Актер Борис Улитин: «Бабушка и дедушка умерли в блокаду, а мама смогла вывезти меня только в 1943-м»

Вы ребенок блокады Ленинграда. Что рассказывали родные об этом времени?

В начале блокады мне было два года, и, конечно, когда началось жуткое безвременье, я был почти младенцем. Сам лично я вспомнить ничего не могу— это огромная черная дыра в нашей жизни, в жизни всего города. Несмотря на то, что я был маленьким, мне присвоили звание блокадника. В общем-то заслуженно: в те страшные месяцы я остался жив, и это огромное чудо. Когда началась война, мой отец был сразу же отправлен на работу в город Молотов (ныне Пермь.— Прим. ред.), где он служил директором театра. Моя мать, балетная артистка театра имени Кирова (ныне Мариинский.— Прим. ред.), была мобилизована в агитбригады по обслуживанию фронта и успела покинуть город, пока блокадное кольцо окончательно не сомкнулось. Получается, жизнь разлучила нас с мамой еще в моем младенчестве, я, совсем крохотный, остался на попечении тети. Бабушка моя, как и дедушка, умерли в блокаду от голода и болезней. Мама смогла вывезти меня в Молотов и воссоединиться со мной в июле 1943 года. Она работала в агитбригаде одного из аэродромов, произвела впечатление на пилотов, рассказала одному из них, что ее сын, мать и сестра в голодном Ленинграде, и один из летчиков смог меня забрать и доставить в Молотов. Я провел в осажденном Ленинграде два года, меня выхаживала тетя. Это были настолько жуткие воспоминания для нее, что при упоминании блокады на ее глазах всегда выступали слезы. Она работала на обувной фабрике «Скороход», благодаря чему ей выдали так называемую рабочую карточку— по ней она получала еду, которую почти полностью отдавала мне.

У вас творческая семья — выбор актерского будущего был безальтернативным?

Все мое сознательное детство я провел за кулисами театра. Отец мой руководил нынешним Театром на Литейном, потом Ленинградским областным гастрольным театром, мама танцевала в Кировском. Я все время был на репетициях, за кулисами, на балете, на драматических спектаклях. Полюбил театр как зритель. Но артистом быть не хотел, мечтал стать военным моряком. После школы подал документы в училище имени Фрунзе, но меня забраковали по физическим данным. Мечта рухнула, что делать дальше? В расстроенных чувствах я пошел простым рабочим на завод «Электросила», но замаячила армия: отсрочки-то студенческой не было! А туда мне очень не хотелось. И родители убедили меня сдать экзамены в театральный институт. Это странно, но мне нравилось на заводе и идти в творческую профессию не хотелось. От безысходности я выучил стихотворение и басню (какие— не помню) и довольно легко прошел все туры отбора! Хотя даже в школе в самодеятельности не участвовал. Меня приняли в Ленинградский театральный институт к народной артистке РСФСР Елизавете Тиме на курс. Учиться было трудно я ­оказался зажатым. Но со временем расковался, и когда в 1961 году пришла пора оканчивать институт, меня углядел Николай Акимов, художник, сценограф, главный режиссер и создатель Театра комедии. Мы работали семь лет, пока он не умер в 1967 году.

Получается, вы всю жизнь в Театре комедии?

Почти. Один раз «сходил налево» на семь лет из-за конфликта с режиссером, сменившим Акимова. Еще до этой ссоры к нам на спектакли заглядывал легендарный Игорь Владимиров — народный артист СССР, актер и главный режиссер Театра Ленсовета. Владимиров посмотрел на меня и сказал: «Улитина я бы взял». Семь лет в Ленсовета были неплохими, но я заскучал по дому. Кстати, знаете, что самое обидное? Стоило мне уйти, как того режиссера, с которым мы поругались, сняли и назначили самого Петра Фоменко!

И какова ваша самая эпохальная роль в отчем доме?

Конечно, это спектакль «Дон Жуан» в постановке самого Акимова. Я должен был стать Дон Жуаном, но мой конкурент на эту роль, Геннадий Воропаев, был красавцем, необыкновенным, ярким. Акимов сказал мне: «Понимаете, Боря, когда играет Геннадий Иванович, 50% зрительного зала, а именно женщины, на нашей стороне. Когда играете вы, все становится проблематично». У меня подогнулись коленки от расстройства, но Николай Павлович назначил меня на роль ведущего в этой постановке, что-то вроде конферансье. И этот ведущий оказался более интересным персонажем, чем сам Дон Жуан, который вышел каким-то статичным. Последние пятнадцать лет я играю главную роль в спектакле «Ретро» в постановке Владимира Туманова. Это пьеса о конфликте старого вдовца со своей дочерью. Он одинокий, несчастный, но любящий и переживающий человек— проживать его жизнь очень интересно. Правда, пока из-за пандемии я сижу дома, и без меня этот спектакль не идет. Но честно могу сказать: семь лет под руководством Акимова, с 1961 по 1968 год, — это время самого невероятного актерского счастья.

Почему вы мало снимались в кино? При этом преуспели в дубляже: ваш голос звучит за кадром огромного количества зарубежных фильмов.

Снимался в основном в сериалах, о которых стыдно вспоминать. Хотя была небольшая, но фактурная роль начальника медбригады у Дмитрия Астрахана в «Ты у меня одна». А вот озвучка, это было интересно! И сложно— актер озвучания проживает чужую жизнь, вживается в чужой, сформировавшийся образ. Очень понравилось, так скажем, работать с Дэвидом Линчем: я озвучил половину мужских ролей в «Малхолланд Драйв». Мне достались все низкоголосые мужики в культовом «Амели». Да я даже «Бората» озвучивал! Не его самого, конечно, второстепенных персонажей. Это все продукция студии «Нева‑1». А ушел я оттуда тогда, когда они стали дублировать компьютерные игры. Я весьма передовой человек, но не настолько.

Текст: Игорь Топорков

Фото: Алексей Костромин