягивать студентов, которые не успевают по учебе.

А по масштабному преподаванию не скучаете?

Не успеваю. Основная моя работа сейчас — сбор материалов по истории факультета. Если все сложится, подготовлю книгу о том, как жил наш матфак, начиная с 1918 года и до наших дней. Это будет история, рассказанная в основном через воспоминания бывших студентов и сотрудников, как люди жили и учились здесь после революции, как переживали блокаду, что было после войны. Материала набрано уже великое множество, сейчас главное — подготовить его к публикации.