В Петербурге на 100-м году жизни скончалась Тамара Романова — праведник народов мира. Вот ее последнее интервью

Вы получили статус праведницы за спасение вашей одноклассницы Клары Штейнберг и ее мамы. Как это вышло?

Мы с Кларой сидели за одной партой, были дружны. В ночь с 21 на 22 июня праздновали окончание 10 класса: гуляли по центральному бульвару Житомира — там мы жили. Бегали, веселились и под утро пошли домой, не подозревая, что произошло. А на нас все смотрели с ужасом. Немцы появились в Житомире 6 июля. Можете себе представить — меньше, чем за две недели они дошли от Бреста до нашей улицы. Через пару дней после того, как немцы вошли в город, Кларочка с мамой пришли к нам и объяснили, что им страшно оставаться на старом месте.

В Житомире тогда убивали не только военных?

Да, незадолго до этого нашего знакомого мальчика, только-только закончившего школу, убили прямо в кровати. Немцы зашли в дом, увидели его и начали возмущаться: «Почему ты не встаешь и не приветствуешь нас?!» Он стал с ними ругаться, и его сразу застрелили. Его мать была рядом и упала в обморок.

Бывало, что ваша тайна была почти раскрыта?

Я помню случай, когда с нами уже жила Кларочка и ее мама — тетя Женя. Мы были в доме, а по улице проходили немцы. Остановились возле окна и спрашивают: «Партизаны есть?» Тетя Женя им в ответ: «Да нет, сами боимся партизан». Немцы зашли в дом и бросились его осматривать. А Женя в этот момент чистила картошку, руки у нее были мокрые и грязные. Ими она намазала лицо моей маме, та стала серая, будто больная. Немцы испугались ее вида и ушли. Женя всегда была такая находчивая, остроумная, быстро мыслящая.

Соседи ничего не подозревали?

Почти все соседи у нас были хорошими. Но одна как-то начала допрашивать: «А что это у вас тут за общежитие? Раньше таких не видели!» Моя сестра Валентина была хоть и мелкая, но бойкая и языкастая. Она ей ответила: «Вы не должны знать всех наших родственников. Это дальние, теперь захотели с нами жить».

Что вы чувствовали, когда укрывали евреев?

Представьте, идешь по улице и дрожишь. Смотришь вперед, оглядываешься, но так, чтобы никто не понял, что ты оглядываешься. Мы с Кларой каждый раз, когда видели, как к нам идут немцы, бежали в огород и ползали между кукурузными грядками на животе или лезли на чердак и прятались за дымоходной трубой.

На медали, которую дают праведникам, написано: «Кто спасает одну жизнь, спасает весь мир». Что это для вас значит?

Я с этим согласна. Когда брат Клары окончил институт, он попросил назначение в Брест. Они уехали туда, Клара вышла замуж, у нее родились два сына, у них тоже есть семьи. Я очень рада, что у них все хорошо сложилось. Наша связь оборвалась, только когда Клара ушла из жизни. Конечно, всегда хорошо себя чувствуешь, сделав добро. Когда я слышала, что кто-то выдавал места, где прятали евреев, всегда чувствовала себя заболевшей, так мне было плохо. Как это можно — кому-то делать такое зло, желать смерти? Как только кому-то можно было помочь, я всегда это делала. Однажды я пошла на вокзал, там сидела девочка — страшная, кислая. Я к ней подошла, и оказалось, что ей 11 лет и она с Донбасса. Я ее забрала к нам, и она долго жила у нас, писала письма. И наконец через два года пришел ответ. Оказалось, что у нее есть мама, которая вскоре забрала ее домой. Уже в старости, когда здоровье еще оставалось, я брала лопату и сажала цветы перед своим домом и за ним. Помню, как-то работаю, а рядом сидят молодые ребята на скамейке. Постеснялась им сказать: «Пойдемте вместе посадим цветы». Я зла на них не держу, конечно. Может быть, им тяжело или некогда.

Это желание помогать у вас от мамы?

Это в нашей семье еще от бабушки. Она всегда делала людям добро, а потом и мама начала. Я наше с ними общее добро никогда не измеряла и не сопоставляла, просто помогала. Был случай, когда я возвращалась домой и передо мной появился маленький солдат, кажется, азиатского происхождения. Забор у нашего дома был смежным с заводом, и рабочие оторвали доски, чтобы рвать у нас малину. Я схватила солдатика и побежала с ним к этому месту. Там стояла маленькая старая цистерна с выдохшимся бензином или керосином. Я спрятала его в бочке, а сама побежала искать гражданскую одежду. Отдала ему, принесла еды и воды. Так ходила к нему два дня, а на третий он исчез. Так и не знаю, что с ним стало,— надеюсь, он спасся, выстрелов я не слышала.

Вы долго не могли решиться получить звание праведницы. Почему же?

Этим всем занималась Клара, я никогда никакой награды не просила. Мне пришло письмо с этой новостью от нее и моей сестры, которая тогда жила в Киеве. После этого я целый год не отвечала им, думала. Однажды на базаре прямо у меня на глазах немец выхватил у женщины маленького ребенка и с размаху разбил об стену. Как я могу получать награду за то, что видела такое? Мне было страшно, стыдно. Но потом после еще одного письма все-таки пришла в консульство Израиля и попала к очень чуткой и доброй женщине. Она убедила меня, что если мне хотят помочь, то не надо отказываться. Я не смогла написать письмо, и она сделала это за меня. Вскоре после этого мне принесли продуктовую посылку. Думала, это ошибка, а оказалось, что это для меня. 

В Петербурге вам как-то помогают?

Нет, я тут ветераном не считаюсь, за все время меня поздравили с 9 Мая один раз. И то только потому, что моя дочь сама обратилась к депутату. Для Петербурга меня не существует, от Украины тоже ничего нет.

Как развивалась ваша жизнь после войны?

Я немного жила за границей, вышла замуж, а мужа направили служить в Петербург. Я почему-то очень хотела тогда жить в Москве и расстроилась. Но когда приехала, мне тут понравилось. Работала я бухгалтером, родила троих детей, у меня пятеро внуков.

Текст: Ксения Морозова, Алина Исмаилова.