Лев Лурье – о том, почему в Петербурге так и не осмыслили блокаду и не появилась культура скорби

Почему за 76 лет мы так и не научились вспоминать блокаду

Музей блокады, который должен был открыться около Смольного, так и не появился. Новые экспозиции на Соляном переулке не вызывают ужаса и скорби. Стрелковое оружие, портреты, Жданов – абсолютно никакого душевного волнения. Музей – это спектакль, пространство, заставляющее тебя мучиться, надеяться, а на выходе – обрести новую светлую скорбь. Рыданием должен заканчиваться музей блокады, гордостью за свой город, который так много пережил.

Символично, что главный мемориал памяти жертв Блокады открылся в Иерусалиме, а не в Петербурге. В нашей стране все еще нет общей концепции – мы не научились вспоминать блокаду. Мы знаем только какие-то детали: например, что блокадники не любят, когда еда остается в тарелке.

У нас нет культуры в скорби, как в Японии, когда в небо взлетают миллионы бумажных журавликов в годовщину трагедии Хиросимы и Нагасаки или как в Дрездене, где все встают в огромный в хоровод и держатся за руки. Наше начальство не привыкло скорбеть. Мы победили, и совершенно справедливо наше небо украшает салют каждый январь. Но когда мы видим огни этого салюта, мы должны вспоминать не танки, а миллионы людей, которые зарыты на наших кладбищах или чьи трупы были сожжены. Ни один город не терял столько жителей. В мировой истории XX века есть только три настолько масштабные трагедии: это Холокост, блокада Ленинграда и геноцид армянского народа.

Наша задача – осмыслить нашу скорбь, ведь она существует. Петербургская угрюмость, северная сдержанность может быть связана и с этим горем, которое сидит в нас и которое не вынуть коллективным психоанализом. Мы должны научиться переживать горе совместно – это и есть катарсис.

Почему вообще эта трагедия стала возможна?

Есть мнение, что Ленинград не был блокирован и вина за гибель горожан лежит не на Гитлере, а на Сталине, который недостаточно хорошо снабжал город. Действительно, 22 ноября 1941 года была пущена ледовая Дорога жизни, а до этого можно было провозить продовольствие по Ладожскому озеру. Эвакуация населения до 22 января не осуществлялась, а из-за малого количества грузов, привозивших сюда, в городе ввели знаменитую блокадную норму – 125 грамм хлеба для иждивенца. Фактически это было 50 грамм, потому что он состоял из жмыха, заменителей и воды. Две спичечные коробки. Выжить, питаясь только этим, невозможно, это обрекает человека на голод.

Этот вопрос недостаточно исследован, но, по моим подсчетам, город был совершенно не готов к снабжению по Ладоге, это бурный водоем. Петр I велел обвести Ладожское озеро системой каналов, с помощью которых продовольствие можно было бы доставлять в город. Но так как немцы взяли Шлиссельбург, каналы были перерезаны и единственным возможным путем стала открытая вода. Здесь нет сознательной вины Сталина, был объективный недостаток ресурсов: не существовало причалов, не хватало транспорта. В 1941 году случилось несколько страшных катастроф, из-за которых пришлось отказаться от буксировки: утонули 3 000 курсантов Военно-Медицинской Академии и баржа с заключенными Крестов.

Массовая смертность началась в ноябре, к этому моменту в городе съели всех кошек и собак. В декабре число умерших составило около 100 тыс. человек – это по 3-5 тысяч в день. При этом предприятия в городе продолжали работать, а самое главное – они не были полностью эвакуированы. Старики и дети умирали, а по ладожской трассе вывозили в страну станки. Однако без этих железок было невозможно выиграть войну, и до января ленинградцев не эвакуировали из-за жестокой логики. Массово вывозить людей начали только 21 января – и это одна из самых успешных эвакуаций в истории человечества: за весь период блокады город смогли покинуть 1,5 млн человек.

Было ли неравенство в блокадном Ленинграде?

Если человек не умирал до апреля, его шансы выжить были высоки: наибольшее число смертей пришлось на первую блокадную зиму. После нее людей стало меньше: не только из-за смертности, но и из-за эвакуации. Продовольствием, которое поступало с Ладоги, уже можно было накормить жителей города. При этом сама Дорога жизни наладилась.

Даже паек сержанта позволял содержать не только себя, но и семью. Солдат получал 500 грамм хлеба, а иждивенец – 125. На 500 прожить можно, на 125 – нет. У солдата в окопах шансов выжить было больше, чем у его сестры с ребенком на Васильевском острове.

У части населения продовольствия было с избытком, а другая часть погибала от голода. В Смольном не голодали, и есть много свидетельств этому: например, знаменитый дневник профсоюзного деятеля Рибковского. В Ленинграде работала кондитерская фабрика, производящая ромовую бабу, а самолетами доставляли деликатесные продукты, но, даже если разделить это на общее количество людей, всех все равно спасти бы не удалось.

Как работали черные рынки во время блокады?

Единственное, что выручало население – это наличие мощного черного рынка. Люди ехали в деревню и меняли свои кофточки, бусы, золотые украшения на картошку у крестьян. Это было запрещено, за это расстреливали, но они все равно так поступали.
Покупателями были обычные люди, пытающиеся спасти свою жизнь. У большинства что-то оставалось. В Советском Союзе все было дефицитом, и каждая кофточка была выстояна в очереди и доставалась с трудом. Однако это был город, в котором когда-то жили дворяне. У кого-то сохранились золотое колечко, фарфоровые чашечки Гарднера, картина Айвазовского – эти вещи меняли на два стакана муки, на литр керосина.

Второй тип – те, кто продавал. Это были рабочие в столовых, все, кто служил на продовольственных складах – если появлялась хоть какая-то возможность украсть, они крали. Сбывали наворованное на рынках, самый крупный из которых – Сенной. Даже на Дороге жизни существовали притоны местных жителей, которые складировали продукты и обменивали их на какие-то важные вещи.

Что помогало ленинградцам выжить?

Один из важных факторов выживания – это семья, она задавала темп. Кто-то должен о тебе заботиться, даже в нематериальном плане. Одиночки умирают первыми. Транспорт не ходит, лифт не работает, канализации нет – город завален нечистотами. Моя мама рассказывала, как, идя на работу, она старалась смотреть не на человека впереди, а на какой-то нейтральный ориентир, потому что пешеходы часто падали и умирали.

Во всех важных воспоминаниях всегда описаны случаи, которые сильно выручали во время блокады. Дмитрий Сергеевич Лихачев писал, что августе, за два дня до закрытия магазинов, купил пять литров рыбьего жира. Он считал, что они спасли жизнь ему и его семье. Кто-то удачно купил керосин, а у кого-то остались в запасе, казалось бы, ненужные продукты.

По материалам лекции, прочитанной 27 января в киноцентре «Родина».

Записала Сабина Алиева